Добро пожаловать!
На главную страницу
Контакты
 

Ошибка в тексте, битая ссылка?

Выделите ее мышкой и нажмите:

Система Orphus

Система Orphus

 
   
   

логин *:
пароль *:
     Регистрация нового пользователя

Трудовая помощь в Михайловском уезде в голодный год (из личных воспоминаний).

1905 год был выдающимся по своему недороду хлебов и трав в Михайловском уезде. Рожь не дала ни зерен, ни соломы. Не было урожая и яровых хлебов, так что крестьяне, живущие исключительно земледелием, остались без куска хлеба, без копейки денег и, за отсутствием корма, принуждены были распродавать скот за бесценок.

Много отхлынуло рабочего народа на сторону, но немногим посчастливилось найти заработок, а потому безработные возвращались домой, хотя дома каждый лишний рот был большой обузой для семьи. Положение создавалось безвыходное: все, что можно было продать, — продали и проели, и горько было крестьянину расставаться с коровушкой-кормилицей, да иного выхода не было, если бы не пришла на помощь организация трудовой помощи.

Мне поручена была организация трудовой помощи среди женского населения. Лично я хорошо была знакома с женщинами Плахинской волости, которые занимались вышиванием старинных русских узоров, украшающих их костюмы, сохранившие свой самобытный характер почти до нашего времени.

Женское население другой части уезда, примыкающей к Михайлову, также с давних времен занималось плетением кружев. С этим краем я совершенно не была знакома, а потому, по приезде в Михайлов, попросила бывшего в то время предводителем дворянства князя Гагарина собрать совещание из представителей земства, земских начальников и других общественных деятелей, которые могли бы мне сделать указания о степени нужды каждой местности и способах помощи.

Михайловское земство с охотой пошло навстречу всем моим мероприятиям и любезно предложило пользоваться своими лошадьми, что значительно облегчило поездки по глухим углам этого уезда.

И вот, с выработанной на указанном совещании программой и маршрутом я приступила к делу.

Необходимо было прежде всего познакомиться с рынком в городе, где гнездились скупщицы, и куда ежедневно, и особенно много в базарные дни, стекались работницы, за гроши продающая свой труд, да и эта грошевая плата с каждым днем все падала и падала под влиянием нужды; за работу приходились такие гроши, что трудно представить постороннему человеку. Так, например, 10 арш. (копеечного) кружева продавали за 23—25 коп. и тут же, у этих же торговок-скупщиц покупали нитки на следующую работу; так что скупщицы получали прибыль и от кружев и от ниток, а работницы теряли и на том и на другом.

Познакомившись, таким образом, с рынком, я пришла к заключению, что для поднятия заработка необходимо удешевление материала и увеличение заработной платы.

К сожалению, тогда мне не пришлось непосредственно обратиться в Костромскую губернию за покупкой ниток, которые приобретены были в Спас-Клепиках у торговцев сетями, выписывающих их большими париями с костромских фабрик.

Во всех селениях кружевного промысла, где мне приходилось быть, я слышала жалобы на эксплуатацию труда скупщицами и в обыкновенное время, а теперь, во время нужды, достигшую крайних пределов.

В отдаленных от города селениях агентами скупщиц или местными скупщицами выдавались под выработанное кружево нитки, и, по изготовлении его, стоимость ниток вычиталась, и оставались за труды ничтожные гроши.

Насколько обесценено было кружево, может служить следующий пример: за кружево, покупаемое скупщицами по 25 к. (10 арш.), я платила 35—40 коп., и, при получении его в Петербурге (магазин трудовой помощи) со всеми накладными расходами, его нашли таким дешевым, что предложили еще повысить цену работницам.

Понятно, что организация трудовой помощи умеряла аппетиты скупщиц, и они пустили в ход все имеющиеся в их руках средства, чтобы воспрепятствовать моему сближению с работницами-кружевницами.

Итак, воспользовавшись выработанным маршрутом и некоторыми указаниями, предложенными на общем совещании, я направилась сначала в ближайшие от Михайлова центры кружевного производства.

Все, что было, приблизительно, порядочно изготовлено, мною покупалось по цене, повышенной против скупщиц на 40—50%; затем, приходилось беседовать об улучшении техники производства и повышении заработной платы в зависимости от этого. Мое предложение о продаже ниток для изготовления кружев было встречено с большою радостью. Затем, по имеющимся образцам было заказано кружево (к следующему моему приезду) с более усовершенствованной техникой, и предложена повышенная плата. По имеющимся у меня старинным образцам мценского кружева некоторые взялись сделать заказ и отлично исполнили его, но работницы эти были происхождением из Скопинского уезда, где кружево имеет более разновидностей, чем михайловское. Чтобы придать большее разнообразие михайловским кружевам, я выписывала цветные нитки, окрашенные растительными красками в зеленый и синий цвет, и это кружево, окаймленное цветными нитками и усовершенствованное по технике, нашло себе большое применение в одежде столичных женщин.

Второй объезд этого района был, приблизительно, через месяц, когда был получен материал — нитки, с которыми я и направилась в кружевные селения.

На этот раз мне пришлось пригласить с собой двух расторопных грамотных деревенских женщин, которые помогали в моей хлопотливой работе — раздаче ниток и сборе готового кружева; я же должна была вести списки как тому, так и другому.

Жительницы ближайших к городу селений скоро поняли свою выгоду и с нетерпением ожидали моих приездов, чтобы получить деньги за выработанное кружево и взять нитки на следующий заказ; нитки же оказались очень доброкачественными и притом вдвое дешевле покупаемых у торговок.

В базарные дни я всегда была в городе, и каждая, не закабаленная скупщицами, кружевница могла продать мне свое изделие.

Чем дальше вглубь уезда, тем успешнее шла борьба скупщиц против продажи мне кружева путем распространения ложных слухов. В половине декабря я приехала в маленькую деревушку Митякинской волости и обратилась к сельскому старосте с просьбою оповестить женщин, занимающихся выработкой кружева, о желании купить их изделия. В ожидании прихода кружевниц, расположившись в избе старосты, я поинтересовалась узнать у него о некоторых статистических данных о кружевном промысле, и ответы старосты вносила в свою записную книжку. Времени прошло около часа, а никто еще не принес кружева для продажи, хотя деревушка была маленькая и сообщение незатруднительное. Изба старосты наполнилась народом, а кружева, между тем, не видно было ни у кого в руках; мне пришлось еще раз повторить свое предложение о покупке кружева. Тогда выступила одна старая женщина и заявила мне следующее: "Мы знаем, зачем ты приехала к нам; тебе не кружево надобно, а хочется записать нас в забустовку, для этого то ты и книжку вынула; торговки наши, когда покупают кружево, нас никуда не записывают. А вот приехали наши мужики из Москвы и сказываюсь, что господа там устроили забустовку, да их оттуда погнали, так вот они и бросились по деревням записывать народ крестьянский в забустовку".

Ни мои уверения, ни увещания не имели никакого результата; тогда я вынула открытое предписание от комитета трудовой помощи и предложила старости прочесть. Староста оказался совершенно безграмотный, а также и все остальные, наполнявшие избу, за исключением одного мальчика лет 10—12, который еле-еле по складам начал разбирать бумагу, но таких слов как "организация" и "командируется" он не в состоянии был не только понять, но даже и прочесть. В результате это предписание им ничего не разъяснило, а как будто еще больше затемнило для них цель моего приезда. Тогда поднялся какой-то угрожающий, сначала сдержанный, гул, и я поспешила выбраться из избы, чтобы скорее покинуть этих темных людей. И не успели еще сани отъехать от избы, как вслед полетели комья снегу, камни и брань по моему адресу. Дорогой ямщик мне сказал, что, если бы я не поспешила уехать, то могло бы окончиться очень печально для меня. Да, в это время железнодорожных забастовок и московских событий было страшно жутко в деревне.

Другой характер носила организация работ в Плахинской волости, и хотя народ там был серый, но гораздо сердечнее; да еще имело значение мое личное знакомство с некоторыми бабами и мои подручные женщины, которые были из той же волости.

Единственный случай не то, что недоверия, а скорее темноты крестьян, был при первом приезде в с. Плахино, когда, данный для работы материал одна девушка принесла обратно, объяснив это требованием деда, который сказал ей: "Неси, неси из моей избы; это не к добру: сказано, что перед кончиной света антихрист пошлет слуг своих улещать народ всяким манером. Слыханное ли дело, чтобы приезжали к нам господа, раздавали работы и на месте платили деньги? Сказано,— не к добру".

Повторяю, это был единственный случай: а затем, был такой громадный наплыв желающих работать, что на сон оставалось не более 4 час. в сутки. При том приходилось работать в страшно испорченном воздухе. Вставши в 4—5 час. утра, в 6 час. начинали прием работниц, которые задолго до этого наполняли двор и сени избы, занимаемой мною, и, желая попасть из первых, страшно теснили других, так что более уступчивым приходилось дожидаться очереди дня 2—3.

Каждая вошедшая работница подавала свое изделие, при чем это отмечалось в списке выданных работ, и тут же эта работа оценивалась совместно с моими подручными, которые также были мастерицами этого ремесла. После этого выдавались деньги за принесенную работу и материал для следующей.

Такая смена баб продолжалась до 8 ч. вечера (с небольшими перерывами для еды), а затем, мы приступали к приготовлению материала для раздачи к следующему дню. За день успевали принимать до 300 работниц.

Характерен мой первый разговор с бабами об узорах для вышивания. Когда они попросили образцы, то я сказала им, что вышивать будем по тем узорам, которые имеются на их костюмах; они долго не могли к этому привыкнуть и все предлагали мне случайно попавшие к ним, узоры "Нивы" и от мыла. А между тем, в то время еще можно было найти много старинных узоров, которые я приобретала у них в виде полуистрепанных тряпочек.

В Плахинской волости работали почти из всех деревень, а для раздачи и приема работы были следующие пункты: с.с. Плахино, Высокое, Подлесное, Колесня и д. Дермелеева.

Обыкновенно, при приезде в село я подыскивала избу у одинокой или с небольшим семейством женщины и поселялась там на несколько дней, с платою по назначению хозяйки, так как, кроме хлопот, ей приходилось нести убытки от сломанной изгороди, двери, разбитого окна и проч., вследствие большого наплыва работниц.

Вся эта трудная 20-ти часовая работа облегчалась сознанием действительной помощи нуждающемуся населению и именно той части населения, у которой деньги имели прямое назначение — утоление голода. При виде слез благодарности за оказанную помощь забывался непосильный труд и бессонные ночи. Чтобы спасти от продажи корову и иметь возможность приготовлять кашу к обеду, малыши, вместе с старшими, просиживали по целому дню за пяльцами, и при упоминании о каше, они отказывались от своего желания бежать на улицу, попрыгать со сверстниками.

От многих баб приходилось мне слышать, что не будь этой трудовой помощи, не пришлось бы удержать скотину на дворе. А я скажу, что, не будь этой помощи, пришлось бы во всех этих пунктах открывать даровые столовые. И если мою расценку работ в то время считали повышенной, то иначе нельзя было поступить: то было горячее время, — время помощи голодающему населению.

А. Поповская.

Публ.: «Вестник Рязанского губернского земства»

5
Рейтинг: 5 (1 голос)
 
Разместил: Референт    все публикации автора
Состояние:  Утверждено

О проекте