Генеалогия как наука – XVIII – начало XX века.
Краткий экскурс в историю

М.Б.Оленев
2005-2008 гг.

Прошло уже почти 20 лет с того момента, когда генеалогия перестала считаться «наукой сословной» и ей (можно так выразиться) вернули «свободу выбора». Стали появляться многочисленные публикации, которые можно с полным правом занести в актив генеалогии.

Тем не менее, пора сделать определенные выводы. 20 лет – срок, более чем достаточный для того, чтобы сформироваться и продвинуться далеко вперед. Но ВО ЧТО ИМЕННО сформировалась (или трансформировалась) генеалогия и продвинулись ли мы на самом деле?

Необходим критический взгляд на существующее положение вещей и трезвая, рациональная оценка. Настало время определиться, а что же есть на самом деле генеалогия – игрушка, «забава для взрослых», просто «собирательница и хранительница» генеалогических фактов, но без статуса науки в современном значении этого слова, или же все-таки научная дисциплина со своей системой знаний?

Начало

«Три – в одном» (Бизнесмены, политики и мерзавцы в одной куче)«

Надо понимать, КОГДА ИМЕННО генеалогия перешла из разряда прикладных дисциплин в разряд научных. Иными словами, с какого момента нам считать, что генеалогия стала наукой? И стала ли она вообще…

Понятно, что до того момента, когда дисциплину можно считать наукой, должна сформироваться база данных (собственно, источники), которую можно было критично обрабатывать и осмысливать. Такими источниками стали родословные росписи.

Генеалогию нельзя рассматривать «в отрыве от исторической действительности». Абсолютно неправильно трактовать уже не только зарождение, но и развитие генеалогии в XIX столетии как результат подвижнической деятельности всевозможных любителей и ценителей старины.

Любая наука (будь то математика или физика) зарождалась как результат практической необходимости. Но … практической необходимости ВСЕХ, а не только кучки избранных.

Велик и могуч русский язык! Один только словарь синонимов состоит из нескольких десятков тысяч слов. Порой автор может так «заретушировать» предложение всевозможными эпитетами и прилагательными, что скроется его истинный смысл. Но, я привык называть вещи своими именами.

Увы! Как бы нам этого не хотелось, но среди тех, кто принимал самое деятельное участие в зарождении генеалогии были и откровенные негодяи, стремившиеся сорвать приличный куш на своих познаниях в области родословий, и предприниматели, для которых генеалогия представляла возможность дополнительного заработка (прообраз «желтой прессы») и хитроумные политиканы, решавшие понятные только им сложные внутриполитические задачи.

Чем в целом плоха такая специальная дисциплина, как историография? Тем, что из нее абсолютно невозможно понять, ПОЧЕМУ ИМЕННО выпускали те или иные труды и произведения. На первый план выходит ФИГУРА, а опускается самое важное – ИСТОРИЧЕСКАЯ ОБСТАНОВКА. А без нее – все равно, что читать выдержки из популярного романа из самой середины. Основное внимание уделяется ПЕРЕЧНЮ и СУТИ работ, но не пониманию причин их написания.

Нельзя не задумываться над тем, а ДЛЯ ЧЕГО те или иные личности выпускали солидными тиражами публикации, в которых порой с особой вычурностью описывались подвиги их предков, как на военном, так и на гражданском поприще. Ведь слишком упрощенно списывать все это на гордость и самолюбие потомков.

Да и не поймем мы ничего, если не будем в деталях и тонкостях представлять себе русское общество 2-й половины XIX века, когда о генеалогии и можно собственно говорить.

А это были необыкновенно сложные процессы, описание которых нельзя уместить в две-три строки. Поэтому я предлагаю набраться терпения – путешествие по страницам нашей истории будем долгим.

Давайте посмотрим и разберемся.

Первым, кто открыл для генеалогии двери в «большой свет» (сам того не понимая), был журналист и издатель Николай Иванович Новиков (1744 - 1818).

Выходец из богатой помещичьей семьи, уроженец имения Тихвинское-Авдотьино (недалеко от нынешнего города Бронницы под Москвой), он так и остался недоучкой (был исключен из дворянской гимназии при Московском университете за «леность и нехождение в классы»). Недорослю была одна дорога – в армию, где вскоре молодого способного поручика лейб-гвардии Измайловского полка приметили и пристроили «письмоводителем» в одно из отделений Комиссии по составлению проекта «Нового уложения».

Чиновника из него не получилось: Комиссия была распущена, а, серьезно разочарованный идеалами Просвещения на государственной службе, Новиков стал издавать сатирические журналы под экзотическими названиями («Трутень», «Пустомеля», «Живописец», «Кошелек»), где откровенно высмеивал человеческие слабости и пороки, которыми изобиловала родимая действительность. Здесь Новикову особенно пригодился опыт работы чиновником, откуда, собственно, и черпались всевозможные темы для едких нападок.

Вскоре сатирик-моралист развернул широкую издательскую деятельность, арендовав университетскую типографию в Москве на 10 (!!) лет [1].

В те годы он считался самым успешным и известным издателем России. За время своей деятельности Новиков выпустил 892 названия книг, что составляло около трети (!!!) всех вышедших в России в эти годы. Он организовал книжную торговлю в 16 городах России, в Москве открыл библиотеку-читальню и на средства читателей создал две школы для детей разночинцев, бесплатную аптеку в Москве и даже оказал помощь крестьянам, пострадавшим от голода 1787 года.

Новиков, один из первых русских книжных коммерсантов, понял, что книги должны удовлетворять самым разным читательским вкусам (хотя печатал в основном книги религиозные, аскетические и теософские). Именно таким образом, в 1787 г. и «увидела свет» «Бархатная книга» [2]. По одной из версий она была издана по «самовернейшему списку» самого Г.Ф. Миллера! Удивляться не стоит. Вот уже более двух столетий из знаменитых «портфелей Миллера», как из неиссякаемого источника, ученые черпают все сведения по истории средневековой России [3].

Еще раньше, в 1773 г. Новиков начал издавать «Древнюю Российскую Вивлиофику» - обширный сборник старых актов разного рода, летописцев, старинных литературных произведений и исторических статей. За 3 года издал 10 частей. Это было первое крупное издание письменных источников по истории России.

В предисловии к Вивлиофике Новиков определяет свое издание как «начертание нравов и обычаев предков» с целью познать «великость духа их, украшенного простотою». (Надо заметить, что идеализация старины уже сильна была и в первом сатирическом журнале Новикова «Трутень», 1769-1770 г.).

Здесь были опубликованы ярлыки ордынских ханов русским митрополитам, духовные, договорные и прочие грамоты великих и удельных князей, частноправовые акты, записки об истории Сибири, родословные знатных боярских родов, сказание о С. Т. Разине и многое другое.

Первое издание «Вивлиофики» вскоре было забыто ради второго, более полного, в 20 томах (1788-1791). В нем особую ценность представляют: топографические описания Симбирской губернии, Иркутского наместничества, заводов Уфимского наместничества, описания Нерчинских рудников, земли войска Донского, г. Перми. Здесь же опубликованы двинский и нижегородский летописцы, список и исторические известия о придворных чинах, сказание о взятии Азова и другие литературные произведения.

Новикова в этом его издании поддерживала сама Екатерина II и деньгами, и тем, что допустила его к занятиям в архиве Иностранной коллегии, где ему очень радушно помогал старик Миллер. По своему содержанию, «Древняя Российская Вивлиофика» была случайным сводом попавшегося под руку материала, изданного почти без всякой критики и без всяких научных приемов.

Об этом стоит поговорить отдельно. Правление Екатерины называют «веком просвещенного абсолютизма».

Узнав, что знаменитая французская Энциклопедия осуждена парижским парламентом за безбожие и что продолжение издания запрещено, Екатерина немедленно предложила Вольтеру и Дидро напечатать этот фундаментальный труд в России. Успех был ошеломляющим. Вольтера это неожиданное предложение привело в неописуемый восторг. Он пишет Дидро:

«Ну, славный философ, что скажете о русской императрице? В какое время мы живем! Франция преследует философию, а Скифы ей покровительствуют».

Екатерина предложила пост воспитателя своего сына философу Даламберу, а когда тот отказался, формально сославшись на российский климат, Екатерина выручила из материальных затруднений Дидро, купив его библиотеку. Впрочем, то, что сделала русская императрица, нельзя назвать в полном смысле покупкой. Речь шла о талантливой рекламной акции, подкупившей очень многих. Екатерина выплатила Дидро все положенные за библиотеку деньги, а затем оставила книги в его пожизненное пользование. Мало того, императрица назначила философу прекрасное ежегодное жалованье в качестве «библиотекаря», а затем даже выплатила это жалованье за 50 лет вперед!

Как и всякий имидж, имидж императрицы и екатерининской России, от реального образа отличались сильно. Это убедительно показало уже пугачевское восстание. При первом же серьезном ливне деликатная европейская позолота, с такими усилиями наведенная Екатериной, потекла ручьями, перемешиваясь с кровью и обнажая старый проржавевший каркас государственного российского здания. Имидж – лишь размалеванная театральная маска, а не реальное лицо. Может быть и не зря, Пушкин называл Екатерину «Тартюфом в юбке».

Таким образом, тщеславие Екатерины II на короткое время сослужило «добрую службу» науке истории и ее многочисленным «отпрыскам» - вспомогательным дисциплинам, среди которых есть место и генеалогии

Великая французская буржуазная революция, начавшаяся в июле 1789 г., изрядно напугало Императрицу (и не только ее). Ее прежняя программа была свернута моментально, а все, кто не вписался в рамки нового времени (бывшие помощники и протеже) в лучшем случае получили отставки.

Новиков, отнюдь не самая светлая голова екатерининской эпохи, тем не менее, ратовал за благо своего отечества. Ему импонировала «вольность» мыслей англичан, он видел в ней причину их великих успехов в философии. Он - поборник «лучших законов», цветущего состояния наук и художеств; но осуждал «безумные» писания, «лжемудрия» французских просветителей. С позиций общехристианского и масонского гуманизма Новиков защищал угнетенных, особенно крестьян, доказывая, что они хоть и рабы, но «человеки», обличал пороки «худых дворян».

В своем «радении за благо» он явно перестарался – не уловил «ветра перемен» конца XVIII столетия. И, как известно, закончил плохо: был объявлен государственным преступником, организатором заговора против правительства, руководителем тайного общества, опасного для православной религии, агентом иностранных держав, издателем «развращенных книг» и прочая, прочая, прочая.

Омрачило жизнь такого ретивого издателя одно «но»: Новиков рано связал свою судьбу с масонским движением в России, что, в конечном счете, и привело его на цугундер.

Считается, что масоны появились в России в 1731 году, то есть вскоре после образования в Лондоне первой Великой Масонской Ложи. В Петербурге возникли ложи всех тогдашних западноевропейских систем, которые посещали представители аристократических семейств Голицыных, Апраксиных, Трубецких, Бутурлиных, Мещерских. Масонами были граф Р.И. Воронцов (отец будущей знаменитости княгини Е.Р. Дашковой), историки М.М. Щербатов и И.Н. Болтин, писатель А.П. Сумароков [4].

За масонами принялась ревниво следить сама Екатерина II. Быть враждебной к масонам у царицы оснований было больше чем достаточно. Масонам сочувствовал ее муж император Петр III. К масонам был неравнодушен и ее сын Павел: шведский король, возглавлявший вместе с братом масонов у себя на родине, пытался посвятить в них и царевича. Авантюрные приключения масона-итальянца Александра Калиостро в России усилили неприязнь Екатерины к масонам. В 1785 году в Баварии обвинили в государственной измене главу ордена иллюминатов Вейсгаупта, что стало еще одним поводом преследований масонов в России. И вот в конце декабря 1785 года Екатерина дает указание испытать Новикова в Законе Божьем и провести ревизию издаваемых им книг, чтобы не появлялись «нелепые умствования, не сходные с чистыми правилами православной веры».

Последней же каплей, переполнившей чашу терпения Екатерины, стали попытки московских масонов установить контакты с наследником престола Павлом Петровичем. Сначала императрица сделала хитрый ход: она запретила продажу всех книг, «святости касающихся», если они выходили не из синодальной типографии, что фактически лишало Новикова права печатать какую-либо религиозную литературу.

А в апреле 1792 года Екатерина отдала приказ об аресте Новикова. Бизнесмена-масона приговорили к смертной казни, но в последний момент Императрицы сменила гнев на «милость»: вместо виселицы Новикову предстояло отсидеть 15 лет в Шлиссельбургской крепости. Его огромное издательское предприятие было разрушено, тысячи книг сожжены, а все имущество компании пущено с молотка.

Заслуга Н.И. Новикова перед генеалогией - он был первым, кто ИЗДАЛ генеалогический справочник (каким, собственно, являлась «Бархатная книга»)

С крахом издательской империи Новикова генеалогия не погибла. В том же XVIII столетии, чуть позже (1793), появился первый генеалогический справочник с витиеватым названием, умещающемся в один абзац книги - «Родословный Российский словарь, содержащий в себе историческое описание родов князей и дворян Российских и выезжих, откуда или от кого те роды произошли, или выехали, или о которых известий нет; также какие другие роды от первых произошли, кто где тех родов служил, в каких был чинах, во что и в какие должности употребляем был, и какие услуги отечеству и государям приносил; со вмещением такого же описания о служивших в древности в России; а также и о иностранных в службе в Российской бывших».

Автором словаря значился Матвей Григорьевич Спиридов (1751 - 1829). Справедливости ради, стоит сказать, что, выход «Родословного словаря» - заслуга отнюдь не Спиридова, сына знаменитого адмирала Григория Андреевича Спиридова (1713-1790), одного из главных творцов Чесменской победы 1770 г., а его не менее знаменитого тестя – князя Михаила Михайловича Щербатова (1733 - 1790).

Сам Матвей Григорьевич по этому поводу говорил, что «сей Словарь начали сочинять покойный мой тесть кн. М. Щербатов и я, в прошлом 1786 и продолжал он труд сей до ноября 1790 года…». Правда, вышло всего 2 тома этого словаря, начинающиеся на буквы «А» и «Б».

На бо́льшее времени у занятого большой политикой зятя не хватило ни сил, ни времени (Сам Спиридов, помимо членства в Военной коллегии и звания сенатора, был знаменит и как отец декабриста Михаила Спиридова, осужденного в 1826 году на вечную каторжную работу).

Хотя свои «исторические занятия» Спиридов не оставлял – до наших дней дошел его 15-томный рукописный труд «Записки старинным службам русских благородных родов», хранящийся в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки, о родоначальниках древнейших русских дворянских фамилий.

Тесть Спиридова, М.М. Щербатов не мог считаться ни генеалогом, ни даже историком. Если выразиться точнее, князь был просто любителем древностей. Так сказать энтузиастом. Еще в молодости он был представлен Екатерине II, которая открыла ему доступ в патриаршую и типографическую библиотеки, где были собраны списки летописей, присланные по указу Петра I из разных монастырей.

На основании 12 списков, взятых оттуда, и 7 собственных Щербатов (не имея никакой предварительной подготовки!) взялся за составление российской истории. Бывший герольдмейстер и президент Камер-коллегии написал 15 томов «Истории Российской от древнейших времен», доведя повествование до 1610 года, за что удостоился от Императрицы звания историографа.

Но у современников история Щербатова не пользовалась успехом - ее считали неинтересной и к тому же в «корне» неверной.

Академик И.Н. Болтин раскритиковал Щербатова за полное незнание исторической этнографии и географии, а заодно, и за слишком вольное обращение с документами: Щербатов ограничивался пересказами известий в основном из французских источников. Но в целом, заслуги «просто любителя» архаики на поприще истории оказались велики. Хотя бы, что Щербатов ввел в научный оборот Синодальный (харатейный) список Новгородской 1-й летописи (XIII-XIV вв.), который до сего момента считается древнейшим изо всех имеющихся на сегодняшний день летописных списков! Список издан в 1781 году под заглавием «Летописецъ новгородский, начинающийся отъ 6525 (1017) году, и кончающийся 6860 (1352) годомъ».

После смерти историографа, Екатерина II тут же распорядилась, чтобы бумаги этого «государственного человека» были осмотрены и доставлены во дворец. Приказ был исполнен. Однако семья историка вовремя припрятала несколько рукописей, где придворный историограф (не стесняясь в выражениях!) отзывался о положении в России, о придворных нравах, и, наконец, о самой Императрице и ее предшественниках на троне.

Следующая страница истории генеалогии неразрывно связана с именем князя Петра Владимировича Долгорукова (1816 - 1868).

Казалось, что носитель столь древней и славной фамилии был предназначен для большой и великой карьеры всеми обстоятельствами своего рождения и возможностей.

Судьба, однако, постоянно играла с ним злые шутки, начиная с момента рождения: его мать умерла при родах, а отец, генерал-лейтенант, о военных дарованиях которого с похвалой отзывался сам легендарный А.В. Суворов, пережил свою жену всего лишь на год.

Еще в молодости, будучи в Пажеском корпусе, Долгоруков проявил склонность к «азиатскому пороку» (так называли тогда «голубую» любовь) и, естественно, был безжалостно разжалован в простые пажи за столь «дурное поведение». В итоге нехорошая репутация закрепилась за князем на всю оставшуюся жизнь.

За сироту заступиться было некому, и по завершении Пажеского корпуса князь выпорхнул в жизнь с «волчьим билетом» вместо аттестата, что оказалось серьезным препятствием для дальнейшей карьеры. Помог Президент Петербургской Академии наук Сергей Сергеевич Уваров, который пожалел Долгорукова и оформил к себе на службу в Министерство народного просвещения чиновником (правда, без жалованья). Но горевать по поводу отсутствия зарплаты скромного канцелярского служителя князю не приходилось - одни только доходы с имений в Тульской и Костромской губерний приносили ему 30000 франков в год!.

Начав как полупрофессиональный историк [5], Долгоруков превратился в генеалога-практика: в течение многих лет он кропотливо собирал сведения о родственных связях виднейших российских фамилий. Итогом его трудов стал вышедший в 1840 году «Российский родословный сборник»

Однако, мотивы увлечения Долгоруковым генеалогией, были своеобразны, а практическое применение князем своих знаний может послужить «достойным» примером и для современных генеалогов! Хорошо зная подноготную генеалогии многих ныне влиятельных людей, Долгоруков стал использовать эти знания для сведения личных счетов с ними.

Князь старательно выискивал слабости «сильных мира сего», чтобы затем играть на струнах тщеславия!

Петр Долгоруков заложил основы «коммерческой генеалогии» в России!

Трудно сейчас сказать, СКОЛЬКО ИМЕННО удалось «заработать» князю на своем «увлечении». До нас дошли лишь отголоски придворных скандалов, потрясавших Россию в середине XIX века.

Связаны они были, как Вы понимаете, с генеалогией.

Первыми пострадавшими оказались представители рода Нарышкиных (царские родственники, между прочим!). Благоразумно уехав для начала во Францию, князь в книге «Замечания о основных дворянских семьях в России» (1843), скрываясь под звучным псевдонимом граф Д’Альмагро [6], предложил выводить их фамилию нет от старинных господарей никому не известного богемского городка Егры, а от русского слова «ярыжка», что попросту означает забулдыгу:

«…Публикуя заметку генеалогического, а не мифологического характера, мы не собираемся оспаривать претензии Нарышкиных о происхождении этой семьи от старинных господарей г. Егры, в Богемии. Их подлинное имя - Ярышкины, их дворянство датируется 1670 г. Они были земледельцами деревни Старо-Киркино, в двадцати верстах от Михайлова… Наталья Ярышкина, дочь Кирилла Ярышкина, проживала в Москве в доме своей крестной, г-жи Матвеевой, муж которой, простой солдат, возвысился до боярского положения благодаря дружбе царя Алексея Михайловича...
Этот князь [7], оказывавший иногда честь Матвееву своими визитами, влюбился в Наталью Ярышкину, женился на ней 22 января 1671 года; от этого брака родился Петр I. Кирилл Ярышкин, находя свое имя неблагородным, получил высочайшее разрешение для себя и для своих кузенов впредь именоваться Нарышкиными... Обогатившись благодаря огромным имениям, полученным от царя Алексея, Нарышкины (с тех пор) ведут крайне пышный образ жизни и пользуются большим благорасположением двора, но ни один из них не занял в анналах истории нашей страны заметное или достойное место…»

То ли Долгоруков требовал от Нарышкиных слишком много, то ли сам факт рэкета для царских родственников оказался неприемлем, но первое сражение будущий диссидент проиграл, что называется, «с треском». С туманной формулировкой (за «порочащие самодержавие и аристократию» сведения), князь был вызван из Парижа и сослан в Вятку, но через год освобожден и помилован.

Интересно, что супостат прикрылся фамилией известного средневекового пирата - испанского конкистадора Диего де Альмагро (Diego de Almagro), который в 1532 году вместе с Франсиско Писарро (Francisco Pizarro) завоевал империю инков (Перу) [8].

Первые неудачи не остановили Долгорукова. Спустя несколько лет, в 1854 году, первый родословный сборник был основательно доработан автором и принял вид 4-томной «Российской родословной книги», которая была отпечатана в С.-Петербургской типографии Конрада Вингебера. Многие исследователи признают, что эта книга и по сию пору представляет значительный интерес. Однако, собственно научное значение «Родословной книги» минимально – Долгоруков не любил давать ссылки на источники, а свои рассуждения по поводу происхождения той или иной фамилии всегда оставлял в стороне. В целом, как внушительный справочник энциклопедического характера, «Родословная книга» остается чуть ли не единственным первоисточником для современных генеалогических трудов.

Российская общественность, однако, была научена предыдущим «горьким опытом» изданий князя Долгорукова: первый же том «Родословной книги» выдержал самые нелепые придирки со стороны цензуры, что было вызвано вполне объяснимым страхом, как бы не пропустить какой-либо обмолвки, бросающей тень на российское дворянство. Книга лично побывала на рассмотрении председателя Тайного (т.н. Бутурлинского) цензурного комитета барона М.А. Корфа и в III Отделении. Досталось книге и от высшего дворянства, которое принялось старательно искать (и не всегда находить!) в ней пищу для своего генеалогического тщеславия.

Тем не менее, справочник сделал свое дело. К автору то и дело стали забегать разные личности, торопившиеся сообщать подлинные и подложные акты, свидетельства о глубокой древности и знатности рода. В последующих томах появились целые вереницы поправок.

Кто теперь разберет,
имели ли они вообще отношение к действительности?

Те же, чьи претензии не были удовлетворены (по разным причинам!), приписали это личному недоброжелательству к ним со стороны Долгорукова.

«В отместку за отказ моей сестры, он обошел совершенным молчанием род князей Мещерских … не пощадив, таким образом, в своем злопамятстве даже наших предков», - негодовал князь А.В. Мещерский.

Интересно, а ЧЕГО ИМЕННО домогался хромоногий Долгоруков у княжны Мещерской?

Уж не чести ли? Дорого ж она стоила…

В целом, издание было приказано считаться «нужным» и «полезным», а за 4-й том Император наградил Долгорукова ценным подарком – перстнем, стоимостью 400 рублей.

Но родоначальник российской коммерческой генеалогии умудрился еще раз вляпаться в довольно громкий скандал: «рэкетир от науки» потребовал от знаменитого светлейшего князя М.С. Воронцова 50000 рублей. От того самого, о ком написаны эти строки:

Полумилорд, полукупец,
Полумудрец, полуневежда,
Полуподлец, но есть надежда,

Что будет полным наконец [9]

В противном случае мерзопакостный Долгоруков угрожал написать в своей новой книге о русских дворянских родах, что эта семья Воронцовых не имеет ничего общего с угасшей в XVI веке боярской семьей, а ведет свое происхождение от ростовского воеводы захолустного города Ростова.

Светлейший откупаться не стал, видимо, посчитав, что фальшивый предок-боярин не стоит таких денег, хотя состояние его измерялось миллионами.

Из чисто барской спеси он швырял иногда огромные суммы - например, уплатил долги офицеров русского оккупационного корпуса во Франции на 1,5 миллиона рублей ассигнациями. Воронцов пользовался практически неограниченным влиянием Императора Николая I и плевал с «высокой колокольни» на все законы и порядки.

Известна его фраза: «Если бы здесь было нужно исполнение закона, то государь не меня бы прислал сюда, а свод законов».

Сын светлейшего фельдмаршала, дождавшись, пока Долгоруков уедет за границу (1859), подал на него в Парижский суд (моральный ущерб) и дело выиграл. Французские специалисты установили, что шантажная записка Воронцову написана именно Долгоруковым. Князь был приговорен к уплате всех судебных издержек и опубликованию за свой счет приговора в газетах. Правда, в обществе поговаривали, что здесь не обошлось без «родственного нажима» (французский министр юстиции Шарль Огюст-Луи-Жозеф де Морни был женат на племяннице жены князя Семена Михайловича Воронцова).

В эмиграции непредсказуемый infant terrible вновь удивил: он публикует знаменитую «Правду о России», начинает издание газеты «Будущность», сотрудничает с диссидентами Герценом и Огаревым. «Разбуженный» декабристами Александр Иванович уделил ему несколько строк в своем знаменитом романе «Былое и думы»:

«… Князь Долгоруков принадлежал к аристократическим повесам в дурном роде, которые уж редко встречаются в наше время. Он делал всякие проказы в Петербурге, проказы в Москве, проказы в Париже. На это тратилась его жизнь.
Это … избалованный, дерзкий, отвратительный забавник, барин и шут вместе…»

Любопытная характеристика!

В 60-х годах XIX века имя Долгорукого пугало власти больше, чем деятельность самого Герцена. Дело, видимо, в том, что стрельба «Колокола» по общественным мишеням казалась Зимнему дворцу менее опасной, нежели выпады этого «милого шалуна» (как снисходительно величал князя Герцена) против виднейших фамилий империи. К тому же в России не знали, какие именно документы вывез с собой за рубеж этот «нахал», и очень «беспокоились о целости архивов государственных учреждений» [10].