Безнаказанность преступлений против журналистов — прямое следствие качества правопорядка и качества правосудия

Он мыслил, чтобы мыслью все измерить,

Священных истин он забыл столпы.

Он думал там, где можно только верить,

Он видел там, где нужно стать слепым.

И. Эренбург

Введение в зону субъективной объективности

Организация, которой я руковожу уже 16 лет, постоянно ведет работу по фиксации криминального насилия в отношении журналистов и редакций средств массовой информации.

С 1993 года, с осени, мы стали заниматься статистикой криминального насилия.

С 1996 года — мониторингом, максимально широким обзором дел и расследованием случаев криминального насилия.

С 2004 года поквартально, т. е. раз в три месяца, ведем переписку с Генеральной прокуратурой Российской Федерации, куда посылаем все зафиксированные нами случаи криминального насилия, т. е. убийств, пропажи без вести, поджогов, нанесение телесных повреждений и случаев, где такое криминальное насилие может быть не связано с конкретной журналистской работой: несчастные случаи, дорожно-транспортные происшествия, хулиганство и т. д. И каждый квартал получаем версию Генеральной прокуратуры о ходе расследования этих случаев, о возбуждении или причинах невозбуждения уголовных дел по этой категории происшествий.

В целом за эти годы: более двухсот двадцати смертей и более полутора тысяч случаев насилия в отношении журналистов.

Но постараюсь не перегружать вас цифрами и прибегать скорее к правовым, а не статистическим способам оценки, однако должен с самого начала сказать, что знание наше неполно и несовершенно, цифры занижены, по нашим ощущениям, по крайне мере, на треть, но они, безусловно, репрезентативны и делать на их основе существенные выводы у нас есть и право, и основания.

Еще одно предварительное замечание: у каждой из российских или международных организаций, занимающихся защитой прав журналистов — у Репортеров без границ, Центра экстремальной журналистики, Всемирного института прессы и т. д. — число преступлений, фиксируемое в заявлениях, отчетах и рейтингах, варьируется, причем, подчас, довольно существенно. Почему? Чтобы было понятно: съемочная группа некого телеканала погибла в ДТП на пути между редакцией и местом, где случилось происшествие. Виновником ДТП был неизвестно откуда взявшийся грузовик, на плохой дороге. Вроде понятно: погибли журналисты в связи с выполнением своего профессионального долга (а иначе чего бы им мчаться куда-то), но ситуация не позволяет включить их в список погибших как жертв криминального насилия. А если водитель грузовика жив-здоров и удрал с места происшествия? А куда они ехали: на событие или уже обратно? А появился ли отснятый ими материал в передаче их канала? А нашли ли сбежавшего с места катастрофы водителя? А не был ли он как-то связан с организацией, в которой произошла катастрофа, на которую они выезжали?

Не ответив на эти и многие другие вопросы, нельзя со спокойной совестью оставить имена этих журналистов за пределами списка.

А ответить на эти вопросы может только следствие.

А оно не отвечает…

Или, скажем, известный всему миру случай убийства Влада Листьева — популярного телеведущего. Он включен во все наши списки, его хоронила вся страна. Но смерть его не связана с его журналистской работой, ибо убит он был за попытку передела рекламного пространства ОРТ. Так включать или не включать? Статис­тика убийств — дело, требующее всестороннего расследования. А убийцы Листьева не найдены и по сей день.

Короче говоря, в Фонде защиты гласности установился порядок, когда в наш список вносятся все случаи насильственной гибели журналистов в связи с исполнением ими профессионального долга, если следствие (т.е. милиция и прокуратура) не представили убедительных доводов, что гибель произошла как результат несчастного случая, исследованного в том числе и с точки зрения содержания материалов, добытых журналистами или уже опубликованных. А еще лучше — решений суда по этому поводу. И у каждой организации есть своя субъективная точка зрения на этот счет. Откуда, в частности, и расхождения в цифрах.

Смерть. Гибель. Или убийство?

В газете, посвященной гибели Анны Политковской, в октябре прошлого года мы напечатали список журналистов и работников СМИ, погибших в России с 1992 по 2006 год, т. е. за 15 лет. Список, притом, что он неполон (а в нем 211 фамилий), дает возможность сделать кое-какие выводы: как и за что мы платим жизнями наших коллег.

Первая и самая кровавая ситуация — вооруженные противостояния. За эти 15 лет таких противостояний в России было три (два из них можно смело назвать войнами). Первое — в октябре 1993 года, когда огнем из осаждаемого Останкино — телевизионного центра России было убито сразу пять журналистов, а в самом Останкино и на подходах к Белому дому — еще двое. Все 7 журналистов убиты в два дня, 3-го и 4-го октября. Расследование проводилось только коллегами погибших. Результаты расследований вместе со списком иных преступлений против журналистов (от ранений до конфискации аудио- и видеопленок, общим числом около 70) были переданы министру внутренних дел на пресс-конференции. И сгинули, несмотря на публичные обещания разобраться с каждым случаем подробно и гласно.

Следующее — и это уже война — первая чеченская. С ноября 1994 года по август 1996 — почти два года. Высшая отметка свободы и доблести отечественной журналистики. Ибо постоянной официальной лжи было противопоставлено журналистское мужество. В книге «Информационная война в Чечне», выпущенной нами в 1996 году, есть параллельное описание всех событий этой войны: по официальным и по независимым источникам информации. За это мужество российская журналистика заплатила дорого: более 20 наших коллег убиты, трое пропали без вести.

На первой чеченской мы столкнулись с проблемой гражданской войны: две очевидные стороны конфликта и отсутствие линии фронта. И работающие по обе стороны этой отсутствующей линии журналисты. И если в известном случае с Натальей Алякиной-Мрозек, когда роковой выстрел из танкового пулемета был произведен солдатом-срочником на российском блокпосту, удалось довести дело до суда, то Синтия Эльбаум — американский фотокорреспондент — была убита бомбой с самолета без возможности его опознания, и расследования фактически не было, а по большинству чеченских журналистов–жертв этой войны–известно лишь: убит неизвестными. Таких чеченцев, убитых неизвестными — семеро. И суда не было. Никакого. Ни по одному из них, хотя среди них были и те, кто работал на федеральные и те, кто представлял иностранные издания и каналы.

Не в последнюю очередь именно эта правовая неразбериха была использована официальными лицами, чтобы в преддверии третьей войны отодвинуть журналистов от районов военных действий, лишить их возможности снимать и видеть происходящее собственными глазами. Возникла жесткая система аккредитации журналистов в районах военных действий и система пресс-центров различных родов войск, из рук которых большинство журналистов с октября 99-го получали дозированную информацию, удобную для официальной пропаганды.

В результате, во второй чеченской, которую, в соответствии с новой государ­ственной информационной политикой, стали именовать борьбой с вооруженными формированиями, журналисты гибли реже — «всего» 6 человек в первый, активный период возобновленных боевых действий, зато опухоль рака ненависти все менее и менее регулируемого какими-либо законами, дала многочисленные, долгие, до сегодняшнего дня существующие метастазы. Один журналист погиб в 2002-м во взорванном боевиками военном вертолете, вместе со всем экипажем и пассажира­­ми, другой — в 2004-м при взрыве на стадионе вместе со старшим Кадыровым — прези­дентом Чечни, а третий — в том же году сгорел в пассажирском самолете, взорвавшемся в результате теракта. Да и убийст­­­­­­­­во Анны Политковской 7 октября 2006 года — родом из Чечни. Напомню только, что чеченские войны были войнами необъявленными, где все понятия были смещены, где невозможно четко определить, где — фронт, где — тыл, где пленные именуются заложниками, где победой считается убий­­ство врага, а захват территории — явление временное и зачастую бессмысленное.

Про смерть этих людей поэт Борис Слуцкий сказал в стихотворении «Смерть журналиста»:

Короткая — как у газеты — жизнь.

Измятая — как у газеты — смерть

И легкий труп, как газетный комок,

Вот и все, что я вспомнить мог.

С каждой их этих смертей смириться нельзя, но, в целом, можно, по крайней мере, предположить, что жизни этих журналистов — та цена, которую человечество заплатило за право знать, что же происходит в «горячих точках».

Никогда?

Однако две трети жертв — а это более 140 имен — журналисты России понесли в мирной жизни, где должен, казалось бы, главенствовать Закон, где должны действовать государственные учреждения, которым за защиту этого Закона платят, где мы — граждане, мы — профессиональное сообщество, вправе знать во всех подробностях, как и за что их убили, кто и каким образом понес ответственность за то, что случилось, и в какой степени их профессия, их статьи, репортажи, съемки связаны с этой трагедией. Так вот: более чем в ста случаях мы этого не знаем и, боюсь, не узнаем уже никогда.

Отвратительное слово «никогда», такое черное и глухое, что, казалось бы, не дол­ж­­но иметь оттенков. Но, если часто имеешь с ним дело, начинаешь различать оттенки и в этой беспросветной черноте. Попытаемся разобраться, что это за оттенки. Ну, например, Наталья Астафьева и Сергей Исаков — съемочная группа 1-го канала — погибли на 165-ом километре шоссе Ханты-Мансийск — Тюмень. В автомобиль журналистов врезался грузовик. А в районе Сарапула, в Удмуртии, на другом шоссе, погиб Фират Валеев — и тоже в результате автомобильной аварии. Оттенок в том, что Фират был редактором чуть ли не единственной оппозиционной газеты Башкирии и отвозил в типографию очередной макет запрещенной в Башкирии газеты, а многие детали катастрофы позволяют предположить, что это был наиболее удобный способ избавиться от неудобного журналиста. Но результаты проведенных следственных действий не позволяют судить о причинах катастрофы. Вот и получается, что телевизионщики погибли как журналисты, а Фират — как частное лицо, без всякой видимой связи с журналистикой.

Еще один нюанс надо пояснить делегатам Конгресса из других стран. Местная власть в России легко может запретить печатать не понравившуюся ей газету всем типографиям на своей территории. Поэтому Фирату и приходилось ездить в Удмуртию.

Вообще, в автомобильных и авиацион­­­­­­­­ных катастрофах погибло 16 журналистов, и только в двух случаях было проведено полноценное расследование причин, вызвавших катастрофу: когда трое журналистов погибли в вертолете вместе с губернатором Красноярского края, генералом Лебедем, летевшим на открытие горно-лыжной трассы, и когда на взлете развалился (или взорвался?) самолет нефтяного магната Зии Бажаева, вместе с которым погиб известный журналист, глава холдинга «Совершенно секретно» Артем Боровик. Расследование было долгим, подробным и конфликтным, потому что комиссии, расследовавшие катастрофы, утверждали одно, а журналисты, которые вели параллельные расследования — другое. Выводы комиссий: «никаких терактов: несчастные случаи в результате стечения обстоятельств», были государственно утверждены. Но сомнения остались.

Алексей СИМОНОВ, президент Фонда защиты гласности
Журналист

2007