Летом 1959 года 339 студентов-физиков из МГУ поехали на целину и в трех совхозах построили 16 объектов, выполнив объем работ на сумму 250 тысяч рублей. Сегодняшнего читателя эти цифры вряд ли потрясут. Но так началась история Всесоюзного студенческого строительного отряда – одного из самых мощных и интересных самодеятельных молодежных движений ХХ века. И, что для нас особенно примечательно, имеющего свою собственную печать.

«Моя» целина началась на пять лет позже. Летом 1964 года я работал в стройотряде МГИМО (кстати, первом в истории института). Наша бригада строила (и построила!) зерносклад в совхозе «Шуйский» Атбасарского района Целиноградской области. Потом, уже с корреспондентским заданием, побывал снова там. Посмотрел на свое детище. Было приятно.

Вообще, одним из принципов стройотрядов тех лет было строительство именно таких небольших, несложных в инженерном плане объектов «под ключ» – чтобы, отработав «трудовой семестр», можно было воочию увидеть дело рук своих. Когда студентов стали использовать на «великих стройках коммунизма» – Красноярской ГЭС, Тюмени, позже на БАМе, где их трудовое участие, может, было и важным, но не столь зримым, размазанным, этот принцип стал размываться, и, по сути, это стало началом конца легендарных стройотрядов 60-х годов. Второй принцип – работа вдали от дома, жизнь собственным лагерем – тоже пал смертью храбрых под натиском комсомольско-бюрократического рвения увеличить массовость движения, показать в отчетах более внушительные цифры его участников. Отряды стали работать непосредственно в городах, где находились вузы, или даже в самих вузах – ремонт, обустройство общежитий. После работы – домой. Романтика дальних дорог приказала долго жить. Так комсомольские функционеры задолго до перестройки начали убивать идею, рожденную в комсомольских низах. Дольше всех держался третий из китов, на которых зиждилась стройотрядовская идея, – организационная самостоятельность. Благодаря ей отряды дали стране немало практически готовых, как говорили при социализме, командиров производства, многие из которых вершат большие дела и сегодня, при капитализме.

Но не только командиры и организаторы закаляли свою сталь в стройотрядовском движении. С самого начала в отрядах были собственные инженерная служба, служба снабжения, медицинская служба, педагогическая – пионерские легери-спутники. Кадровый состав этих служб – в большинстве студенты, реже – молодые выпускники и аспиранты.

Была в отрядах и своя пресса.

Отряды тогда, в середине 60-х годов, работали в восьми областях Казахстана. Почти в каждой области летом выходила своя студенческая газета. В Целинограде, где размещался Центральный штаб студенческих строительных отрядов, издавалась центральная (на все восемь областей) газета «Молодой целинник» на студенческой стройке».

К нам, в мгимовский отряд приходило несколько экземпляров «МЦ на СС». Я читал необычную газету и завидовал ребятам, которые ее делают. Кто и как попадает в избранный круг, я понятия не имел.

Вспомнил об этом уже ближе к следующему лету. «Что за проблема, – сказал мне зав. студенческим отделом «Московского комсомольца» Леонид Сапожников, – эту редакцию формируют на журфаке МГУ, ты – наш внештатный корреспондент, мы тебя туда рекомендуем, никуда не денутся, возьмут».

На журфаке меня направили к второкурснику Евгению Грингауту. (Потом мы станем с ним друзьями. Женька будет работать в «Труде», журнале «Советские профсоюзы», станет первым редактором журнала «Олимпийская панорама», объездит полмира и погибнет в авто­­­катастрофе, провожая своего амери­канского партнера в аэропорт.)

Грингаут разместился со мной в пустой аудитории, достал какие-то бумаги, стал рисовать структуру редакции. Корреспонденты, заведующие отделами, собкоры, секретариат, корректура…

– Так что, могу предложить только заведующего редакцией, – неожиданно закончил он свой экскурс в кадровую ситуацию.

– Заведующего всей редакцией? – ошеломленно спросил я, чувствуя какой-то подвох, но, в силу полного незнания редакционной кухни, не понимавший, в чем он.

Грингаут посмотрел на неофита из МГИМО ироничным взглядом матерого газетного волка, но всех карт раскрывать не стал. Долго объяснял мне, в чем заключаются функции зав. редакцией, ни разу, впрочем, не употребив слова «завхоз». По его словам выходило, что это нечто вроде старосты. Дескать, надо в редакции мебель переставить, староста всех организовал, а потом сиди, сочиняй заметки. Словом, землю попашет, попишет стихи.

В «МК», где я поделился результатами визита на журфак, мне, конечно, все растолковали и категорически предостерегли от необдуманного шага. Но других вариантов никто не предлагал, а в редакцию хотелось. И я поехал в Целиноград в первой своей газетной должности – завхоза. Впрочем, еще до отъезда мне пришлось в полной мере «позаведовать» редакционным хозяйством – организовать отправку нескольких ролей газетной бумаги, сделать оптовые закупки фотохимикатов, канцелярских товаров… Короче, прибыв в месторасположение редакции, я уже в полной мере представлял себе, что это такое – зав. всей редакцией.

И потому, воспользовавшись неожиданно открывшейся вакансией зав. отделом информации, убедил редактора переместить меня на это место. А на свое вызвал из Москвы друга-мгимовца Колю Кульбабу, который тут же начал творить чудеса на редакционно-хозяйственной ниве (через несколько лет он трагически погибнет, не успев получить диплома и стать тем, кем заслуживал стать). Еще раньше я сагитировал поехать фотокором Колю Баратова, тоже студента МГИМО, впоследствии корреспондента ТАСС в ряде африканских стран. Мгимовцев в газете стало трое. Это было в новинку, поскольку до того редакция формировалась, в основном, из студентов-журналистов МГУ, ЛГУ и УрГУ. Всего нас было человек двадцать, не считая собкоров во всех восьми областях Казахстана, где работали стройотряды. Все были студентами, только один человек в редакции имел диплом – наш редактор Николай Чернев, только что закончивший журфак КазГУ (потом он будет большим газетным и телевизионным начальником в Калмыкии и Ставропольском крае).

Мы выходили два раза в неделю на 4-х полосах А3. Газета называлась «Молодой целинник» на студенческой стройке», поскольку считалась «выездной» редакцией выходившей в Целинограде краевой молодежной газеты «Молодой целинник». Но это было формально, по сути, мы были совершенно самостоятельны, просто на издание совсем новой газеты тогда требовалось постановление чуть ли не политбюро ЦК. Мы даже пытались соперничать с «Молодым целинником», выдающейся газетой того времени, собравшей молодых гениев журналистики со всей страны. Мы тоже все были гении и тоже хотели делать лучшую в мире газету…

Лето 65-го прошло быстро. Работать в газете мне понравилось, но я был уверен, что моя целинная эпопея завершилась – на следующее лето меня ждала практика в латиноамериканской редакции ТАСС (я учил португальский язык и специализировался по Бразилии). Но, как говорится, человек предполагает…

Брежнев, пришедший на смену Хрущеву, спешил переделать многое на свой лад. В частности, был расформирован Целинный край. Целиноград стал обычным областным центром (что через пару десятков лет он сменит имя и будет столицей независимого государства, никто не мог и предположить). «Молодой целинник» закрыли. Гении разъехались по городам и весям не расформированной еще страны. Центральный штаб студенческих строительных отрядов перебазировался в Алма-Ату, тогдашнюю столицу Казахстана. Главная стройотрядовская газета переехала вслед за штабом и стала называться «Ленинская смена» на студенческой стройке» – как «выездная редакция» уже республиканской казах­станской молодежки.

Целиноград остался без своей стройотрядовской газеты. А в Целиноградской области традиционно работали студенты московских вузов. Москва никогда не любила оставаться на обочине. Поэтому решили издавать свою, областную газету. Решение созрело уже перед самым началом стройотрядовского сезона. Смету на газету утвердить успели, а вот с составом редакции возникли проблемы. Нашли меня. И уговорили-таки променять белые бразильские штаны на пыльное целиноградское лето.

Редакцию собирал на ходу. Моя жена, студентка журфака МГУ, с которой я познакомился прошлым летом в редакции «МЦ на СС». Выпускница того же журфака Светлана Спиридонова из «МК». Случайно встреченный фотокор Юрий Крылов. Пятого нашли уже в Целинограде, на местном радио – Михаил Полячек, известный многим по недавнему уже времени в качестве редактора интересного московского еженедельника «Алфавит».

Газета наша называлась «Студенческий меридиан» (это название мы с женой при­­­думали еще в Москве). Статус ее определялся подзаголовком – «Приложение к «Целиноградской правде», но это тоже была формальность. Разве что выделенная редакции комната была в том же здании, что и «Целиноградская правда». Иногда я заходил к ее редактору Михаилу Дмитриевичу Алдошину. Полушутя тот сетовал: «Ты кончай делать такую газету, а то меня жена пилит, говорит, почему у студентов все интересно и красиво, а у тебя нет». Конечно, Михаилу Дмитриевичу было труднее, чем нам.

Мы должны были выпускать еженедельно 4 полосы А3, но делали больше, даже 16-полоски с постерными фото на первой странице – по тем временам вещь совсем необычная. Делали и различные приложения А4 («И т.д.», «Клуб делового человека»). И второй цвет использовали.

До сих пор удивляюсь, как меня, 22-летнего нечлена партии сделали редактором, разрешили набрать в редакцию, кого захочу, и позволили выпускать областную газету без всякого присмотра со стороны «взрослых».

Разумеется, была обязательная для всех цензура. Но и она выглядела достаточно анекдотично. В целино­градской типографии ее осуществлял вечно полупьяный пожилой казах. Он подписывал выходящие там газеты на русском, немецком и казахском языках. Вел он и нас. Когда мы задерживались, а ему было пора уходить, он спрашивал: «У вас там ничего такого нет?» И, получив соответствующее

уверение, тискал на чистом листе свой штамп и расписывался «В печать» (как-то, когда был пьян чуть более нормы, получилось «В чепать»). А мы уж потом на эти листы откатывали свои готовые полосы.

Конечно, мы понимали правила игры и «ничего такого» себе не позволяли. Но однажды все-таки решились переступить грань. Напечатали полосный материал к 80-летию запрещенного тогда Николая Гумилева. До сих пор помню заголовок: «Поэт, путешественник, воин».

Впрочем, это было уже летом 67-го. Состав редакции сменился полностью. Нас было уже десятеро. Один из них – студент Литинститута Валерий Гуринович. Он-то и предложил «отметиться» Гумилевым. Надо сказать, что решение это было принято не спонтанно, мы долго взвешивали, что нам за это может быть, но все-таки рискнули. Как ни странно, никто ничего не заметил. Может быть, конечно, в Целинограде не знали, кто такой Гумилев. А может быть, знали, но промолчали? Короче, выговоров мы не получили, но и оваций не услышали. Зато потом в Москве с удовольствием дарили эту публикацию знающим людям и с удовольствием выслушивали почти одинаковый ото всех вопрос: «Неужели, это можно было напечатать у нас, в Советском Союзе?» Как видите, можно.

Наверное, сейчас это прозвучит странно, но Гуринович (последние годы своей жизни он был редактором отдела в журнале «Смена») у нас числился заведующим идеологическим отделом. Под его началом трудилась ныне хорошо известная публицист­­ка, а тогда студентка Алла Боссарт. Одним из районных собкоров была тихая и скромная тоже журфаковка Наташа Полежаева, вошедшая в историю отечественной журналистики тем, что в постперестроечные годы под прикрытием автоматчиков пришла в «Российскую газету» ее новым главным редактором. А популярный писатель-сатирик Анатолий Трушкин руководил отделом последней полосы. Он принципиально не признавал никаких газетных единиц измерения – строк, колонок, на его столе лежала обычная линейка, и он спрашивал: «Сколько квадратных сантиметров я должен нашутить сегодня?» И никогда не промахивался – все-таки инженерное образование, выпускник МАТИ.

Задача Трушкина была – делать чтиво. Мы даже иронический детектив с продолжением запустили. «Гриф «С» назывался. Автор – Валан Гетр, что для особо посвященных расшифровывалось как Валерии и Анатолий Гуринович, Евсеев, Трушкин. Обязанности среди соавторов распределялись так: я придумывал сюжет, Гуринович его писал, а Трушкин делал смешным.

Студенческие стройотряды 60-х жили по принципу коммуны. То есть все заработанное делилось на всех поровну. Точно так же жили и мы в газете. Существовало, конечно, штатное расписание с определенными зарплатами и редактору, и машинистке, и, разумеется, зарплатами разными. Но в конце работы все получали одинаково – и редактор, и машинистка. Этот принцип нигде не был записан и он никому не навязывался. Это было своего рода правило хорошего тона.

Наш целинный быт был организован таким образом, что деньги в повсе­дневной жизни нам были как бы и ни к чему. Жили мы в общежитии, питались по талонам в прикрепленной столовой. Наличные требовались только для поездок в командировки. Да и то лишь для оплаты билетов на самолет, поезд или автобус. Все остальное – жилье, еда – нашим корреспондентам обходилось бесплатно в стройотрядах, куда они и командировались. Так что, суточные и квартирные, как правило, оставались. По заведенному нами же правилу они отдавались редактору, а я, даже не считая, просто клал их в карман. Туда же отправлялись и гонорары, заработанные нашими сотрудниками публикациями в местной прессе, выступлениями на радио и ТВ. Этот карман был нашей «черной кассой», впрочем, такого словосочетания мы тогда, кажется, не знали. Но именно оттуда финансировались наши почти ежевечерние чаепития, которые затягивались порой до утра. Подчеркиваю – именно чаепития, поскольку в редакции, как и во всех отрядах, существовал «сухой закон».

Была и такая статья расходов. Форс-мажорная. Как-то мы решили, что новый мастер в типографии, молодая выпускница Львовского полиграфического института, относится к нашей газете без должного внимания, отодвигая ее в любой типографской очереди на последнее место. Обычными методами наладить контакт не удавалось. Тогда я достал из кармана пятерку (сумма по тем временам приличная) и вручил ее редакционному сердцееду Гуриновичу: «Погуляй с девушкой в парке, своди ее в кино, короче, не мне тебя учить». Гуринович вернулся под утро (мы жили с ним в одной комнате общежития), положил на тумбочку рубль сдачи, большое румяное яблоко (достаточная редкость в тогдашнем Целинограде) и сказал: «По-моему, все должно быть хорошо». Так оно и было.

Стоит добавить, что о возможных «финансовых злоупотреблениях» никто даже не думал. Такие были времена. Романтические 60-е.

Валерий ЕВСЕЕВ, зам. главного редактора, редактор отдела «Профессия»

Журналист