Исторические повести и романы обычно представляют собой иллюстрации к научным исследованиям подобного рода; автор-беллетрист покорно следует за историком, своего ничего не добавляя, а только оживляя тексты Карамзина или Иловайского диалогами и описаниями природы. Кто читал прекрасных упомянутых историков, тому подобные опыты скучны и неинтересны. Иное дело – подлинное художественно-историческое исследование, где автор, проникая умом и сердцем в самую толщу исторического материала, приходит к своим, не стандартным выводам относительно известных лиц и событий, совершает то, что можно назвать открытием, важным для осмысления не только прошлого, но и настоящего.

И даже будущего. Таковым исследованием, без всякого сомнения, является роман Ирины Красногорской «Великая княгиня Рязанская». Наш автор словно и не читал Д.И. Иловайского, представившего историю Рязанского княжества, он сам всё видел и слышал, побывав мыслью или как-то иначе (например, с помощью машины времени) в прошлых веках; в его романе больше информации о событиях на Рязанской земле в XV веке, чем у знаменитого историка Иловайского или блестящего исследователя Кузьмина (нашего земляка-рязанца), Красногорской нельзя не верить; её читаешь, боясь проронить хоть одно слово, хоть один факт, хоть одну чёрточку в характере или образе какого-либо героя; она – первоисточник, она – самый надёжный свидетель, она – участник происходящих когда-то событий. Как же это получается? А получается это благодаря качеству, которым обладает талантливая писательница; это качество ныне высоко ценится, а называется оно словом «провиденциалъность».

Не ищите в словарях значение этого мистического термина, этого словесного образа многих уникальных качеств автора. Эти качества нами и некоторыми иными читателями были угаданы ещё при чтении книги Красногорской «Серебряные колты», где была совершенно не традиционно, не так, как принято, представлена рязанская (ласковская) дева Феврония, ставшая женой Муромского князя Петра. Потом была не осмысленная потомками русская царица Анна Иоанновна и вот теперь – великая княгиня Рязанская Анна Васильевна, жительница довольно отдалённого XV века.

Самая первая черта провиденциальности – умение автора художественно-исторического исследования увидеть в сонме исторических персонажей не суммы положительных или отрицательных черт и не паноптикум восковых подобий, а живое звучание, естественный образ, движение, действие, жизнь, уникальность и в то же время эхо того, что мы видим и знаем. Историки высоко оценивают государственную роль АнныВасильевны, этой выдающейся женщины, сумевшей удержать независимость Рязанской земли в трудные годы поглощения Москвою окрестных русских земель и княжеств.

Но никто из них не описывает тех смутных чувств, которые пережила прибывшая на княжение в Рязань робкая девочка-москвичка, сестра великого князя Ивана III, при встрече со своим суженым – великим князем-рязанцем Василием, не торопившимся освободиться от прекрасной жрицы Любви, ослепительной Ледры, или в тот миг, когда она уловила на себе беспощадно-сжигающий взгляд татарского хана Касыма, или – оказавшись в объятьях демонического Пронского князя Владимира. Всё это своим провиденциальным оком увидела Ирина Красногорская. Всё заметила, запомнила, оценила и правдиво описала словами. Так теперь уж и не пишут. Так писали раньше: Алексей Константинович Толстой и (боюсь сказать!) – великий Александр Сергеевич, в котором нынешние пушкинисты пытаются иногда, ради оригинальности, зачеркнуть дар исторического провидения; но ведь только в Пушкине этот дар проявился впервые в нашей литературе ярко и глубоко. Нынешним писателям-историкам работать после Пушкина легче и проще. Но – всё равно непросто и нелегко!

Вернёмся хотя бы к упомянутому татарскому хану (его имя сохранилось в названии одного рязанского города – Касимова, а живёт в Касимове вместе с русскими рано отколовшееся от Орды татарское племя). Касыму нужна была сильная поддержка княжеской рязанской власти, и такую поддержку он угадал в понравившейся ему молодой княгине. А вот Владимир Пронский – иного рода человек: ему под властью великой Рязани было тесновато, легче было Москве непосредственно подчиниться; великая рязанская княгиня-москвичка вселяла большие надежды, чем её слабосильный муж-князь. Вот они, оказывается, какие были наши рязанские предки!

Настоящий писатель-историк заполняет избранное им пространство тысячью малых пространств, где не похожие на нас люди и невиданные звери, давно умершие языки и остывшие веры, диковинные растения и целебные воды, где мудрые разговоры и оценки известных событий иные, нежели наши, где любовь и верность, от которых мы отвыкли, где холмы, озёра и реки, ещё текущие, но не так бурно и красиво, как раньше.

Время в исторических повествованиях художественного жанра разделяется на события и факты, подчас печальные, подчас радостные, но всегда значимые и знаковые; в трудную минуту являются почти неземные существа, похожие на людей и даже носящие людские имена, но это не люди, это больше духи (ведьмы, кикиморы), которые спасают, исцеляют, погубляют, предсказывают будущее. Они говорят на каком-то древнем языке (автору почему-то этот язык понятен). Ну что, однако, значит «почему»! Это та же провиденциалъностъ, то же присутствие в веках, бывших раньше. Наш автор видел на Рязанской земле и готов и гуннов (древнюю «хынь») – последние оставили особенно заметный след в виде «мещёры» (это имя созвучно имени «мадьяры». Имя «мордва» тоже имеет созвучия: например, «молдова». А сколько иных древних следов на великой Рязанской земле!

Сколько неожиданных свидетельств нашей древней истории! А как отличаются толкования исторических событий, данные героями Красногорской, от того, что мы знаем по урокам истории.

Вот, например, князь Владимир Красное Солнышко – он объявлен святым за то, что впервые якобы крестил языческий русский народ в конце X века во Днепре-реке. Герои Красногорской оценивают Красное Солнышко совсем иначе, невысоко (герои, заметьте, а не сама Красногорская: ей не пристало перечить маститым академикам и непрекословным политикам; а героям что: они от современной политики не зависят, и у них более точные взгляды!). Древние рязанцы Владимира Красное Солнышко недолюбливают, за то, что был он братоубийца и жену убиенного брата Ярополка (беременную) взял себе в жены; родившийся же от двух отцов сын её Святополк, конечно, должен был стать «окаянным», убийцей Бориса и Глеба, лучших сыновей святого Владимира. Между тем и в самом крещении Владимиром русских в Днепре много спорного и неясного. Крестить он (равноапостольный князь) свой народ, конечно, крестил, но этот народ и до него был крещённый – великим апостолом Андреем Первозванным, так что новое его крещение было не приобщением к христианской вере, а переходом на иной (византийский) обряд – с культом Великой Софии (это вместо Святой Троицы, почитание которой на Рязанской земле не угасало, недаролм и Троицкий монастырь возник на Рязани ещё во времена Сергия Радонежского).

Говорят герои Ирины Красногорской и о других исторических событиях не так, как принято сейчас, например – о Куликовской битве и её герое Дмитрии Донском, не слишком восторженно, больше по-рязански, с почтением к своему великому князю Олегу Ивановичу, который и согласно некоторым историкам, например, Аполлону Кузьмину, не был предателем Русской земли. Ирина Красногорская за своих героев не отвечает: как слышит, так и пишет. И читать её поэтому интересно, и размышлять над выводами автора полезно.

Такова сила провиденциалъности, качества, которое зиждется на многих талантах автора романа «Великая княгиня Рязанская»: прежде всего, на её тонких знаниях психологии людей (не пойму, кого больше: женщин или мужчин; и те и другие выглядят объёмно, в противоречиях, теснясь в своих пространствах и отведённых им судьбой отрезках времени). Далее, – на глубоком знании тайн искусства, в данном случае – церковной живописи, иконописи. Великая княгиня Рязанская Анна была не только талантливым государственным человеком, она была одарённой художницей – автором пелены на тему «Евхаристия», произведения выдающегося; и, может быть, оно было самым главным событием в её недолгой жизни. Но было и что-то другое. Анна по сути оказалась тем человеком, который сохранял величие и независимость Рязанского княжества, и она была в этой роли – последней: при её внуке Иване Васильевиче Рязань навсегда присоединили к Москве (рвы засыпали и обезводили, мосты разрушили, укрепления снесли; летописи куда-то пропали). Никакого почитания это великого края не осталось. И – напрасно!..

Я еще не закончил перечислять и перечисляю те качества автора, которые составляют её провиденциалъность. Это ещё – хорошее, подробное знание рязанских мест: селений, урочищ, лесов, городов и всего разнообразного населения рязанского. Немалое удивление вызвало у меня свидетельство Красногорской о том, что татары, будучи, конечно, завоевателями, мирно уживались с русскими. Да, им платили дань, но за татар выходили замуж русские женщины, даже вдовствующие княгини, занимая подчас место третьих и четвёртых татарских жён. Многие татары принимали православие и тогда становились частью русского народа. Ещё одно слагаемое проеиденциалъности – любовь автора к описываемому краю, его истории, его людям. Ирина Красногорская не только знает подробно и любит древние городские рязанские слободы, валы и крепостные башни, не говоря уж о соборах и церквах, она восторженно описывает Солотчу и Солотчинский монастырь, где вместе с супругой был похоронен великий князь Олег Иванович, причисленный ныне к лику святых. Уносит нас автор романа в Заборье и Ласково, в Пронск и на жемчужную Сокор-гору, ныне срытую до основания и развезённую грузовиками по стройкам. Ай, какая красота была эта Сокор-гора, на которой дежурили соки-соколики, бесстрашные разведчики-герои. Ай, какое прекрасное государство было Рязанское княжество, которое некоторые готовы объявить чуть ли не мифом. И как любила это государство просвещённая москвичка Анна Васильевна, родная сестра алчного своего брата Ивана III.

И последний признак проеиденциалъности, находимой у автора романа, – умение проигрывать своих героев, изображать их з действии, в разговоре, в поступках, в мыслях и чувствах. Это самое главное свидетельство того, что называют уже несколько раз употребленным нами словом. Красногорская великолепно играет (проигрывает) главную героиню своего романа – во всех деталях её поступков, размышлений и чувств, но она так же талантливо проигрывает племянницу последнего византийского императора Софию (Зою) Палеолог, ставшую женою брата Анны Рязанской великого князя Московского Иоанна III, и маленькую очаровательную ведьму Еввулу, делая из этого, казалось бы, второстепенного существа чуть ли не главную героиню книги. Проигрывает талантливо Ирина Красногорская и мужские роли, даже самые эпизодические. Остро врезаются в сердце и память образы Василия Тёмного, великого князя Московского, и уже упомянутого татарина Касыма, и покорителя женских сердец Пронского князя Владимира. Дивный спектакль – новый роман Красногорской о великой рязанской княгине Анне Васильевне. При небольших усилиях этот роман можно превратить в пьесу и поставить на сцене Рязанского театра.

Игра автора в своих героев создаёт и у самого автора, и у его, безусловно, талантливых читателей катарсис – очищение от житейской суеты и жестокости, порыв быть лучше и чище. При чтении романа это возникает почти сразу и уже не оставляет до последней страницы. Но только в катарсисе – смысл всякого творчества и всякого чтения. И всей жизни!

Вот я и раскрыл, как мне кажется, загадки и тайны нового романа Ирины Красногорской (по крайней мере – некоторые из них), перечислив признаки таланта известной рязанской писательницы, составляющие провиденциалъностъ этого неординарного автора. Мне осталось только пересказать содержание её прекрасного романа о великой княгине Рязанской Анне. Но, думаю, читателю это самому сделать нетрудно.

Владимир Руделёв, профессор-консультант Тамбовского государственного университета им. Г.Р. Державина