И.Ю. Жарова

Степан Тимофеевич Славутинский (23.01.1821 - 29.09.1884) родился в семье небогатого помещика. С двухлетнего возраста жил в сельце Михееве Егорьевского уезда, в имении матери, насчитывавшем около сорока крепостных душ, затем в Рязани, где учился в первой мужской гимназии. Не окончив курса, в 1839 г. он поступает писцом в Рязанскую палату гражданского суда. На административном поприще дослужился в 1846 г. до старшего чиновника особых поручений при губернаторе. Эта должность позволила будущему писателю глубоко проникнуть в жизнь и быт крепостного крестьянства, наблюдать взаимоотношения помещиков с крепостными, он присутствовал при усмирении крестьянских волнений, разборе судебных дел, наказании крестьян. Весь этот богатый жизненный материал лег в основу художественных и мемуарных произведений писателя.

Дебютировал Степан Тимофеевич как поэт в 1856 г. в «Российском вестнике», опубликовав свои стихотворные произведения. В 1856 г. в другом номере была опубликована повесть «Читальщица». Широкую известность в кругах демократического читателя он приобрел после публикации в «Современнике» повестей «Своя рубашка» и «Жизнь и похождения Трифона Афанасева». В апреле 1859 г. С.Т. Славутинский увольняется от должности чиновника и переезжает в Москву, где полностью отдается литературному труду. В 1860-м из печати выходит сборник его повестей и рассказов, получивший одобрительную оценку Н.А. Добролюбова. Известного критика и общественного деятеля привлекло в произведениях писателя стремление правдиво, без слащавости и фальши, с большим знанием предмета повествования рисовать жизнь простого народа. В его повестях и рассказах Добролюбов увидел «мужественное, прямое и строгое воззрение на простой народ».

С согласия Н.Г. Чернышевского и Н.А. Некрасова Добролюбов привлек Славутинского к сотрудничеству в «Современнике» в качестве автора «Внутренних обозрений». Накануне отмены крепостного права (1861 г.) в 1860 г. вышло 3 «обозрения» СТ. Славутинского, содержащих материалы критического характера. Оппозиционность автора была расценена как излишне либеральная. В результате последовало расхождение между ним и «Современником».

Материальные трудности и литературные неудачи заставили Степана Тимофеевича в 1865 г. возвратиться на государственную службу. В последние годы жизни он вновь обращается к литературному творчеству. В 1875-м в «Отечественных записках» появляется его роман «Капитон Перелетов», в 1883 г. в «Историческом вестнике» - семейная хроника «История моего деда» и другие произведения «семейного» цикла, насыщенные любопытными, яркими и достоверными подробностями жизни, быта и нравов уездного общества. Наиболее значительным произведением Славутинского этого периода является историческая хроника «Генерал Измайлов и его дворня» (1876). В ней писатель в присущей ему манере неторопливого и обстоятельного повествования рисует страшные картины разнузданного произвола сластолюбца-помещика генерала Измайлова - помещика, связанного с Рязанским краем.

В 1879 г. в журнале «Древняя и Новая Россия» (№ 9) были опубликованы «Отрывочные воспоминания» Славутинского, в которых он рассказывает о том, как ему приходилось выезжать в качестве следователя на усмирение крестьянских волнений: «В 1849 году я был при усмирении трех крестьянских "бунтов": в имении помещика Рязанского уезда (и на ту пору Рязанского исправника) Головина, в имении помещика Михайловского уезда Селезнева, и наконец в имении касимовского помещика И-ва»[1]. Расшифровать фамилию последнего землевладельца помогает «Дело дворянского департаментского собрания № 368», в котором сообщается, что «в 1849 году было возмущение крестьян помещика Иванова в Касимовском уезде, в деревне Снохиной»[2].

Славутинским вскрываются причины происшедшего: «...крестьяне терпели крайнее разорение от тяготы оброка: они уплачивали с подушными 82 рубля ассигнациями. Так как крестьяне находились постоянно в отлучке, для своих промыслов (плотники), то все домашние и полевые работы отправлялись их женами, которые высылались ежедневно и на барские работы. Независимо сего, помещик побуждал женщин к беззаконию; часто находясь в нетрезвом виде, производил без вины наказания. Находясь на плотничных работах в Москве, крестьяне при проезде государя подали жалобу на помещика и, независимо сего, троих ходоков отправили в Петербург, а сами, возвратясь в деревню, сменили помещичьего старосту и учредили собственное управление. На вызов помещика крестьяне к нему не пошли, заявив, что знать его не хотят. Приказчика прогнали прочь, говоря: "Убирайся отсюда, пока цел, а то мы тебе бока отобьем!". Для восстановления порядка прибыли на место уездный предводитель, исправник-становой, кои встречены на улице толпой мужиков и баб. Когда началось расследование, крестьяне обвинили помещика и отказались ему повиноваться, говоря, что ждут решения из Петербурга. Когда внушения подействовали, было забрано шесть человек более грубых, кои отправлены в Касимов, на распоряжение земского суда, после чего все закричали: "Сажай нас всех!". С отправлением арестованных в город, все крестьяне ушли в Касимов, пять человек в Касимове наказаны розгами, а остальные отправлены на вотчину. Здесь опять началось увещевание со стороны пристава и заседателя, некоторые из крестьян, порознь, говорили, что помещиком довольны и покоряются ему, но от общества не отстанут, и оброка, и подушных платить не будут до тех пор, пока не получат известия от ходоков, посланных в Петербург. На дальнейшие увещевания некоторые сказали много грубостей, за что становой приказал сотскому отвести их в становую квартиру, но когда сотский довел их до деревни, то собравшаяся толпа арестованных у сотского отбила, а все остальные крестьяне пошли в село Туму, где объявили священнику, что они в суде наказаны, и затем отправились по дороге в Рязань, а когда пристав и заседатели послали вернуть их - крестьяне не послушались. По случаю беспорядков, все хозяйство расстроилось - в имении поля и луга не оберегались и травились, лес расхищался неизвестными людьми, мельник отгонял помольщиков от мельницы, приносившей значительный доход, навоз в поле не возился, крестьяне развозили свое имущество по чужим деревням, чтобы представить себя в разоренном виде, словом, прекратился всякий надзор, всякая подчиненность, всякий порядок, и существовало полное безначалие. Через несколько дней крестьяне возвратились в деревню, куда вновь прибыл уездный предводитель, началось снова увещание, но все было тщетно. Тогда уже прибыл губернский предводитель дворянства, жандармский полковник, асессор губернского правления и временное отделение Касимовского земского суда. И этим лицам на все увещания, разъяснения, указания законов об ответственности крестьяне единогласно отвечали, что ждут решения своего дела из Петербурга, а повиноваться готовы, но, когда заставили их идти убирать луга, - все с упорством и шумом отказались исполнить это. Затем, когда приказано было разойтись, крестьяне с большим азартом объявили, что следствие неправильно и что все пойдут к царю, чтобы был им один конец. По поводу сего составлен акт и сообщено губернатору, который и прибыл на место с военною командою. В дальнейшем дело имело обычное течение, кроме того, что крестьяне все-таки не давали подписок о бытии у помещика в повиновении, и в течение последующих лет почти все разбежались из деревни, так что, например, в 1851 году на лицо из 189 душ было только 20 душ взрослых и совершеннолетних, а прочие состояли в бегах со дня возмущения в имении»[3].

Славутинский видит источник волнений крестьян в поведении самого помещика, который отличался эксцентричными поступками: «Господин И-в был, несомненно, человек добрый и, вообще говоря, хороший, притом он получил высшее университетское образование. Но характер у него был, кажется, чересчур рьяный и подвижной до полнейшей опрометчивости; по крайней мере, так можно судить о нем по двум фактам: во-первых, по столкновению с касимовским помещиком Б-ым, причем господин И-в этому скандальному случаю постарался придать сколь можно большую гласность, как великому какому-то подвигу своему, во-вторых, рассказ тоже о нем, что будто бы во время своей службы касимовским уездным судьей, он однажды из-за пари о дюжине бутылок шампанского перебежал взад и вперед по Оке, - под самым Касимовым, где река эта имеет ширины до 400 сажен - тогда уже ломался лед и двигались льдины».

По-видимому, именно этой «опрометчивостью», с точки зрения Славутинского, были вызваны два прямо противоположных поступка Иванова: сначала помещик вызывает карательный отряд, а после прибытия оного «очень» старается доказать, «что он находится в довольно хороших отношениях со своими крестьянами. Он просил убедительно губернатора пощадить многих из крестьян». «Усмирение произошло обыкновенным порядком, то есть посредством розог». Наказан «вполне» был только один дворовый, которого обвинили в подстрекательстве крестьян к восстанию. Это обвинение сочли обоснованным, так как этот человек упорно отказывался подчиниться помещику, за что был сослан в острог.

Славутинский пишет, что он повествует об этом бунте, чтобы указать, что не только жестокость и «обременение крестьян произвольностью действий», разными поборами, но и беспорядочность в распоряжениях по хозяйству и по управлению имением, особенно если к ним примешивается мелочная придирчивость из-за пустяков, неумение прощать, отсутствие снисходительности, скаредная скупость, которая не дает помещику даже подумать об улучшении положения крестьян, ведут к крестьянским волнениям, враждебным действиям против помещиков.

Приехав в имение Головина, автор не успел разобраться в сущности протеста крестьян. А потому он пишет: «Мне известно следующее: имение это, весьма небольшое, с 60 или 70 ревизскими душами, куплено было Головиным (а может быть, и получено по духовному завещанию от старухи-помещицы Дубовицкой, у которой Головин смолоду долго служил управляющим) незадолго перед "бунтом"». Славутинский был склонен полагать, что причины волнений заключались в том, что покупка имения новым помещиком лишила крестьян надежды на освобождение, которая возникла у них при старой помещице. Имение Головина находилось недалеко от Рязани. Степан Тимофеевич выехал туда вместе с исправлявшим тогда должность рязанского уездного предводителя дворянства К.М. Сазоновым. Впечатление от наказания Славутинский выразил несколькими словами: «То была отвратительная экзекуция», хотя и отметил, что наказание розгами не было особенно жестоким. Также мы находим замечание о том, что страдать пришлось не только крестьянам, но и чиновникам, которым полагалось представлять официальную власть, поэтому весь день пришлось провести в одних мундирах, а дело происходило в первой половине мая, и было очень холодно.

Вскоре понадобилось «усмирять» Михайловское имение Селезнева. Помещик имел владения в Тульской губернии, где числилось за ним до двух тысяч душ. Славутинский пишет, что Селезнев «...умел извлекать огромные доходы из своих имений, состоявших у него на барщине, при этом стремился только к увеличению своего состояния». Именно эта страсть побуждала господина Селезнева покупать имения в соседних губерниях. Причина бунта, скорее всего, заключалась в том, что крестьяне, как и в предыдущем случае, надеялись на освобождение. К тому же Селезнев имел репутацию помещика, который увеличивал свое состояние путем максимальной эксплуатации крестьян, доводящей их до разорения.

С утра были сделаны все обычные в подобных случаях приготовления к приезду губернатора: рота солдат дожидалась у выгона, за деревней; тут же стояли крестьяне. Необходимо отметить, что следователи, прибывшие в имение, были на стороне крестьян и советовали им, как смягчить губернатора. По их рекомендации «на большом крестьянском столе, покрытом толстой, но белой скатертью, была приготовлена хлеб-соль от крестьян». Губернатор первым делом приказал опрокинуть стол с хлебом-солью. Затем он сказал, что не для того приехал, чтобы принимать угощение от бунтовщиков, а для того, чтобы строго наказать их, «как дерзнувших оказать неповиновение законной помещичьей власти». Следователи даже не успели сказать, что крестьяне готовы повиноваться. Тут же началась экзекуция. Наказаны были немногие, и наказание было довольно легкое. «Да и чудовищно было бы истязать людей, с первого же удара громко каявшихся в своем неповиновении, изъявлявших полную покорность», - пишет автор.

«Бунты», описанные Славутинским, были лишь отдельными случаями из множества крестьянских волнений, которые в то время охватили не только Рязанскую губернию, но и всю Россию. Представленные на страницах литературных произведений С.Т. Славутинского, они дают возможность в деталях воссоздать сложную и многогранную картину взаимоотношений крестьян и помещиков в России середины XIX в.

Примечания

1 Славутинский С.Т. Отрывочные воспоминания // Древняя и новая Россия 1879. № 9. С. 353-359. Текст цитируется по данному изданию.
2 Повалишин А.Д. Рязанские помещики и их крепостные. Рязань. 1995. С. 268 .
3 Там же. С. 269-270.

Источник: Историографическое наследие провинции. Материалы IV научно-практической конференции, посвященной памяти Д.И. Иловайского и М.К. Любавского. Рязань: Изд-во РИАМЗ, 2009.