Самым ядовитым осколком Орды стало Ханство Казанское. Первое, что пришлось делать Ивану Васильевичу, став царём – организовывать поход на Казань.

Поход этот не был первым – хаживали и раньше. Даже брали и приводили к покорности. Но в лучших золотоордынских традициях, как только в Москве случались неприятности или менялся правитель, казанцы сразу же вспоминали о былом величии и начинали бузить.

Воевали Казань всегда по одной и той же, ставшей традиционной схеме. Из Москвы через Владимир маршировали на Нижний Новгород. Там делились надвое: пехоту сажали на лодки (судовая рать), а конница пылила по берегу. Если операция разворачивалась зимой, то дружно маршировали по льду. Что так, что так по времени выходило приблизительно одинаково – дней двадцать.

Татары столь же традиционно нас встречали у устья Свияги. Ну, а дальше… дальше, как Бог даст…

Вот и в тот раз дальше Свияги русские полки не пошли. Донесли победно, что «казаньских мест многие повоевали», развернулись и потопали восвояси, в Нижний, откуда и пришли.

А Ивану Васильевичу было не до этого – 3 февраля 1547-го года он сыграл свадьбу с Анастасией Захарьиной-Юрьевой. Но узелок на память завязал…

К вопросу вернулись по осени. В этот раз вести армию на Казань молодой царь взялся лично.

Действовали по шаблону: из Москвы – во Владимир; из Владимира – на Нижний… но зима 1547/48 годов выдалась аномально тёплой. Снега не было до 6 января, дороги раскисли от дождей – ни пройти, ни проехать, ни обсушиться, ни обогреться. До Нижнего основная масса войск, буксуя, добралась лишь к концу января. На Казань выступили 2 февраля.

Однако, погодный рок продолжал преследовать царскую армию. Из-за новой оттепели под лёд ушла бόльшая часть осадной артиллерии. Людишек перетопло – не меряно, не считано. А самого царя вскрывшаяся река заперла на острове, откуда он не мог выбраться три дня.

То, что добралось до цели, ценой сверхъестественных усилий разгромило татар в полевом сражении, загнало в город, но на штурм укреплений ввиду отсутствия артподдержки не решилось. Постояв под Казанью семь дней, измотанное воинство повернуло назад.

В марте следующего, 1549-го года, скоропостижно скончался казанский хан Сафа-Гирей. Поскользнулся на мокром, ударился головой об умывальник и – всё! По крайней мере, в официальном некрологе так объявили. А злые языки, понятно, сразу начали слухи распускать про отравление или иные действия насильственного характера. Но – не столь важно. Главное, что теперь неустроенностью у соседа решила воспользоваться не Казань, а Москва.

Маршруту не изменяли. Местом сбора большого полка был назначен Владимир; всей армии – Нижний Новгород.

Выступили 23 января 1550-го года. К Казани подошли 12 февраля.

И опять в дело вмешалась погода. На русских обрушился какой-то аномальный циклон с потеплением, со штормовыми ветрами и проливными дождями. Установившаяся влажность сделала полностью невозможной применение любого вида тогдашнего огнестрельного оружия.

Протоптавшись на месте на сей раз одиннадцать дней, русская армия опять ни с чем понуро побрела по домам. Будущий Грозный царь въехал в Москву рыдая, как дитя «слезьми великими».

Иван Васильевич – самый оболганный русский правитель (на втором месте – Иосиф Виссарионович).

Горький, как сказал по аналогичному поводу Ильич, но необходимый урок…

К окончательному решению казанской проблемы готовиться начали, опять же, как говаривал Ильич, самым надлежащим образом. В устье Свияги, там, где казанцы при нашем появлении традиционно организовывали дальний рубеж обороны, Иван Васильевич заприметил возвышенный островок под говорящим названием Крутая гора.

В мае 1551-го года на Казань откуда ни возьмись свалилась лёгкая рать князя Петра Серебряного. Пользуясь внезапностью, ворвалась в посад, погромила его и пожгла. Придя в себя и поняв, что атакующих не так, уж, и много, казанцы сорганизовались и вытеснили русских за пределы городской черты. Серебряный отступил, но не ушёл. Русский отряд закрепился на вышеназванном островке в устье Свияги.

А дальше произошло нечто совсем фантастическое. К Серебряному подошла подмога. Но какая! Выше по течению талантливый инженер Иван Выродков по приказу царя срубил деревянную крепость. После того, как каждое бревно было помечено и пронумеровано, крепость разобрали, брёвна связали в плоты и спустили к тому месту, где их ждал отряд Серебряного. И на Крутой горе была возведена крепость и заложен город Ивангород Свияжский (ныне просто Свияжск). Грандиозная инженерно-фортификационная операция была осуществлена всего за четыре недели!

Свияжск самой природой создан так, чтобы быть крепостью.

Основная масса войск начала сосредотачиваться весной 1552-го года. В Свияжск заблаговременно была переправлена осадная артиллерия, боеприпасы, продовольствие.

Кардинально изменилась и остальная логистика. Точкой сбора впервые был назначен не Нижний Новгород, а место впадения реки Алатырь в реку Суру (здесь походя тоже заложили городишко Алатырь). К ней двигались двумя колоннами: большой полк, полк правой руки и передовой полк – через Рязань и Мещёру; сторожевой полк, полк левой руки и государев полк во главе с царём – через Владимир и Муром.

Что было дальше, вы, надеюсь, знаете – в школе, поди, все учились. Казань пала; ханство было ликвидировано.

Икона «Благословенно воинство Небесного Царя» изображает русскую армию, возвращающуюся в Москву после победы над Казанью (обратите внимание, как детально прорисован горний мир – нашим предкам было дано, если не видеть, то тонко чувствовать его).

Про взятие Казани исписаны тома исторической литературы разной степени вменяемости. Осада расписана чуть ли не по минутам, но... историки – они на то и историки, чтобы выпятить то, что им интересно, и поглубже задвинуть то, что их концепции нарушает. Я из всей осады приведу всего лишь один эпизод. Не самый яркий и не самый героический. А почему именно на него я обратил внимание – потом разберёмся...

Так вот. Метеорологическое оружие казанцы планировали применить и при последней своей обороне. Да-да! Провал предыдущих экспедиций, залитых аномальными дождями, был не случаен – в Казани камлал, вызывая дождь, целый взвод шаманов. На этот раз их тоже мобилизовали и выставили на стены для проведения соответствующих ритуалов.

Но Иван Васильевич о сакральной защите своего войска тоже позаботился. Из Москвы на перекладных доставили крест-мощевик, в котором хранилась частица настоящего Креста Господня, и группу священников. Они отслужили водосвятный молебен и прошли крёстным ходом, кропя освящённой водой театр боевых действий. Чары казанских колдунов развеялись; погода впервые встала на сторону русских.

Вот, чем хотите, тем этот факт и объясняйте. Хотя, чем вы, материалисты, его объяснить можете, кроме, случайного совпадения! Не совпадало, не совпадало, а тут – на, совпало!

К чему же я вам всё это рассказал? Лишь к тому, чтобы показать, что Ивану Васильевичу очень надо было заехать в Муром. Ему это было так важно, что он поломал от дедов и прадедов унаследованную схему походов на Казань. Что-то важное у него было в Муроме! Архиважное!

А после царского визита в Муром, дела сразу пошли в гору! Была одержана колоссальная победа, которой Русь не видывала со времени разгрома князем Святославом Игоревичем Хазарского каганата.

И что бы это могло быть?

К Мурому у Ивана Васильевича интерес наблюдался особый. Помните, он не возглавил самый в его правление первый поход на Казань? Якобы, из-за женитьбы. Вот, только не стоит думать, что он, отправив армию проливать кровь под Казань, сам отдался альковным утехам с молодой женой – дела у него были поважнее.

Не успел у царя закончиться медовый месяц, как в Москве 26 февраля 1547-го года открылся церковный Собор. Руководил Собором митрополит Макарий, но и юный государь-молодожён принял в нём самое деятельное участие.

На этом «макарьевском» Соборе к лику святых был причислен целый сонм местнопочитаемыхмуромских угодников. В том числе и Пётр с Февронией.

Новопричисленным святым потребовалось житие. Его написание поручили писателю и философу Ермолаю-Еразму.

Внимание царя Ермолай-Еразм обратил на себя весьма дерзкой выходкой– прислал ему философский трактат собственного сочинения на тему устроения государственной власти. Чего стервец удумал: царя учить, как страной править!

Но дело нечаянно выгорело! Ермолая в конце 1546-го года выписали из Пскова в Москву. А тут, после Собора, ему и дело нашлось – писать жития Петра и Февронии Муромских и святителя Василия Рязанского.

Все исследователи творческого наследия Ермолая-Еразма– и церковные, и светские – сходятся во мнении, что, получив техзадание, Ермолай отправился в творческую командировку в Муром и Рязань. Во-первых, он явно не понаслышке знаком с местами, где разворачивается действие его произведений. Он не просто спутешествовал маршрутами своих героев; он их, что называется, пропустил через себя.

Во-вторых, в основу «Повести о Петре и Февронии» легли местные устные сказания – волшебная сказка об огненном змее, муромская вариация сказки про Золушку, локальные предания об Агриковом мече. Всё это невозможно было собрать нигде, кроме самого Мурома и его окрестностей.

Окончание писательской работы Ермолая-Еразма исследователи датируют серединой 1550-х. Отчитался он двумя произведениями – «Повестью о Петре и Февронии Муромских» и «Повестью о епископе Василии» (Василий был сначала архипастырем в Муроме, но по навету покинул его и перебрался к нам, в Рязань – поэтому его житие тоже отнесли к «муромской» тематике).

Могила святителя Василия на территории собора Бориса и Глеба.

И ни то, ни другое митрополиту Макарию не понравилось! Особенно, «Повесть о Петре и Февронии». Её он даже не раскритиковал, а разгромил! Она не походила не только на привычные «житийные» произведения – она не походила вообще ни на что, известное доселе на Руси. Святые в ней были представлены не иконно-облачными контурами, а живыми людьми из плоти и крови. Зато присутствовали сюжетная линия, красочные описания, сочные диалоги, большое внимание было уделено деталям, делающим повествование увлекательным, но отвлекающим от душеспасительных мыслей.

И если «Повесть о епископе Василии», сильно отчекрыжив, всё-таки вставили фрагментом в житие князя Константина Муромского, то «Повесть о Петре и Февронии» включать в «Четьи-Минеи»Макарий категорически запретил.

Но тут Ермолай нашёл неожиданную поддержку. У царицы Анастасии! В сказе про Февронию она узнала свою, тоже золушкину, судьбу.

По понятиям своего времени Анастасия считалась худородной. И совсем неподходящей партией для царя. Родовитое боярство восприняло её в штыки. Забегая вперёд скажу, что Анастасию Юрьевну московская знать так и не примет, а, за неимением других способов от неё избавиться, её отравят.

В простолюдинке Февронии, вышедшей замуж за князя и получившей фронду со стороны муромских бояр, Анастасия узнала себя. Струны царственной, но, в первую очередь, женской души дрогнули и повесть Ермолая-Еразма, всё-таки, увидела свет... хотя и не должна была... ни по каким раскладам...

Параллели между сюжетной линией «Повести о Петре и Февронии» и судьбой царской четы просто сквозят: вот как иконописец изобразил змея, убитого князем Петром…

…а вот как выглядит герб Казани (аллегория, думаю, понятна).

Вот, просто представьте, что вам в руки попадает книга, в которой с точностью до кирпича – Муром, Воздвиженская церковь, алтарная стена – указано место хранения некоего чрезвычайно ценного артефакта. Какая у любого нормального человека должна случиться реакция? – За билетом! На поезд/самолёт/электричку – не важно. Важно – на ближайший рейс! А ещё лучше, прямо сейчас, не дожидаясь рассвета, в машину и по газам!

Тем более, если речь идёт не о простом каком-то беззубом свидетеле старины глубокой, а о легендарном оружии массового поражения!

После выхода «Повести...»в Муром должно было начаться даже не паломничество, а нашествиежелающих завладеть убойным артефактом. Искатели сокровищ и искатели приключений, любители старины и любители наживы, агенты всех разведок и бандиты-разбойники всех калибров, авантюристы и проходимцы разных мастей… эта орда не то, что алтарную стену Вознесенской церкви, она бы весь Муром разобрала по брёвнышку и просеяла через сито!

Царская цензура и сам царь не понимать этого не могли. Но, раз, «Повесть…» попала к массовому читателю, значит… ну, смелее с догадками! – Правильно! Значит, тайник к тому времени был уже пуст!

Определённо, Ермолай-Еразм его нашёл… вернее, конечно, не сам нашёл, а подошёл к нему пацан чумазый или бомжеватого вида калика перехожий очередного поколения; дёрнул за рукав: «Пошли чёпокажу!»…

Впрочем, всё могло быть и не так. Гложут меня некие сомнения в отношении личности трижды уважаемого Ермолая-Еразма.

Во-первых, способ, которым он попал не на кол, а ко двору Ивана Васильевича. Напомню, Ермолай написал и прислал царю философский трактат «Благохотящим царем правительница». Это я его так назвал «философским»; за неимением более подходящих эпитетов. На самом деле это было комплексное политологическое исследование; политическая доктрина с её экономическим обоснованием. Мы, русские, не умеем пиарить свои достижения, а если бы умели, трактат Ермолая-Еразма изучали сейчас не меньше, чем труды его раскрученного современника Макиавелли.

Сам факт написания такого трактата демонстрирует наличие у Ермолая-Еразма не только врождённого недюжинного ума, но и изрядного образования. Причём, образования крайне нетипичного для провинциального священника; в областях государственного управления, экономики, военного дела, налогообложения. Отсюда и вопрос: где Ермолай его получил?

Во-вторых, а где, вообще, прошли детство и юность будущего философа и писателя? Мы знаем, что на момент визита Ивана Васильевича в Псков осенью 1546-го года Ермолай-Еразм жил в этом городе. Но был ли он коренным псковитянином? Всю ли свою жизнь он провёл во Пскове? Или приехал туда за год/за месяц/за неделю до посещения Пскова царём? О-о-очень обсуждаемый вопрос!

И тут есть у меня одно подозрение. Я уже отметил выше, что в муромских местах, описанных в его произведениях, Ермолай-Еразм явно бывал. Он описал их так, словно, был знаком с ними с детства… А почему бы и нет? Почему не предположить, что Ермолай – уроженец Мурома? Или что он провёл там достаточно продолжительный период жизни?

Тогда и вопрос с обнаружением им тайника с Агриковым мечом даже не ответится, а сам собой отпадёт: Ермолай – один из хранителей. И потащит за собой и вопрос где и от кого он получил великолепное образование: там и получил; от хранителей предыдущего поколения.

А, когда пора настала, когда Иван Васильевич стал царём, а Русь – Россией, тогда и Ермолай-Еразм получил приказ легализоваться и передать царю сакральное оружие, бережно сохранённое на протяжении более трёх веков.

Ермолай пошёл ва-банк. Своим трактатом он не просто обратил на себя царское внимание – он намекнул, что знает нечто несопоставимо большее. Может, даже как-то зашифровал это в тексте. А, может, и не зашифровывал – может, написал напрямую (думаете, просто так оригинал его работы никогда не публиковался?).

А Иван Васильевич, измотанный хроническими неудачами под Казанью, не знал, уж, за что и хвататься. Артиллерия-то у него была лучшая в мире, но, как практика показала, без помощи Животворящего Креста и водосвятных молебнов далеко не всё у этой артиллерии получается.

А тут Ермолай-Еразм… и всех дел-то – в Муром заскочить…

Встаёт вопрос: насколько Иван Васильевич был морально готов следовать за Ермолаем-Еразмом? Склонен ли он был, вообще, верить в подобные байки? Официальная-то история нам его рисует, как человека, мягко говоря, недоверчивого, если не параноидального.

Уверен, что склонен! И Агриков меч был не единственным артефактом, интересовавшим его. Например, знаменитый посох Ивана Грозного –тоже не простая палка для опоры при ходьбе. Посох царь Иван вытребовал себе в ростовском Богоявленском Авраамиевом монастыре. Реликвия достоверно принадлежала святому Авраамию, а ему, уже по легенде, досталась каким-то путём от Иоанна Богослова.

А у упомянутого выше митрополита Макария была целая сеть (если не сказать спецслужба) по поиску древностей. Прежде всего, рукописей, но кто там знает, что ещё удалось обнаружить митрополичьим сыскарям. Официальным итогом этой работы стал выпуск фундаментального труда «Великие (или Макарьевские) Четьи-Минеи» (те самые, куда Макарий запретил включать «Повесть о Петре и Февронии») – двенадцатитомного (на каждый месяц года) собрания житий святых и прочих душеполезных материалов. Но, понятно, что гигантский по меркам XVI века двенадцатитомник был лишь малой долей надводной части айсберга.

Кстати, тут может завязаться ещё один сюжет! Ермолай-Еразм, как мы помним, обнаружился на страницах задокументированной истории во Пскове, в 1546-м году. А митрополит Макарий до 1542-го года был… угадать с двух раз попробуете? – пауза, барабанная дробь, та-дам! – архиепископом Новгородским и Псковским!

Какое чудесное совпадение! Именно – совпадение! А что же ещё? Не станем же мы утверждать, что Ермолай-Еразм был креатурой Макария! Или что это Макарий через своих агентов разыскал тайник с Агриковым мечом. Или даже что это агент Макария Ермолай-Еразм разыскал тайник. Чем вызвал пристальное внимание будущего митрополита к муромским местам. Ведь, для того, чтобы предложить Петра и Февронию к канонизации на Соборе 1547-го года, заранее надо было изучить их жизнедеятельность, отмести противопоказания и безоговорочно признать достойными к причислению к лику святых. Титаническая работа! Но она объясняет хорошее знакомство Ермолая с местом действия его будущих житийных повестей: Ермолай-Еразм очень много времени провёл в Муроме, Мещере и на Рязанщине. Добавлю всего лишь одну деталь, корректирующую мнение современных исследователей: он там был не после канонизации Петра и Февронии, а до неё!

Спрόсите, а почему Макарий не вскрылся раньше? Почему скрывал ото всех информацию государственной важности?

А кому, простите, было о ней докладывать? Государю в 1542-м году было 12 лет, а для остальных она предназначена не была.

Зато, когда Иван Васильевич перешагнул 16-летний рубеж, именно Макарий настоял на венчании его на царство и крайне поспособствовал его женитьбе. И за пару месяцев до этого организовал перевод Ермолая-Еразма из Пскова в Москву.

Тогда и последующий конфликт митрополита с писателем может получить другое звучание. Ермолай вывалил тайну раньше времени! Ну, не учёл того, что я описывал выше про орду искателей сокровищ и любителей лёгкой наживы; не учёл, что за Агриковым мечом может… нет, не может, а обязана развернуться охота. Митрополичий отказ включить «Повесть о Петре и Февронии» в «Четьи-Минеи» был попыткой предотвратить утечку информации. Вот это интрига! Вот это сюжет! Тьфу на тебя, Александр Дюма и на твои подвески королевы! И на вас тьфу, имбецильные сценаристы дегенератских сериалов!

Трудом Ермолая-Еразма пришлось пожертвовать, «Повесть…» не стала житием, а стала женским романом, но зато Иван Васильевич успел к тайнику первым. Апосле визита царя в Муром как-то сразу всё наладилось: и Казань пала, и Астрахань, и Ногайская орда; Башкирия присоединилась, Сибирь…

Ну, давайте, исторические материалисты, объясните феномен! Что – опять случайное совпадение?! Не много ли случайностей???

Знаете, товарищи материалисты, а мне вас даже жалко. Во-первых, вы ничего толком объяснить не можете. Во-вторых, скучно живёте – самим-то не надоело всё на случайности и совпадения списывать? А, в-третьих… а что толку на вас печатные знаки переводить? Тем более, мне закругляться пора.

…Когда Иван Васильевич извлёк Агриков меч из тайника, он был уже тяжко болен. Меч, разумеется, не Иван Васильевич. Рубить им было нельзя. Колоть тоже противопоказано. Им нельзя было даже солнечных зайчиков пустить – медь, некогда отполированная до состояния зеркальной поверхности, безнадёжно потемнела и покрылась буро-зелёными струпьями коррозии.

Но и в таком, оставлявшем желать лучшего, состоянии магическая сила волшебного меча была такова, что размер России увеличился вдвое – с 2,8 миллионов квадратных километров до 5,4 – и она стала больше всей остальной Европы вместе взятой!

Меч пережил и Ивана Васильевича, как пережил прежде неведомое число предыдущих владельцев.

Если Грозного так называемые «историки» поливают грязью, то унаследовавшего ему сына Фёдора просто оплёвывают. Дескать, ни стáтью, ни умом не пригоден был тот к царствованию. Единственное, что хорошо умел делать – в колокола звонить…

С материалистической точки зрения – конечно, да; в колокола звонить – самый, что ни наесть пустой труд. И не труд даже, а так – головотяпство!

Но мы-то с вами знаем, что колокольный звон по чертопугательным свойствам самое эффективное средство.

Эффективнее него, разве, что пушечный выстрел.

Поэтому, едва взойдя на престол, царь Фёдор Иванович, отдал приказ отлить пушку таких размеров, чтобы и пятьсот лет спустя она оставалась рекордсменом Книги рекордов Гиннеса. Но также, как церковь без святых мощей остаётся лишь молельным домом, так и пушка, пусть даже самая большая в мире, не воспринявшая от кого-то или чего-то магических свойств, остаётся лишь грудой металла.

А Агрикову мечу нужна была новая оболочка. Во-первых, сам он был не в лучшей форме. Во-вторых, мечи вообще из обращения почти уже вышли, уступая место новым,более убойным системам вооружения. А, в-третьих, желательно было придать ему такие форму и объём, которые, если бы не исключали полностью, то сводили на минимум греховные помыслы об его хищении.

Агриков меч весил несколько килограмм. Это количество бронзы растворилось в почти сорока тоннах остального металла, пошедшего на отливку пушечного ствола, без остатка и никак не повлияв на его физические свойства. Но именно эта микроскопическая добавка и сделала Царь-пушку главным оберегом нашей страны. «Сокровище осталось, оно было сохранено и даже увеличилось. Его можно было потрогать руками, но его нельзя было унести. Оно перешло на службу другим людям».

Цитировано по Б. Соловьев, В. Суходеев«Полководец Сталин», издательство «Эксмо», 2003 г., стр. 320.

Орлов Владимир.