(юмористический рассказ)

Иван Александрович Лаптев, мужчина лет тридцати пяти - сорока, сидел за дощатым столом и старательно выводил буквы в ученической тетради в клеточку.
«Главному прокурору по надзору от осужденного Лаптева Ивана Александровича» - вывел он в правом верхнем углу страницы, и, отступив несколько строк, продолжил:

«Уважаемый Главный прокурор по надзору! Извините, что не знаю вашего имени отчества, и что по причине юридической неграмотности не осведомлен о последних указаниях по поводу допустимых обращений.

Вначале я хотел обратиться к вам, как раньше, после моей второй судимости: «Гражданин прокурор», но потом меня одолели сомнения. Я, конечно, знаю, что «товарищей» давно отменили, а вот по поводу «граждан» ничего не слышал в связи с нахождениям в длительном запое. Однако поскольку «граждане» были еще при «товарищах», то имеются опасения, что и их тоже могли отменить.

Обратился за помощью к сокамерникам. Многие считают, что «гражданин» будет правильно, но это те, кто сидит уже давно, а я заметил, что газет они не читают, и телевизора в камере у нас нет. Поэтому сомневаюсь в их осведомленности по данному вопросу.

Были и другие предложения: «Ваше благородие, Ваше превосходительство, милостивый государь, сатрап…». Но лично мне больше нравится: «Ваше преподобие», предложенное Васькой Рыжим. Однако этот Васька известный балагур и приколист, и доверять ему нет никакого резону.

Между тем, с некоторых пор я стал понимать, что обращение имеет важное значение для последствий. У меня из-за этих обращений вся жизнь пошла наперекосяк.

Достался мне на суде молодой адвокат. Поначалу он мне понравился, шустрый такой, деловой. Ну, я же не знал, что он сыграет со мной такую злую шутку.

Перед самым началом он мне говорит, что бы я обращался к суду ни как раньше «Граждане судьи», а «Ваша честь». Я, конечно, решил, что так положено по последним указаниям, и как только судья меня спросит о чем, я сразу встаю и заявляю: «Ваша честь! Так, мол, и так».

А судья мне выпала – женщина – симпатичная, молодая, только очень уж строгая на вид. За весь суд ни разу не улыбнулась. Я ей рассказываю все как было, да только замечаю, что мои слова ей не нравятся, вроде и не слушает она меня, а о своем думает. Я только тогда сообразил в чем дело, когда приговор зачитали. Не понравилось судье, как я к ней обращался.

Да посудите сами, разве можно к человеку, а тем более к женщине обращаться «Ваша честь»? Словно нет у этого человека ни ума, ни совести, а только честь одна голая и осталась. Вроде и не человек это вовсе, а бездушный робот, нареченный конструкторами «Честь» и ни как иначе.

А что если, у этой несчастной женщины охальник какой по пьяному делу эту самую честь отнял. Ей, горемычной, забыть хочется об этом паскудном случае, а тут я два часа талдычу, как попугай «Ваша честь! Ваша честь!»… Напоминаю, можно сказать, о неприятности великой. Вот она на меня и разозлилась, да вкатила мне пять лет строгого режима.
А все этот шутник адвокат виноват. Воспользовался моей юридической неграмотностью.

Я, когда понял в чем дело, сразу хотел все объяснить, извиниться, но после оглашения приговора мне слова больше не дали.

Поэтому, Ваше благородие, господин главный прокурор, вы уж извините меня, если, что не так. Я ведь не со зла, какого, и не насмешки ради, а только по причине моей юридической малограмотности».
Иван вытер пот со лба, тяжело вздохнул, и, посмотрев на тусклую лампочку под потолком, продолжил:
«Господин прокурор, взываю к вашей справедливости и милосердию»…
Тут Лаптев на мгновение задумался. В голову ему пришло, показавшееся красивым и уместным выражение из какого-то фильма, и он дописал: «челом бью!».

«Разберитесь в моем злополучном деле и помогите невинно осужденной жертве судебной ошибки и случайного стечения обстоятельств.

Не первый раз страдаю я по причине своего природного любопытства, доставшегося мне от родителей, а особенно от бабки моей покойной Катерины Ивановны, которая всегда знала, что делается на деревне: кто из мужиков запил, кто у кого родился, и кто прошлой ночью бегал от жены к продавщице Клавке…

Был грех, запил я опосля сенокосу. Сколько пил не помню, может неделю, может две….

И вот сижу я, как-то, в упомянутом мною запое в своей одинокой холостяцкой избе, и так мне стало тоскливо, что решил я включить телевизор, дабы узнать, что в мире творится, словно предчувствие какое подтолкнуло.

Включаю, а там наш президент выступает. И услышал я от него, что в стране нашей многострадальной падает рождаемость, а смертность растет, и что если так дальше пойдёт, то не останется скоро на Земле людей русских.
Охватила меня досада великая от такой новости. Стыдно мне стало, что в такой трудный час сижу я один, здоровый мужик, и нет у меня ни семьи, ни детей. Кто ж, думаю, будет повышать рождаемость, когда мы мужики спиваемся. И решил я твердо завязать с ентим делом, устроиться на работу, завести семью, детей, чтобы помочь родному государству.

Не откладывая в долгий ящик, собрался я и пошёл в райцентр в женское общежитие, жену, значит, себе выбирать.

Но поскольку время было позднее, а хулиганья нынче всякого развелось немерено, взял я для самозащиты, что под руку подвернулось.
Подвернулся старый гвоздодёр дедовский, «фомка» по-нашему.
Сунул я его под ватник, навесил замок на дверь, да и пошёл выполнять свой гражданский долг, к которому сам президент меня призвал.

Дорога в райцентр проходила аккурат мимо сельповского магазина. Уличного освещения, сами знаете, в нашей деревне никакого. Ночь темная. Вдруг слышу от магазина шорох, какой-то.

Остановился, прислушался. И, правда – шорох. Не иначе товар свежий завезли, разгружают. Дай, посмотрю. А все по причине врожденного любопытства. Другой бы прошёл мимо, и будь здоров, а я не могу – бабкины гены командуют, проклятые.

Подхожу, значит, к магазину, а машины никакой с товаром не видно. Чудеса, да и только. Я к двери, а она, родная, не заперта. Толкнул ее – подалась. Внутри темно. Вхожу, а сам соображаю: «Наверно Клавка с очередным хахалем загуляла, да и забыла магазин запереть».

А внутри темнота, хоть глаз коли. Я спичку зажег, свечу.
Глядь, а там, на полу товар разбросан всякий.
Непорядок, думаю, надо товар собрать.
Нашёл коробку пустую, мешок, все собрал аккуратно, положил у входной двери, а что делать дальше – не знаю.
Уйти, так неравен час заглянет какой лиходей, да обворует магазин. Вот Клавке расстройство будет. Да и караулить я не нанимался.
Пока я так размышлял, налетели деспоты в милицейской форме: «Руки вверх» - кричат, фонарем в глаза светят…
В общем, замели меня в магазине, мама не горюй. Дело состряпали, будто я этот магазин обокрасть хотел. А я же ни сном, ни духом – все любопытство проклятое. Я только на следствии узнал, что эти самые милиционеры новую сигнализацию придумали.
Раньше ведь, как было: тронет кто дверь в магазине, или, к примеру, стекло ненароком заденет, звону на всю деревню, да ещё лампочка начнёт мигать, как на новогодней ёлке. Сразу всем ясно, это сигнализация на магазине сработала. А теперь что удумали: ни тебе сирены, ни тебе иллюминации, тишь, гладь и Божья благодать. Человек заходит ночью в магазин, делает своё дело и знать не знает, что у них на пульте милицейском сигнал специальный уже сработал. Милиционеры по-тихому – к магазину, и хватают, бедолагу. Разве это честно?

Одно слово: нет предела коварству милицейскому!

Правда, нашли у меня в карманах бутылку водки и две шоколадки. Так я ведь Вам, Ваша светлость объяснял, что по указанию президента, шёл в женское общежитие, страну выручать. А какое с пустыми руками сватовство? Дай, думаю, возьму с собой презент, а деньги потом отдам, Клавке. Я же не виноват, что магазин открыт, а продавца в нем нет, а то бы я сразу деньги отдал, как положено.

Я и следователю объяснял, и судье, да только не хотели они меня слушать. Им бы только засадить невиновного человека за решётку. Одна надежда на вас, Ваше преподобие.

Не оставьте невинную душу терпеть несправедливость Земную. Дайте возможность спасти страну от вымирания.

Примите надлежащие меры, и скостите срок заключения хотя бы на полгодика.
Заранее благодарен, ваш трижды судимый по недоразумению Иван Лаптев».

Завершив свой непосильный труд, Иван сложил листы бумаги, аккуратно опустил их в конверт, и стал дожидаться, когда конвоир придёт за почтой.

Сергей ПАНФЁРОВ г. Кораблино