До 1925 года Щурово было селом Зарайского уезда Рязанской губернии, и находилось оно на самой границе двух губерний – Московской и Рязанской. Памятью об этом пограничье служит древний кирпичный столп, расположенный в сотне метров от паперти храма. На нем укреплены гербы Москвы и Рязани. Это пограничное положение, переход из “Рязанщины” в “Московию” привели к тому, что современные рязанские исследователи считают Щурово “московским”, а “москвичи”, в свою очередь, “рязанским” и особенного интереса к щуровским древностям не проявляют.

Где мы не побывали, часто объездив всю Европу, не зная,

что в двух шагах у нас было так много своего любопытного, достославного, священного!

Николай Иванчин-Писарев.

“Прогулки по древнему коломенскому уезду”

Вынесенные мною в эпиграф и написанные более 150 лет тому назад слова взяты из книги, до сих пор являющейся, пожалуй, наиболее интересной и содержательной краеведческой работой о древнем коломенском крае. Мысль Николая Дмитриевича Иванчина-Писарева (1796–1849) ничуть не устарела, к ней лишь добавились вместе с еще более заметным привкусом горечи нотки трагизма. Мы по сравнению с прошлым веком еще меньше знаем об истории тех мест, где живем, еще менее стремимся узнать о местных достопримечательностях, судьбах и делах замечательных предков наших, вполне довольствуясь размытыми фразами школьных учебников, где история Отечества дана как бы с высоты птичьего полета, суррогатной продукцией псевдоисторических романов и отвратительного качества “костюмных” фильмов. Но мало проку в стенаниях и констатациях несделанного, нужно браться за работу, коли тебя не устраивает существующее положение вещей. И вот тогда... Тогда и совершаются те удивительные открытия своей “малой родины”, а через ее историю можно познать и историю большого Отечества, в общем-то складывающуюся из местных историй, как сияющее мозаичное панно составляется из кусочков разноцветной смальты. И воспринимается судьба России через местные истории гораздо ярче, роднее становятся великие имена, а незаметные, казалось бы, деятели вырастают в наших глазах.

Н.Д. Иванчин-Писарев, работа которого во многом служила мне примером, ставил себе задачей пройти путем святого благоверного князя Дмитрия Донского от Москвы до Коломны, места сбора войск перед битвой на Куликовом поле. Моя цель была гораздо скромнее – восстановить историю храма села Щурово. Дело осложнялось тем, что Щурово нынче уже не село, а район подмосковного города Коломны, почти самостоятельный поселок с десятками тысяч жителей, отделенный от города рекой Окой. До 1925 года Щурово было селом Зарайского уезда Рязанской губернии, и находилось оно на самой границе двух губерний – Московской и Рязанской. Памятью об этом пограничье служит древний кирпичный столп, расположенный в сотне метров от паперти храма. На нем укреплены гербы Москвы и Рязани. Это пограничное положение, переход из “Рязанщины” в “Московию” привели к тому, что современные рязанские исследователи считают Щурово “московским”, а “москвичи”, в свою очередь, “рязанским” и особенного интереса к щуровским древностям не проявляют.

В процессе изучения истории сельского храма постепенно накапливались материалы о прошлом самого села Щурова. А иначе и быть не могло, потому что, изучая историю храма, поневоле узнаешь историю прихода, а это и есть само село да недалеко лежащая деревня. Вся тогдашняя жизнь села Щурова и деревни Ларцевые Поляны связана была множеством ниточек с сельским храмом. Этих ниточек было столько, сколько было в том приходе жителей, ибо каждый из них попадал в храм еще, так сказать, во чреве матери, был в этом храме крещен, венчан, причащаем и отпеваем!

Как следует из материалов рязанской архивной комиссии, сельцо Щурово упоминается впервые в писцовых книгах Рязани в 1595 году, что важно для датировки возведения первого храма: “сельцо” подразумевало наличие в селении церкви, но, увы, что это был за храм и каков он был, исторические документы умалчивают. Зато в них сохранились имена владельцев Щурова: половина села принадлежала “в вотчинке по государевой грамоте за Иваном Федоровичем, сыном Кикиным, а другая половина — за Иваном Ивановым сыном Биркиным”.

Именно Биркиных можно, пожалуй, назвать исконными владельцами Щурова, а заодно и значительно “состарить” село, проследив родовое древо его владельцев Биркиных. К такому выводу подводят сведения, содержащиеся в книге “Рязанские землевладельцы”, где о Биркиных сказано следующее: “Биркины происходят от Ивана Михайловича Бирки, служившего при Великом князе Рязанском Федоре Ольговиче в 1402–1427 годах” (то есть еще в самостоятельном Рязанском княжестве. – Авт.)... До XVI века не сохранилось никаких документов о владении Биркиными землями и поместьями, написано просто: “владения их были значительны, и владели они ими издревле”. В списке землевладений Биркиных первым записана “половина сельца Щурова” с подробным реестром размеров поместья и доходов с него.

“...По присоединении Рязани к Московскому государству Биркины служили в столице выборными дворянами и относились к верхам провинциального дворянства”, — отмечено в книге “Рязанские землевладельцы”. Фамилия Биркиных – Петра Григорьевича и брата его Василия – в 50-х годах XVI века входит в список “тысячи лучших слуг царя Ивана Грозного” от Рязани. В этом их продвижении по службе несомненно помогла опричнина. Биркины вместе со своей многочисленной родней – Ляпуновыми, Шарафетдиновыми и иными – вышли на первые роли в среде рязанского дворянства. Один из Биркиных в 1587–1588 годах состоял посланником Московского государства к царю кахетинскому Александру. Но чаще всего поминаются Биркины в документах, связанных с воинской службой в украинных полках Рязанщины. Таким образом, имея крайнюю дату — 1402 год и памятуя, что “отчины” принадлежали Биркиным издревле, можно вполне резонно предположить, что история Щурова уходит своими корнями в XIV век!

А вот история рода совладельцев села – Кикиных – куда более замечательна! Эту вотчину получили они “за службу и за московское осадное сиденье”. Происходят же Кикины из Польши, откуда они выехали на службу к Великому князю Дмитрию Ивановичу Донскому. Выехавший предок Кикиных, Логин (Лонгин) Михайлович, был у короля Ягайлы “пан радной”, и вотчиной ему служил город Брянск. У князя Дмитрия Ивановича Логин Кикин пребывал в большой чести – “горододержавец”, за ним были записаны города Торжок и Волочек. Сын его, Тимофей Логинович, служил удельному князю Петру Дмитриевичу, сыну Донского. Так у них и повелось далее в роду – служить московским государям. Историки характеризуют Кикиных как “людей энергичных и способных, участвовавших во всех движениях тех времен”. Видимо, эти их качества и способствовали тому, что они, как впоследствии их соседи по имению Биркины, были записаны в “тысяцкую книгу” лучших дворян и детей боярских в 1550 году, когда “Великий Государь Царь и Великий Князь Иван Васильевич изволил отобрать тысячу лучших слуг и поселить их около Москвы”. Кикины были записаны по Вязьме. “Когда Царь Иван Васильевич изволил послать воевать в немецкие земли бояр и воевод по полкам, в большом полку у боярина и воеводы князя Бельского Дмитрий и Иван Андреевичи Кикины”.

Позже Дмитрий Кикин был послан в Чебоксары, Казань и Свияжск составлять писцовые книги, важнейшие государственные документы тогдашнего времени. Три года его трудов увенчались успехом, и те книги хранились в Казанском приказе. Дмитрий Кикин умер бездетным, а брат его по указу Великого Государя Царя Ивана Васильевича из Вязьмы был переведен на Рязань. С этого момента на несколько столетий судьба рода будет связана с Рязанской землей. Иван Кикин служил в Рязани “по выбору” и был товарищем воеводы Ивана Васильевича Шереметева в Данкове. Один из его сыновей, Федор Иванович, при государе Иване Васильевиче служил послом в Крыму, тот же Федор Иванович был поставлен в Ельце станичным головой. Его брат, Семен Иванович, в той же должности служил в городе Новосельске. После него остался сын Иван, который “бездетен был убит в Коломне” на приступе с Пятницкой башни, от воровских казаков, “как была на Коломне воровка Маринка, расстриги Гришки Отрепьева жена”.

После Федора Ивановича остались три сына – Иван Больший, Иван Маленький да еще Петр. Иван Больший Федорович убит при осадном московском сидении при царе Василии Ивановиче Шуйском. Ивану Кикину Меньшому за то же сидение было пожаловано село Борки.

Тогдашнее житье в рязанских вотчинах оказалось очень беспокойное, служилые люди и день и ночь были готовы по первому зову выступить в поход, в места сбора украинных полков, прикрывавших на рубеже Тула – Рязань Москву от набегов крымских татар и степняков. Кикины, Биркины и все их соседи, подчиняясь украинному расписанию, по нескольку раз в год выступали к месту сбора то в Пронск, то в Данков, то в Михайлов, а то и в “большой полк” в Тулу. Их постоянно наряжали конвоировать или пороховой обоз, или пушную и денежную казну. Жизнь в тех местах в описываемое время весьма напоминала то положение, в котором нынче пребывают станицы Ставрополья, граничащие с неспокойными северокавказскими республиками. Угроза набегов была практически постоянной. И если организованное вражеское войско могла разгромить подготовленная рать, то мелкие отряды разбойников и татар, просочившись через кордоны и мимо застав, внезапно налетали на такие вотчинки и грабили их. Целью таких налетов был захват пленных для продажи их в рабство.

Петр Федорович Кикин поехал на богомолье в Зарайск, всего-то за 38 верст, и случилась с ним беда: “Взяли в полон татрвя в подъезде от Николы Зарайского”. Он был продан в рабство и провел там многие годы, “с полону был откуплен в Азове”. Вскоре после возвращения он умер. После него остались двое сыновей – Иван да Василий.

Иван служил стряпчим и умер бездетным в походе под Смоленск при царе Алексее Михайловиче. Брат же его, Василий, был одним из самых известных во всем роду Кикиных, и судьба его изобиловала необыкновенными авантюрными поворотами. Своей блестящей карьерой при дворе Алексея Михайловича он был обязан, скорее всего, наследственным кикинским талантам – энергии и способности вписаться в любую, даже самую сложную ситуацию. По крайней мере, к тому времени ни богатством, ни знатностью Кикины не выделялись. Василий Петрович был пожалован в стряпчие по именному указу царя Алексея Михайловича, а не по своему челобитью. Затем следующая ступень придворной службы – стольник, постоянно пребывавший в свите царя, который следовал за ним при всех его переездах. Он был непосредственным участником множества событий, происходивших в то время. Особого рассказа заслуживает его участие в деле присоединения Малороссии к Московскому государству.

1 октября 1653 года Государь и Великий князь с богомольцем своим и отцом святейшим патриархом Московским Никоном, с преосвященными митрополитами и архиепископами, со всеми государевыми боярами, с думными людьми, стольниками, стряпчими и “с дворяны Московския и жильцы, и с выборны посадски люди в Грановитой палате говорил, что пришли к нему, Государю Царю и Великому князю Алексею Михайловичю, послы от гетмана Запоржского войска Богдана Хмельницкого и от всего войска с большими молениями и прошением, что король польский и вся пана рада, и вся Речь Посполитая на святые Божии храмы и на православную христианскую веру Греческого закона восстали, и гонения учали делать большие, и стали неволить к своей Римской папежской вере...”

И просят они, чтобы “Государь бы их, Богдана Хмельницкого, гетмана войска Запорожского и все войско Запорожское пожаловал и, видя погибель над ними, умилосердился и велел бы их принять под свою высокую руку, с городами и местечками, чтобы святых Божиих церквей гонителям и клятвопреступникам разорить не дать. А они Великому Князю и Царю Алексею Михайловичу всея Руси хотят служить и за него, Государя, противу всякого неприятеля стоять во всем”.

Государь держал совет с собравшимися и, признав королевскую и панскую неправду и не желая слышать, что святые Божии храмы в поругании, а единоверные православные христиане в гонении и конечном разорении, повелел ехать немедля воеводе и боярину Василию Петровичу Шереметеву с группой опытных военачальников в Великий Новгород и во Псков, готовить рать к походу с тем, чтобы выйти на пограничные рубежи к 20 мая 1654 года и “итти под город Невель и под иные литовские города и государевым делом над городами и литовскими, и польскими людьми промышлять, сколько милосердный Бог помощи пошлет”. Одновременно приказано было не мешкая ехать в Украину боярину Василию Васильевичу Бутурлину, муромскому наместнику Ивану Васильевичу Арефьеву да думному дьяку Лариону Лопухину принимать под государеву руку гетмана Богдана Хмельницкого “и всех чинов Запорожского войска с городами и землями”. Вот в числе иных стольников, сопровождавших Бутурлина, и состоял Василий Петрович Кикин.

Он активно участвовал в этом деле и привел “под Государеву руку” 21 малороссийский город. Вскоре Василия Кикина направили вместе с полковником Золоторенко и всеми его казаками из-под Смоленска к воеводе боярину Василию Петровичу Шереметеву, и был он “в той посылке долгое время, и с польскими, и литовскими людми бился”. За эту службу прислал ему Государь грамоту с милостивой похвалою. В 1656 году Василий Петрович Кикин был отозван от войска и далее служил, выражаясь современным языком, по дипломатической части — вернее было бы назвать эту службу “тайной дипломатией”, или политической разведкой. Видимо, войдя в полное доверие к гетманам Запорожского войска, он имел на них известное влияние, и оттого его неоднократно посылали к ним. Помимо сложных и небезопасных в те поры посольских обязанностей исполнял Кикин тайные задания. Вот, к примеру, направился он к гетману Хмельницкому с совершенно легальным и в общем-то пустяковым поручением: “Сообщить о том, что его Царскому Величеству даровал Бог у свейского короля Карла Густава взять в Люфляндии города. И велено сказать, что Государь стоит под Ригой, а его Царского Величества бояре, и воеводы, и ратные люди под Ригой графа и генерала Индриха Фолторна убили и иных начальных людей и два земляных вала и много пушек взяли”. На самом же деле было ему поручено вот что: “Едучи к гетману и будучи у гетмана, всяческими мерами проведывать: как у гетмана с султаном турецким, и с волшскими, и венгерским Ракоши, и с крымским ханом? Где ныне польский и свейский короли? Нет ли между ними войны? Крымский хан польскому королю противу свейского помогает ли? Сам хан или через начальных людей? Сколько на то татар послал? Бывают ли у гетмана послы польского и свейского королей? Если бывают с чем отпущены? Зачем приходили? А от гетмана были ли послы к султану, королю польскому али свейскому? К волшским и мадьярским воеводам? О том проведывать и записывать тайно”. Против этого письменного наказа стоит пометка: “Государев указ исполнен”.
Начало карьеры сына Василия Кикина, Алексея, было воистину блестящим. Он служил бомбардиром в Потешном полку молодого Петра. В 1697 году сопровождал Петра Алексеевича в Азовском походе в звании денщика (что уже говорит о многом). В 1697 году он отправился в Голландию с Великим посольством и учился там кораблестроению на Ост-Индской верфи. В 1703–1704 годах трудился на воронежской и олонецкой верфях под ближайшим наблюдением Петра. В 1706 году Кикин командовал отдельным корпусом, в задачу которого входило не дать соединиться силам шведского короля Карла XII с корпусом Левенгаупта. В марте 1706 года под давлением превосходящих сил шведов он вынужден был, взорвав Митавский замок, отойти к Минску. В начале следующего года Кикину было поручено после смерти командора Яковлева управление санкт-петербургским адмиралтейством. Он делает рисунки морских сигналов, следит за построением дворца, высадкой дубовой рощи — словом, помимо основной заботы об адмиралтействе он выполняет множество поручений Петра. В 1708 году его послали с дипломатическим поручением к Мазепе в Батурин. С 1710 по 1714 годы Кикин занимается в основном кораблестроением и делами, с ним связанными: ревизует верфи и снаряжает российский флот. В 1712 году он был произведен в адмиралтейств-советники. Все это время царь выражал ему свое благоволение. Сохранилась большая переписка Кикина с Петром. В письмах своих царь называет его “дедушкой”. Такое положение при дворе всегда сопряжено с интригами. Кто-то заискивал перед Кикиным, кто-то строил козни, но самая непримиримая вражда разгорелась с Меншиковым. До поры до времени эта борьба не выходила за рамки обычных придворных интриг, и даже когда Кикин был пойман на взятках (уж не с подачи ли чьей?), Петр ограничился выкупом, ссылкой в Москву, а потом и вовсе простил. Но в 1716 году случилось открытое столкновение с Меншиковым, и Кикин примкнул к кругу царевича Алексея, к этой надежде тогдашней скрытой оппозиции. С ним он свел знакомство ранее, через своего брата Ивана, бывшего у царевича казначеем. Именно Алексей Кикин стал наперстником царевича, над которым, как и над всеми взрослыми наследниками престола при здравствующем государе, тяготело подозрение в попытках узурпации престола. Кикин принялся убеждать царевича бежать во Францию, отсидеться, уберечься. В этой интриге ставки были слишком высоки, в случае успеха дела Кикин мог стать первым министром и советником царя, фактически управителем страны. В случае проигрыша – смерть. Видимо, не сумев занять это место возле трона отца, Кикин решил попробовать добиться того же при сыне. Весною 1716 года он сопровождает в Карлсбад царевну Марью Алексеевну. Воспользовавшись случаем, заезжает в Вену, где проводит предварительные переговоры о прибытии в Австрию цесаревича и о невыдаче его отцу. Засим отправляется в Либаву, куда прибыл и Алексей Петрович. В Либаве он окончательно убеждает наследника бежать. Но, как известно, через некоторое время цесаревича уговорили вернуться в Россию. Он имел объяснение с Петром и официально был прощен. Тогда Кикин принялся уговаривать царевича уйти в монастырь и дождаться смерти своего родителя, ведь, по его словам, “клобук не гвоздями прибит к голове”. Впоследствии это и послужило основным пунктом обвинения: “злоумышлял на царя, желая тому смерти”. В феврале 1718 года Кикин был арестован, обличенный показаниями царевича, которому в обмен на обещание его личной неприкосновенности и прощения всех участников заговора попросили назвать их, дабы доказать этим, что заговора не было. Кикина пытали, и он во всем признался. Потом из узилища он написал длинное письмо царю, отрицая свою вину, но

5 марта был снова пытан и сказал, что “во всем деле царевича он виноват”. Его приговорили к жестокой казни. Не помогло даже заступничество адмирала графа Федора Матвеевича Апраксина. Кикина колесовали 17 марта 1718 года, а на следующий день отрубили голову. Все его имущество было конфисковано, в том числе и вотчины.

Но история рода не пресеклась. Ивана, брата его, того самого, что был у царевича казначеем, не тронули. Его прямой потомок прославил род Кикиных. Речь идет о Петре Андреевиче Кикине. Родился он в 1772 году и был воспитанником пансиона при Московском университете, участником войны с Турцией. В 1802 году пожалован Государем Александром Павловичем во флигель-адьютанты, состоял при генералах Михельсоне, Мейендорфе и князе Прозоровском, затем при особе Императора. В 1812 году был дежурным генералом обеих армий, участвовал в Смоленском сражении и в битве под Красным, а также в кампании 1814 года. По окончании войны вышел в отставку, но по личной просьбе императора Александра I был приглашен Аракчеевым на службу. Статс-секретарь и тайный советник Кикин состоял при приеме прошений на Высочайшее имя. На этом посту он отличился необычайной прямотой и твердостью: если был убежден, что решение Государя было несправедливым, то не затруднялся войти с тем же докладом снова и нередко добивался справедливого решения. Считался одним из выдающихся умов своего времени. В 1820 году он, совместно с князем Гагариным и Мамонтовым, создал общество поощрения художников. По свидетельству А.С. Шишкова, Петр Кикин первый подал идею строительства храма Христа Спасителя в Москве.

Вот в такие дали может завести исследование истории простого сельского храма, в месте, долгие годы считавшемся глухим углом на границе двух губерний. Владельцами Щурова были и великий канцлер князь Алексей Михайлович Черкасский, и секретарь государыни Екатерины II Адриан Грибовский, и княгиня Наталья Голицына. Стараниями последних двух из названных владельцев была в селе построена в 1774–1775 годах деревянная церковь во имя Святой Живоначальной Троицы, которая имела престол во имя мучеников Адриана и Наталии и простояла в селе до Первой мировой войны. До 1909 года в ней шли службы, позже она была разобрана и увезена в одно из сел Луховицкого района, где ее собрали заново и службы в ней продолжились. К моменту освобождения крестьян, в 1861 году, Щуровом владела помещица, коллежская секретарша и вдова Губерти. Но события, что имели место с этих пор в Щурове, достойны отдельного рассказа. А пока позволю себе закончить свой поневоле краткий очерк цитатой из книги Н.Д. Иванчина-Писарева: “...Каждый город, каждое село должно иметь свои воспоминания, свои памятники. В противном случае мы разрушим их действие, и они уже не будут столь дороги нашему сердцу. Умилительные же молитвы старцев, с указанием на них, питают набожность и любовь к родине. Скажут: это местное, частная привязанность! Правда! Но это звенья, они связуют общенародное. Не всякий может непосредственно, не постепенно исполниться духом высшего патриотизма, но я ручаюсь в этом чувстве за того, кто имеет свои привязанности, неравнодушен не только к предметам важным, но и к мелочам своего минувшего”.

© Валерий ЯРХО,

Коломна