Часть IV.

К чему же мы пришли?

Царь-пушка и Царь-колокол не бесполезная бутафория и не дорогостоящие игрушки. Это даже не обереги – это оружие против нечисти. Они могут не стрелять и не звонить (в нашем измерении) – у них другое предназначение. Предтеча у них, скорее всего, общий – громовой раскат.

Но просто взять и назначить какой-то, пусть даже самый большой предмет, на роль оберега (тем более, государственного) нельзя. В этом деле важна преемственность и свои магические свойства оберег должен от кого-то воспринять.

Поясню на примере христианства. В любой церкви должен иметься хотя бы нанофрагмент мощей какого-нибудь святого. Именно их присутствие превращает храм в храм. Без них – это просто молельный дом.

Сборник бородатых анекдотов, по ошибке считающийся наукой и по ошибке же именуемый историей на некоторые вещи внимания просто не обращает. Или, в лучшем случае, не придаёт им значения. Ну, отлили самую большую в мире пушку и отлили! Или колокол. Событие, понимаешь! В результате, драгоценная информация теряется (или нарочно прячется). И в вопросе восстановления преемственности нам придётся довольствоваться теми крохами сведений, что до нас дошли…

Нынешний Царь-колокол повелела отлить в 1730-м году государыня-императрица Анна Иоанновна.

Словосочетание «Анна Иоанновна» у воспитанников советской исторической школы должно вызывать стойкий, как рефлекс у собаки Павлова, ассоциативный ряд: Курляндия, бироновщина, засилье немцев, дикие забавы, типа, свадьбы шутов в ледяном дворце…

Для закрепления стереотипа даже её саму именуют на подчёркнуто-иноземный лад – не Ивановна, а непременно Иоанновна. Чтобы послевкусие осталось!

На самом же деле Анна Ивановна была русской до мозга костей. Её отец Иван V был старшим братом и соправителем Петра I. Для малолетних соправителей даже изготовили специальный двухместный трон, хотя уже тогда было понятно, что этот тандем ненадолго – Иван V был «умишком слаб» и великих деяний от него никто не ждал. Так и случилось – повзрослев буйнопомешанный братец оттеснил тихопомешанного от дел.

Иван V и Пётр I были братьями лишь по отцу, царю Алексею Михайловичу – матери у них были разные.

После смерти Ивана (он умер рано, не дотянув до тридцати), Пётр отправил его вдову с детьми в Измайлово. Там, на московской географической и политической периферии, вдовствующей царице удалось сохранить очажок «старого уклада». Понятно, что Измайлово стало одним из центров притяжения для противников реформ…

С оппозицией, как известно, Пётр не церемонился. Измайловский очаг он подавил деликатно и изощрённо – повыдавал племянниц замуж за границу. Так русская царевна Анна Ивановна стала курляндской герцогиней Анной Иоанновной.

А через два месяца семнадцатилетняя новобрачная стала вдовой. Её супруг попробовал состязаться в искусстве винопития с самим Петром, но не выдержал алкогольных перегрузок и скоропостижно преставился. Анна попыталась вернуться в Россию, но дядюшка Пётр выслал её на «новую родину».

По легенде, Пётр умер на полуслове, не окончив фразы: «Отдайте всё…». На троне его сменила жена, проделавшая головокружительную карьеру от обозной шлюхи Марты Скавронской до российской самодержицы Екатерины I.

Вслед за ней императором стал Пётр II – внук Петра I, сын мятежного царевича Алексея. Но и он процарствовал недолго – застудился, принимая под Рождество парад, и умер. На нём мужская линия Романовых оборвалась.

Вот тут-то и вспомнили про коротающую дни свои в Курляндии Анну Ивановну. Её кандидатура на престоле устроила бы всех! Долгое время проведшая за пределами России, не имеющая тут ни друзей, ни опоры, ни поддержки, она представлялась идеальным объектом для манипуляций.

Анне закинули предложение призвать её на царство в обмен на привилегии для высшей знати. И она резонно рассудила, что быть урезанной в полномочиях императрицей Всероссийской всё-равно весомее, чем неограниченной герцогиней курляндской. Тем более, что обещания свои отозвать назад никогда не поздно…

15 февраля 1730-го года Анна Ивановна въехала в Москву и приняла присягу воинства и высших чинов. А менее чем через месяц, опираясь на гвардию, она отбросила все взятые на себя обязательства. 1 марта народ присягнул ей вторично, уже как самодержавной государыне.

Портрет императрицы Анны Ивановны на Царь-колоколе.

Своё восшествие на престол Анна, словно пытаясь компенсировать бездарно растранжиренные в нищей Курляндии годы, отметила с византийским размахом. Среди прочего она повелела и восстановить Царь-колокол. Да-да, тот самый работы Григорьева, чьи осколки до сих пор валялись в Кремле. Обратите внимание: Царь-колокол Григорьева погиб в 1701-м году, в разгар петровского колокольного геноцида, когда его потрёпанная армия, якобы, задыхалась от нехватки пушечных стволов. Но даже в этой ситуации Пётр не рискнул пустить главный колокол страны на переплавку.

Про первый… нет, не так… не про первый, а про предыдущий Царь-колокол мы знаем ещё меньше, чем про текущий.

Отлит он был в 1654 году по указу отца Петра I и деда Анны Ивановны царя Алексея Михайловича, прозванного Тишайшим. Повод, надеюсь, вы узнали по дате – сим делом отмечено было воссоединение Украины и России. Новое государство потребовало новой сакральности.

А вот дальше начинаются вопросы…

Отливал главный колокол Святой Руси «колокольный литец» Григорьев Александр сын Лыков. Среди принятых в то время поименований в стиле Ивашка сын Васяткин, имя его звучит благородно до вычурности. Усугубляется дело тем, что «сыну Лыкову» на тот момент не было и 20 лет: «Мастер, из переживших моровую язву, молодой человек, малорослый, тщедушный, худой, моложе 20 лет, совсем еще безбородый» (Павел Алеппский).

И при этом, гораздо более матёрые и в возрастном плане, и по профессиональному опыту коллеги, почтительно уступили безбородому юнцу право отливки главного колокола страны! Видать, за юным дарованием стояли какие-то весьма серьёзные поручители!

Александр Григорьев стал прототипом Бориски Моторина в фильме Тарковского «Андрей Рублёв».

Из какого металла Григорьев отливал колокол, мы и подавно не знаем. Но версию, экранизированную Тарковским в «Андрее Рублёве» о мучительных поисках юным литейщиком руды, лично я считаю недостоверной. Поэтому и называю Царь-колокол Григорьева не первым, а очередным. Видимо, и он был отлит из какого-то более раннего предшественника.

Тем более, что кандидатов к тому времени в Кремле скопилась целая коллекция – как мы помним, тут томились в заточении новгородский и псковский вечевеки. Сведения о них теряются где-то в Смутных временах, считается, что они погибли во время польской оккупации. Но колокол гибнет не так, как человек. И если поляки их не вывезли (а свидетельств об этом я не нашёл), то, даже если они были разбиты, для отливки нового колокола хватило бы и их обломков.

Надо отметить ещё одну деталь, косвенно свидетельствующую в пользу нашей догадки. Внутри нынешнего Царь-колокола лежит колокольный язык. Причём, ему этот язык не принадлежал, а достался от какого-то другого колокола. И это был не колокол Григорьева, а какой-то третий.

Судя по размеру языка, колокол, которому он принадлежал, тоже был впечатляющ по габаритам.

Увы, определить, что это был за колокол мы не можем, но факт того, что современный нам Царь-колокол был перелит из нескольких предшественников (точное число которых нам установить уже не получится) налицо.

С Царь-пушкой сложнее. Вся её история написана на ней самой – во времена оны стволы принято было богато украшать орнаментами, изображениями и надписями. Тем более, что на самом большом орудии мира было где разгуляться!

Надпись над правой передней скобой гласит: «Божиею милостию царь и великий князь Фёдор Иванович государь и самодержавец всея великия Росия». Под надписью помещён конный портрет заказчика.

Портрет царя Фёдора на Царь-пушке.

Левее следует информация уже про само орудие: «Слита бысть сия пушка в преименитом царствующем граде Москве лета 7094, в третье лето государства его. Делал пушку пушечный литец Ондрей Чохов».

Последняя надпись, самая лаконичная, скупо сообщает вес гигантского ствола: «2400 пуд», то есть 39312 кг.

Опять же сопоставим даты. Сын Ивана Грозного был коронован 10 июня 1584-го года, а Царь-пушка отлита в 1586-м. Это значит, что приказ о её создании Фёдор отдал сразу же по восшествии на престол. И работы по осуществлению столь грандиозного проекта велись в авральном режиме.

Вдумайтесь – вся подготовка заняла лишь год. А точнее – сезон, так как зимой никаких мероприятий, кроме, быть может, доставки санным путём сырья, осуществить было невозможно. Мастера спешили потому, что спешил царь. А царь спешил (и дальнейшие события покажут, что вполне обоснованно! ) потому, что нуждался в сакральном оружии.

Что ж, замысел Фёдора Ивановича воплощён был в жизнь идеально. Новым оберегом России стал монументальный образец самого мощного на тот момент типа оружия… Но тут мы упираемся в свою же аксиому преемственности. Царь-пушке мало было габаритов, чтобы стать оберегом; ей нужно было от кого-то унаследовать свою магическую силу.

К тому моменту, когда Андрей Чохов взялся за работу, артиллерия на Руси была известна почти, как два столетия. Срок, прямо скажем, явно недостаточный для того, чтобы обзавестись собственной сакральностью. И роль военного оберега или «божественного оружия» играли совсем другие предметы… мы с них начали – мечи. Такие, как у Свентовита…

Полагаю, что когда-то такой меч-оберег, наподобие руянского, описанного Саксоном Грамматиком, был у каждого славянского племени. Оттого и получил в нашем фольклоре самостоятельное распространение такой персонаж, как меч-кладенец – некое оружие, используемое только в особых случаях и применяемое только против врагов нечеловеческого происхождения, как правило, выходцев из иных Миров.

Давайте вспомним, что родной фольклор донёс нам про кладенцы.

Во-первых, это оружие никогда не достаётся герою на халяву – добывание его зачастую представляет собой более трудное и опасное мероприятие, чем непосредственное сражение с главным злодеем.

Во-вторых, изготовить его самому нельзя – герой получает его только из рук некоего «посвящённого». Причём, это в лучшем случае, тогда как в другом варианте «посвящённый» лишь указывает место расположения тайника, где хранится заветное оружие. Тайник, так или иначе, связан с землёй, даже, скорее, с Подземным царством (Миром мёртвых). Кладенец оказывается спрятанным либо под камнем, либо в пещере, либо в подвале темницы, либо под отрубленной Головой:

…И степь ударом огласилась;
Кругом росистая трава
Кровавой пеной обагрилась,
И, зашатавшись, голова
Перевернулась, покатилась,
И шлем чугунный застучал.
Тогда на месте опустелом

Меч богатырский засверкал… (А.С. Пушкин «Руслан и Людмила», песнь III).

В наиболее архаичных, как представляется, вариантах, кладенец вообще обнаруживается в захоронении прежнего владельца («Сказка о молодце-удальце, молодильных яблоках и живой воде»). Такая связь с Миром мёртвых делает это оружие атрибутом смерти и наделяет его обладателя магической силой.

И, в-третьих, кладенец демонстрирует наличие интеллекта. Он сам выбирает себе хозяина и не идёт в руки недостойному – признание Артура королём происходит после того, как он вытащил из камня меч, что суждено было только будущему правителю Британии. Может он без участия владельца порубить вражью силу (отсюда синоним кладенца – саморуб). А иногда, вообще, кладенец проявляет свойства оборотня и превращается в живое существо, как правило, в аспида (змею).

Интеллект кладенца проявляется ещё и в том, что, когда миссия героя завершена или жизненный путь его подошёл к концу, волшебный меч сам собою возвращается в свой тайник, где пребывает в анабиозе до следующей угрозы нашему Миру. Так, смертельно раненый король Артур находит упокоение лишь после того, как убеждается, что его Экскалибур вернулся назад к Озёрной фее, выдавшей ему меч во временное пользование несколько лет тому назад. А нас на Рязанщине, в Шиловском районе, на реке Тырнице местные аборигены и сегодня покажут вам Чамкину заводь. По преданию, обитающей в ней чамке (русалке) сдал, почувствовав приближение кончины, свой кладенец наш богатырь Добрыня Никитич.

Создатели мультфильма «Три богатыря» наизнанку вывернулись, подгоняя своё творение под голливудско-диснеевские лекала, но… генетическую память не обманешь – они совершенно верно проинтуичили, что уроженец «Десантной столицы России» должен носить под кольчугой вэдэвэшную тельняшку!

В контексте нашего исследования, Добрыня персонаж небезынтересный. Он не только мой земляк и обладатель кладенца – он ещё, как и муромский князь Павел из «Повести о Петре и Февронии», обманутый муж. Его жена – Маринка Игнатьевна – тоже блудит со Змеем. Причём не с абстрактным огненным, а вполне конкретным – Горынычем.

В отличии от остальных жертв Змея, попавших в его сети в результате обмана и многоходовых интриг, жена Добрыни сама инициатор измены. Более того, когда Добрыня застаёт их, Маринка вступается за любовника:

…Ему тута-тко, Добрыне, за беду стало
И за великую досаду показалося;
Вынимал саблю вострую,
Воздымал выше буйны головы своей:
«А и хощешь ли тебе, Змея,
Изрублю я в мелкия части пирожныя,
Разбросаю далече по чисто́м полю́?»
А и тут Змей Горынич,
Хвост поджав, да и вон побежал,
Взяла его страсть, так зачал ерзать,
А колы́шки метал, по три пуда срал.
Бегучи, он, Змей, заклинается:
«Не дай бог бывать ко Марине в дом,
Есть у неё не один я друг,
Есть лутче меня и повежливея».
А молода Марина Игнатьевна
Она высунолась по пояс в окно
В одной рубашке без пояса,
А сама она Змея уговаривает:
«Воротись, мил надежда, воротись, друг!
Хошь, я Добрыню оберну клячею водовозною?
Станет-де Добрыня на меня и на тебя воду возить,

А еще – хошь, я Добрыню обверну гнеды́м туро́м? » (Былина «Добрыня и Маринка», цитирую по сборнику Кирши Данилова).

И, ведь, обратила! Ведьма! Кстати, и связь с Горынычем ей нужна была не от большой любви, а, как раз, для подпитки ведьмаческих сил…

Спасает Добрыню только то, что его мать крёстная тоже оказывается ворожеей. Куда более сильной, чем Маринка. И последней ничего не остаётся, как вернуть Добрыне человеческий образ. Далее следует расплата:

А и стал Добрыня жену свою учить,
Он молоду Марину Игнатьевну,
Еретницу – блядь – безбожницу:
Он первое ученье – ей руку отсёк,
Сам приговаривает:
– Ета мне рука не надобна,
Трепала она, рука, Змея Горынчишша! –
А второе ученье – ноги ей отсек:
– А и ета-де нога не надобна,
Оплеталася со Змеем Горынчишшем! –
А третье ученье – губы ей обрезал
И с носом прочь:
– А и ети-де мне губы не надобны,
Целовали оне Змея Горынчишша! –
Четвертое ученье – голову ей отсек
И с языком прочь:
– А и ета голова не надобна мне,
И етот язык не надобен,
Знал он дела еретическия!

(там же).

А уже в следующей былине, когда неуёмный Горыныч умыкнёт княжескую племянницу и Добрыня послан будет её выручать, он сведёт счёты и со Змеем-совратителем…

Потрясающая схожесть между циклом былин о Добрыне и «Повестью о Петре и Февронии»! Чередуются только смертные статисты – обманутые мужья, совращённые жёны и временные носители волшебного меча – а Змей-обольститель и разящий его кладенец не меняются из века в век и из произведения в произведение. Так, может, они и есть истинные главные герои сюжета???

Орлов Владимир.