Обработку антропологического материала, добытого при раскопках у с. Кузьминского, тогда же решено было поручить К.Н. Икову. И показательно, что даже после дебатов 5 сентября он остался, несмотря ни на что, верен своим жизненным принципам. Вот достаточно красноречивое свидетельство этому - эпизод заседания Рязанской Учёной Архивной Комиссии 20 сентября 1889 г. Этот эпизод хорош опять же тем, что вполне характеризует как лицо Константина Николаевича Икова, так и лицо Рязанской Учёной Архивной Комиссии. «5. Правитель дел А.В. Селиванов доложил, что, вследствие выхода из состава членов Комиссии г. Икова, он обратился к нему с просьбою возвратить в Рязанский Музей Кузьминские черепа, которые находились у г. Икова для исследования, причем Правитель дел предложил г. Икову, если он ещё не кончил своих работ, заниматься в помещении Рязанского Музея. В ответ на это письмо г. Иков ответил следующим письмом:

"Приступая к раскопке в селе Кузьминском, мы все, ее участники, т. е. А.П. Галахов, по инициативе которого она предпринята, я, производивший самую раскопку, так же как и Н.И. Баженов и Вы, решили передать результаты раскопки, т. е. черепа, вещи и кости, в Музей Рязанской Архивной Комиссии. Это решение, раз принятое, остается и ныне в полной своей силе. Но на вырытие этих черепов мною лично затрачено много труда, времени и хлопот. Поэтому право их исследования, переданное мне другими участниками, я по-прежнему признаю своим и таковое исследование своевременно закончу".

Далее г. Иков сообщает, что результаты его исследований Кузьминских черепов, по их окончании, будут помещены в каком-либо научном органе общеевропейском или общерусском, - самые же черепа будут переданы в Музей Рязанской Архивной Комиссии. Постановлено: принять к сведению.

6. Доложено письмо г. Икова с препровождением его доклада о раскопках могильника в с. Кузьминском. Постановлено: доклад г. Икова напечатать в Трудах Комиссии» [443, с. 172]. И доклад этот действительно был напечатан! [211].

Очевидно, что К.Н. Иков, мимолётный возмутитель спокойствия Рязанской Учёной Архивной Комиссии, не был как в археологии, так и в антропологии человеком случайным. Как Д.Н. Анучин и А.В. Селиванов, К.Н. Иков - ученик С.А. Усова и А.П. Богданова. В декабре 1881 г. К.Н. Иков становится секретарем Антропологического Отдела Императорского Общества Любителей Естествознания, Антропологии и Этнографии при Императорском Московском университете. В секретари же его рекомендовал не кто иной, как сам председатель Отдела А.П. Богданов. К.Н. Иков был известен своими изысканиями по краниологии старых кладбищ Москвы, по караимам и инородцам Южной Сибири, а также по детской антропологии. В 1886 г., незадолго до отселения в Рязань, К.Н. Иков работал в Минской и Витебской губерниях под прикрытием Общества, членом которого он состоял [212]. Для полноты картины можно добавить, что сын К.Н. Икова, Владимир, более известный под псевдонимом В. Миров, стал верным продолжателем дела своего отца: в сентябре 1917 г. он становится членом Всероссийского Демократического Совета от Всероссийского Кооперативного Союза, а также членом Временного Совета Российской Республики (так называемого «Предпарламента») [410, с. 385, 387]. Хотя в осенней политической вакханалии 1917 г. В.А. Городцев вряд ли заметил сына одного из своих бывших коллег по Рязанской Учёной Архивной Комиссии, преемство В.К. Икова заветам отца само по себе достаточно красноречиво.

Для нас же важно, что в лице К.Н. Икова археологи Рязани потеряли на исходе 1880-х гг. талантливого сотрудника. Но это, пожалуй, и хорошо, поскольку наука никогда не была для Константина Николаевича, при всех его дарованиях, делом первой важности; она всегда служила для него лишь прикрытием разнообразных политических происков. В нашей истории хорошо известен аналогичный пример, когда Павел Аполлонович Ровинский (1831-1916) - функционер «Земли и Воли», весьма близкий к Н.Г. Чернышевскому - избрал, по молодости, научные изыскания в качестве, как сейчас говорят, «крыши» своих нелегальных партийных предприятий (особенно показательна в этом отношении его поездка в Сибирь в 1870 г., которая нашла-таки известное отражение в научной печати).

Однако впоследствии мировоззрение и политические пристрастия Павла Аполлоновича изменились, он оставил революцию и действительно пошёл по научной и дипломатической части. Со временем П.А. Ровинский стал нашим представителем в Черногории [573, 146-159] а также одним из крупнейших специалистов своего времени по комплексной балканистике. Чрезвычайно интересны изыскания Павла Аполлоновича в области археологии Восточной Адриатики - первобытной, античной и средневековой [487; 488]. А фундаментальная трёхтомная «Черногория в ее прошлом и настоящем» П.А. Ровинского, изданная в 1888-1915 гг. Императорской Академией Наук, до сих пор сохраняет своё научное значение.

К несчастью, ничего подобного ни с К.Н. Иковым, ни с его единомышленниками - сочленами по Рязанской Учёной Архивной Комиссии, так и не произошло. Показательна в этом плане «реакция по умолчанию» советских историографов на личность К.Н. Икова. В обзорной работе, посвященной деятельности Антропологического Отдела Императорского Общества Любителей Естествознания, Антропологии и Этнографии, о К.Н. Икове сказано лишь, что он представил в одном из заседаний Отдела доклад о народностях Южной Сибири, да обращался в начале 1880-х гг. в военное ведомство за содействием в получении антропологического материала по новобранцам [105, с. 188]. Это, конечно же, правда, но ведь далеко не вся, и даже отнюдь не самая важная информация о деятельности К.Н. Икова на весьма серьёзном, ответственном посту секретаря Антропологического Отдела. Умолчание автора затронутой здесь статьи Т.Д. Гладковой в данном случае более чем красноречиво.

Отмечу, что некоторое время спустя, служа в Омске и работая в составе Археологической Комиссии Западно-Сибирского Отдела Императорского Русского Географического Общества, А.В. Селиванов вновь оказался в ситуации «борьбы с офицерско-чиновничьим засильем», как окрестил её известный в Сибири демократ С.П. Швецов [662, с. 92]. В Омске, однако, расстановка, сил оказалась несколько иной, нежели в Рязани, и «второй раунд» борьбы с прогрессивными деятелями русской провинции А.В. Селиванов проиграл; весьма серьёзный урон, вследствие этого поражения, потерпела и омская археология [175; 184].

Став по ходу столь бурных событий действительным членом Рязанской Учёной Архивной Комиссии, В.А. Городцев уже месяц спустя, в пятницу 20 октября 1889 г. дебютировал как автор научного доклада. В этот день Василий Алексеевич сделал в заседании Архивной Комиссии сообщение «относительно раскопок, произведенных им близь села Дубровичи в местности под названием Борок. Чтение свое г. Городцев сопровождал демонстрированием коллекций, составленных им из предметов, найденных при произведенных раскопках, относящихся к каменному периоду. Присутствующие в заседании члены Комиссии с особым интересом выслушали это сообщение и постановили: благодарить г. Городцева за сделанное им сообщение, которое и напечатать в Трудах Комиссии» [444, с. 191].

Если бы это намерение было тогда осуществлено, то список печатных работ В.А. Городцева действительно открывался бы пока ещё довольно любительской, но в целом достойной разработкой, которая вполне адекватно отражала первые шаги и достижения Василия Алексеевича на научном поприще. Однако данный «реферат члена Рязанской Архивной Комиссии В.А. Городцева... в свое время по особым обстоятельствам в Трудах не был напечатан» [116, с. 82]. Первая проба учёного пера Василия Алексеевича увидела свет лишь десятилетие спустя, в 1901 г. Однако теперь эта скромная заметка, на фоне уже состоявшихся к тому времени полевых работ и публикаций В.А. Городцева, которые отличались очень высоким профессиональным уровнем, представляла только историографический интерес. И более того, этот этюд должен был вроде даже уязвлять самолюбие Василия Алексеевича,поскольку демонстрировал его малую компетентность при начале занятия древностями.

Показательно, однако, что, невзирая на очевидную анахроничность, утилитарную бесполезность первого своего «реферата», В.А. Городцев всё же согласился напечатать эту разработку. Ситуация несколько похожа на то, как если бы кто-нибудь из специалистов нашего времени дал согласие на публикацию свопервой курсовой работы. Однако в результате издания этого

первого по времени опуса Василия Алексеевича историография отечественной археологии как бы невзначай обогатилась весьмаценным источником. А о чем это говорит? Прежде всего о том,что В.А. Городцев уже в начале своей научной карьеры был нетолько настоящим археологом, но и настоящим историком, т. е. человеком, который способен чувствовать и понимать исторический процесс, в том числе процесс развития науки. Не каждый сможет при случае понять, что его слабая стартовая работа вдруг оказалась, по стечению обстоятельств, фактом истории отечественной археологии. В.А. Городцев смог понять это - но ведь он и стал в нашей науке именно тем, кем стал.

Наконец, 1889 г. ознаменовался в истории Рязанской Учёной Архивной Комиссии чрезвычайно важным событием - появлением в ней ещё одного члена. Правда, новые члены принимались в Комиссию по нескольку человек в год, покидали её и оставались, действительно работали и просто имели место, значась в списках - как это и происходит всегда в каждой организации подобного рода. Однако в данном случае речь идёт о совершенно особом членстве, которое имело принципиальное значение для всего археологического сообщества Рязани. Членом Рязанской Учёной Архивной Комиссии, пять лет спустя по её создании, был избран не кто иной, как Алексей Иванович Черепнин (1841-1905) - человек, который оставит своё имя не только в местной, но и в общероссийской археологии, и даже, пожалуй, в общероссийской исторической науке.

В известном смысле, Алексей Иванович Черепнин - типичный образованный человек своего времени («типичный представитель своего типа», как ехидно выразилась однажды А. Кристи). А.И. Черепнин принадлежал к хорошему, старинному, но давно уже обедневшему дворянскому роду, вышедшему из не менее славного и не менее обедневшего к XIX в. города Изборска, Псковской губернии. Родился же Алексей Иванович в Спасске - уездном городе Рязанской губернии, который располагается насупротив Старой Рязани. В 1858 г., 17-ти лет от роду, А.И. Черепнин поступает на естественное отделение физико-математического факультета Императорского Московского университета. Как и большая часть либерально настроенных однокорытников, он принял участие в известных волнениях 1861 г., за что был исключён с 3-го курса, а в 1862 г. выслан из Москвы с запрещением въезда в столицы на четыре года (довольно квалифицированный и обстоятельный анализ бесчинств 1861 г. можно видеть в записках П.Д. Шестакова, который занимал в это время должность инспектора студентов Императорского Московского университета [664]. По выдержании дисциплинарного ценза А.И. Черепнин проводит 1866-1869 гг. в стенах Петровско-Разумовской Земледельческой Академии, откуда выходит кандидатом сельского хозяйства (т. е. по высшему разряду) по курсам практической механики, зоотехники, геодезии, строительного искусства, политической экономии и ветеринарии. В скобках отмечу, что ту специализацию, которую А.И. Черепнин получил по «второму заходу» на высшее образование, нельзя не признать весьма полезной для позднейшей его историко-археологической деятельности.

Последующие десять лет Алексей Иванович Черепнин непосредственно занимался сельским хозяйством в качестве управляющего одним из крупных имений в Курской губернии. Достигнутый за это время результат позволил ему бросить в 1879 г. «основную специальность», поселиться в Рязани и уже до конца жизни специализироваться в области археологии и нумизматики. Впрочем, А.И. Черепнин интересовался древностями ещё в юности, так что уже к 1870 г. успел собрать довольно зна¬чительную коллекцию монет разного времени [474; 621].

Жительствуя в Рязани, А.И. Черепнин внимательно следил за процессом становления местной археологии, пока, наконец, не принял решение присоединиться весной 1889 г. к её организационной структуре, к тому времени уже вполне сформировавшейся - к Учёной Архивной Комиссии. Два резона повлияли на это весьма непростое решение Алексея Ивановича. Во-первых, необходимость получать Открытые листы на производство раскопок, что он мог делать теперь лишь через местное научное общество. Во-вторых, возможность публиковать результаты археологических изысканий не за собственный счёт, каковую возможность опять же предоставляла Учёная Архивная Комиссия. 5 марта 1889 г. секретарь Рязанской Духовной Консистории надворный советник Василий Алексеевич Самарянов рекомендует А И Черепнина в члены Рязанской Комиссии, и рекомендация эта возражений не встречает. В следующем же заседании Рязанской Учёной Архивной Комиссии, 29 марта 1889 г., А.И. Черепнин единогласно избирается в её члены [439, с. 46; 440, с. 64]. Позднее, в феврале 1896 г., А.И. Черепнйн будет избран почётным членом Рязанской Учёной Архивной Комиссии, в 1900 г. - товарищем председателя, а в 1904 г., незадолго до кончины - и председателем Комиссии.

После отъезда из Рязани В.А. Городцева и А.В. Селиванова А.И. Черепнйн станет безусловным - и, нужно подчеркнуть, вполне заслуженным - лидером местной археологии. Прямым учителем В.А. Городцева в этой области назвать его, пожалуй, нельзя, хотя как человек куда более опытный в науке о древностях А.И. Черепнин служил для Василия Алексеевича достойным примером и давал ему много поводов для размышлений. Самыми плодотворными в этом отношении были, конечно же, совместные экспедиции А.В. Селиванова, А.И. Черепнина и В.А. Городцева по линии Рязанской Учёной Архивной Комиссии, о чём пойдёт речь ниже. Кроме того, следует указать на многочисленные и очень содержательные публикации Алексея Ивановича по археологическим памятникам Рязанской губернии, а также на очень ценные разработки по проблеме перевода русских денежных единиц в исторической ретроспективе. Не будет преувеличением сказать, что эти разработки - несмотря на т», что они так и не были завершены - до сих пор сохраняют своё научное значение.

Ради полноты впечатления следует вспомнить и о том, что А.И. Черепнин стал не только выдающимся учёным археологом, но - что, пожалуй, не менее важно -родоначальником династии Замечательных историков-профессионалов. Сын его, Владимир Алексеевич Черепнин, который приобщился к археологическим изысканиям в экспедициях отца, окончил Императорский Московский университет, а затем С.-Петербургский Археологический Институт; впоследствии он трудился, главным образом, по архивной и библиотечной части. В 1905 г. В.А. Черепнин становится членом-сотрудником Рязанской Учёной Архивной Комиссии; но ещё за десять лет до этого, в мае 1896 г., т. е. при жизни отца, действительным членом Рязанской Комиссии избирается его старшая сестра - Евгения Алексеевна Черепнина.

Внук Алексея Ивановича, Лев Владимирович Черепнин (1905-1977), родившийся за полгода до кончины деда, окончил в 1921 г. среднюю школу в Ялте, в 1925 г. - 1-й МГУ, а в 1929 г. - аспирантуру Института истории РАНИИОН. 1930-е - начало 1940-х гг. прошли для него, как и для многих его коллег, довольно трудно, но с 1942 г. Л.В. Черепнин уже преподаватель Московского историко-архивного института, а с 1947 г. - доктор исторических наук и профессор сразу трёх престижных высших учебных заведений столицы: историко-архивного института, Московского государственного института международных отношений, а также исторического факультета МГУ. Очень скоро он становится членом многих учёных и научных советов, редколлегий, кавалером ряда медалей и впоследствии орденов. С 1972 г. Л.В. Черепнин - действительный член АН СССР. Более всего Лев Владимирович известен своими трудами в области исторической метрологии, монастырского землевладения, русского актового материала, а также истории мордвы. Очевидно, что взаимоотношения трёх поколений историков Черепниных и Василия Алексеевича Городцева представляют большой историографический интерес (причём, надеюсь, не только для археологов) и нуждаются в тщательной разработке.

1890 г. начался как лично для В.А. Городцева, так и для всей Рязанской Учёной Архивной Комиссии весьма содержательно. Ещё под конец ноября 1889 г. в Комиссию пришло «Отношение Императорского Московского Археологического Общества от 16 ноября за № 1421 с приглашением Комиссии прислать представителей на имеющий быть в Москве в январе 1890 г. VIII Археологический Съезд, а также на торжественное заседание Московского Археологического Общества 8-го января в память 25-летия Общества. Постановлено: просить членов Комиссии А В Селиванова, И.В. Добролюбова и В.А. Городцева участвовать на VIII Археологическом Съезде и в и в юбилейном заседании Московского Археологического Общества в качестве депутатов от Рязанской Ученой Архивной Комиссии» [445]. Обращает на себя внимание то важное обстоятельство, что В.А. Городцев который лишь недавно появился в составе Учёной Архивной Комиссии, уже почитается достойным представлять её на Всероссийском Археологическом Съезде.

Соответственно, как только стал близиться к отданию праздник Богоявления, так сразу же, в течение двух недель - со вторника 9 января (третий день попразднства Богоявления) по среду 24 января 1890 г. - в Москве прошёл VIII Всероссийский Археологический Съезд. На этот раз он был приурочен к торжествам по случаю четвертьвекового юбилея Императорского Московского Археологического Общества, которое по первоначальному замыслу и было создано графом А.С. Уваровым именно для организации и проведения общегосударственных археологических симпозиумов. VIII Съезд открылся в здании Императорского Российского Исторического Музея торжественным молебствием, которое совершил епископ Амфилохий (1818-1893, в миру Павел Иванович Сергиевский-Казанский) - один из старейших, с 1864 г., членов Московского Археологического Общества. Ещё в бытность свою архимандритом, настоятелем Воскресенского (Ново-Иерусалимского) монастыря, о. Амфилохий становится близким другом графа А.С. Уварова и приступает к изысканиям в области церковной археологии. Со временем он сформируется как один из ведущих отечественных специалистов по этой части, автор многочисленных исследований и публикаций. С 1888 г. и до самой кончины владыка Амфилохий был первым по времени епископом Угличским, викарным архиепископа Ярославского и Ростовского.

Рязанскую Учёную Архивную Комиссию представляли на этом Съезде три человека - А.В. Селиванов, о. И.В. Добролюбов и В.А. Городцев. На этот раз Василий Алексеевич фигурировал Уже как полноправный член Археологического Съезда, под собственным номером - 87 [470, с. 29]. Правда, с поездкой В.А. Городцева в Москву в январе 1890 г. пока не всё ясно. Отпуск, пусть даже краткосрочный или без сохранения содержания, в это время за ним по послужным спискам не значится (см. Прил. 1). Вероятнее всего, присутствие на Московском Археологическом Съезде Василий Алексеевич удачно совместил с некой служебной командировкой, информацию о которой, впрочем, также пока ещё предстоит отследить.

Не всё ясно и с характером возможного участия В.А. Городцева в работе этого симпозиума. Судя по всему, доклада на VIII Археологический Съезд Василий Алексеевич не представлял, поскольку таковой не значится ни среди оглашённых на Съезде, ни в списке тех, что были заявлены, но так и не прочитаны. Однако каждый, кто хотя бы раз соприкасался с творче¬ким наследием В.А. Городцева, хорошо знает его «Жилища неолитической эпохи в долине р. Оки», опубликованные, в третьем томе трудов VIII Археологического Съезда в Москве 1890 г. Именно посредством этой работы, увидевшей свет семь лет спустя по закрытии Съезда, Василий Алексеевич, собственно, и заявил себя в мире науки как археолог-профессионал [113]. Получается, таким образом, что в трудах VIII Археологического Съезда в Москве было напечатано исследование В.А. Городцева, не представленное на самом Съезде.

Здесь, видимо, следует принять во внимание то обстоятельство, что именно на VIII Археологическом Съезде 1890 г. впервые выступает в качестве почётного председателя такой не совсем обычный фигурант нашей науки, как член Императорской Фамилии - младший брат Государя Императора, Великий Князь Сергей Александрович (1857-1905). Вообще-то, ко времени проведения VIII Археологического Съезда князь Сергей давно уже был в отечественной науке о древностях если не учё¬ным-профессионалом, то во всяком случае своим человеком. И это не удивительно, поскольку главным наставником Великого Князя был не кто иной, как сам граф А.С. Уваров. Ещё 19 марта 1876 г. 18-летний князь Сергей становится почетным членом Императорского Русского Археологического Общества. И в этом же году он посетил, вместе с графом Алексеем Сергеевичем, Новгород и Псков. Памятники древности этих городов и их окрестностей не только закрепили соответствующую образовательную программу молодого человека Императорской Фамилии, но и произвели на него исключительно сильное впечатление.

Закономерным следствием такого воспитания стало верховное руководство Императорским Российским Историческим Музеем, которое Великий Князь принял на себя несколько позже в 1881 г. 29 мая этого г. «Председателем Управления Музея назначен Его Императорское Высочество Государь Великий Князь Сергий Александрович, Товарищем Председателя - Действительный Статский Советник, в звании Камергера, граф А.С. Уваров» [302, с. 2].

Тогда же, в 1881 г., князь Сергей предпринял поездку в Палестину, после чего учредил Православное Палестинское Общество, в котором занял пост председателя (торжественное открытие Общества состоялось в пятницу 21 мая 1882 г., а в 1889 г., по выдержании необходимого «испытательного срока», Палестинское Общество удостоилось титула «Императорское»). Не ограничиваясь покровительством православным паломникам во Святой Земле, Общество по инициативе Великого Князя развернуло, в продолжение работ Русской Духовной Миссии в Иерусалиме, археологические раскопки, которые дали весьма ценные результаты [344; I; 505; 89, с. 88-144]. (Для полноты впечатления можно отметить, что Императорское Православное Палестинское Общество оказалось единственной в нашей стране археологической институцией, которая не прекратила свою деятельность в весьма бурных и драматичных перипетиях первой половины XX в. Созданное Великим Князем Сергеем Александровичем Православное Палестинское Общество продолжает функционировать и в наши дни.)

А 16 декабря 1888 г. князь Сергей становится также почетным членом Императорского Московского Археологического Общества. Правда, живое, непосредственное участие в деятельности Общества Великий Князь начнет принимать несколько позднее, с 1891 г., когда переедет на постоянное жительство в древнюю столицу и займёт пост московского генерал-губернатора. За полтора десятка лет службы в Москве он много сделает как для финансового обеспечения местного Археологического Общества, так и для охраны здешних памятников старины. Так что на исходе XIX в. Великий Князь Сергей Александрович заслуженно превратится в одну из ключевых руководящих фигур в мире отечественной археологии, которые определяли ход нашего развития - если не в научном, то уж, во всяком случае, в организационном плане.

Нелишне добавить, что князь Сергей имеет также и важные собирательские заслуги перед отечественной наукой. В знаменитом собрании рукописей Зимнего дворца доля его коллекций - одна из определяющих [675, с. 122, 298]. Собрание икон Великого Князя Сергея Александровича занимало видное место на выставках, посвященных изображениям Спасителя и Богородицы, которые проводились в России в середине 1890-х гг. [73, с. 209], а сотни картин и иных предметов из личных коллекций князя Сергея до сих пор украшают фонды и экспозиции главных хранилищ С.-Петербурга - Государственного Эрмитажа и Русского Музея [29, с. 118].

Следует, наконец, принять во внимание и то важное обстоятельство, что каждый член Императорской Фамилии - фигура не просто публичная, репрезентативная, но именно политическая. Каждый член Императорской Фамилии словами и действиями своими выражает самодержавную волю о стране и народе (что важно в нашем случае - самодержавную волю об археологической науке). Учитывая всё это, нельзя не дать очень высокой оценки тому, что успел сделать Великий Князь Сергей Александрович всего лишь за два-три десятка лет для отечественной археологии.

Со временем Великий Князь Сергей Александрович по достоинству оценит научный потенциал скромного гренадерского офицера Василия Алексеевича Городцева. Занимая с 1896 г. должность командующего войсками Московского военного округа, Сергей Александрович обеспечит капитану В.А. Городцеву длительную, с конца 1903 по середину 1905 г., командировку для несения службы при Окружном штабе (см. Прил. 1) и одновременно - совмещённую с этой командировкой службу по вольному найму в качестве младшего хранителя Императорского Российского Исторического Музея [307, л. 19]. В последнем случае Высочайшее покровительство окажется особенно важным, поскольку против назначения капитана-гренадера на несвойственную службе должность выступит лично начальник Главного Штаба генерал-лейтенант Виктор Викторович Сахаров (1848-1905), который замещал в то время военного министра. Возникнет целое дело, которое сохранилось в фондах Российского государственного военно-исторического архива (ф. 400, оп. 10, д, 27, л. 19-27); и только личное вмешательство высокостоящего члена Императорской Фамилии, Великого Князя Сергея Александровича, придаст этому делу благоприятный для В.А. Городцева ход. Но и за несколько лет до этого, при выпуске в печать материалов VIII Археологического Съезда, Великий Князь, который непосредственно влиял на издательское дело Императорского Московского Археологического Общества, посодействует В.А. Городцеву в публикации его установочной работы. А «Жилищам неолитической эпохи в долине р. Оки» сам В.А. Городцев придавал исключительное значение; не случайно именно с «их он часто начинал авторизованные списки своих учёных работ [118, л. 21].

Однако, так и не представив на VIII Археологическом Съезде в январе 1890 г. доклад, В.А. Городцев всё же принял вполне конструктивное участие в его работе посредством своих полевых материалов, которые были продемонстрированы на съездовской выставке в разделе «Раскопки и находки Рязанские» (это и есть та самая «археологическая выставка в Москве», о которой идёт речь в Прил. 20). Предоставленные Василием Алексеевичем находки были обозначены на выставочном этикетаже обобщённо - как условная «стоянка каменного века». Кроме того, здесь же, в отделе Рязанского края, экспонировалась вся тогдашняя местная археологическая классика: материалы Смедовского могильника, раскопок в Старой Рязани, слепки с Касимовских надписей, а также предметы из раскопок графа Ф.А. Уварова на Курманском могильнике [470, с. 42-43, 241-242].

К сожалению, лишь часть представленных на выставке рязанских экспонатов была прокомментирована на Съезде научным докладом. И на этот раз, как и в Ярославле, подготовку и чтение его принял на себя А.В. Селиванов. Он зачитал доклад «О вновь открытых в Рязани памятниках», посвященный работам минувшего полевого сезона на Старой Рязани и в Ново-Ольговом Городке (Отделение V - Памятники Церковные, утреннее заседание 16 января). Доклад вызвал оживлённые прения, главным образом архитектурно-археологического характера; в частности, в этих прениях участвовали такие видные церковные археологи и полевики, как К.М. Быковский, А.А. Дмитревский, В.З. Завитневич [470, с. 90-93]. Позднее, поняв, что издание материалов VIII Съезда откладывается на неопределённое время, А.В. Селиванов опубликует этот доклад в «Трудах» Рязанской Учёной Архивной Комиссии [534] и введёт тем самым в научный оборот очень ценный материал. В результате получилось, что данная работа увидела свет годом ранее, нежели сообщение Алексея Васильевича на VII Археологическом Съезде в Ярославле. Кроме того, А.В. Селиванов принял участие в прениях по докладу И.Е. Забелина «О древнейшем населении Москвы» [470, с. 51], в пространной дискуссии по проблемам организации архивного дела в России [ib., с. 178-183], а также в работе Совета Съезда [ib., с. 196-198]. Вскоре по возвращении в Рязань А.В. Селиванов составил краткий, но весьма информативный отчёт о ходе Съезда и его результатах, который и был опубликован в первом же выпуске «Трудов» Архивной Комиссии за 1890 г. [531].

По результатам VIII Археологического Съезда, имя Василия Алексеевича Городцева наконец-то прозвучало сколько-нибудь заметно и в Императорском Московском Археологическом Обществе. Произошло это несколько позже - весной, в очередном заседании Общества, которое состоялось в пятницу 11 мая 1890 г. Здесь, во-первых, было констатировано, что от «г. Городцева из Рязани» получено возвращаемое им свидетельство на производство археологических раскопок, выданное от Общества 14 июня 1889 г. за № 2909, -тот самый первый в его жизни Открытый лист, который В.А. Городцев получил, ещё не будучи членом Рязанской Учёной Архивной Комиссии, а лишь по своим связям с Императорским Российским Историческим Музеем - и, конечно же, при посредничестве А.В. Селиванова. Правда, это был пока ещё, что называется, «не совсем» Открытый лист, поскольку, в отличие от листов Императорской Археологической Комиссии, свидетельство Императорского Московского Археологического Общества имело для местных властей не обязательный, но лишь научно-рекомендательный характер. Понятно, впрочем, что в том конкретном случае, о котором здесь идёт речь, этой рекомендации было более чем достаточно.

Куда важнее, однако, оказалось то, что тогдашний товарищ председателя Императорского Московского Археологического Общества Дмитрий Николаевич Анучин (1843-1923) в майском 1890 г. заседании доложил «от г. Городцева из Рязани - описание мест нахождений остатков каменного века в Рязанской губ., открытых в 1888-89 гг.». Здесь нелишне будет отметить - в качестве весьма примечательного курьёза, который характеризует типичный для того времени стандарт восприятия древностей - пошедшие в печать описки в отчёте Императорского Московского Археологического Общества за 1890 г. Там будет, в частности, сказано, что В.А. Городцев представил Обществу доклад под названием «Описание местонахождения каменных баб в Рязанской губ., открытых в 1888-89 гг.» (характерные описки выделены мною. - А.Ж.). Судя по всему, каменные бабы Рязанщины, забытые современными исследователями, были всё ещё крепко памятны русским археологам конца XIX в. Но, как бы там ни было, сам Д.Н. Анучин публично благословил В.А. Городцева при первом его появлении, пусть пока ещё заочном, в среде московских археологов. Не считаю нужным даже комментировать столь знаменательную связь имён первых величин нашей науки - настолько она красноречива!

Однако, несмотря на столь яркое начало 1890 г., этот полевой сезон Рязанской Учёной Архивной Комиссии, оказался куда более скромным, нежели предполагалось. И прежде всего были приостановлены раскопки в Старой Рязани. В мае Императорская Археологическая Комиссия разрешила истратить сэкономленные в 1889 г. деньги «на дальнейшее расследование в текущем году Старо-Рязанского городища. Правитель дел объяснил, что деньги эти и по настоящее время не израсходованы, так как, по неимению времени, раскопок в текущем году не было производимо, а потому он полагал бы просить Императорскую Археологическую Комиссию эти деньги употребить на ра¬следование Старо-Рязанского городища в будущем 1891 г. Постановлено: просить Императорскую Археологическую Комиссию разрешить оставшиеся от прошлогодних раскопок 109 р. 80 к. употребить на расследование городища в Старой Рязани в будущем году» [447, с. 143].

Правда, сделать кое-что в 1890 г. всё-таки удалось. Так, А.В. Селиванов и Н.В. Протасьев исследовали «местность близ с. Дядькова, где, по указанию местных жителей, сохранились насыпные курганы, но, при тщательном осмотре, они оказались песчаными наносами, лишь местами напоминающими искусственные насыпи. При подробном обследовании находящегося в той же местности древнего городка (Богатырское Дворище) удалось разъяснить некоторые вопросы, касающиеся способа сооружения валов» [535, с. 2]. Очевидно, впрочем, что работы эти, носящие явно мимолётный характер, не могли сколько-нибудь серьёзно обогатить местную археологию.

А вот что касается В.А. Городцева, то здесь перед нами совсем другая картина. Сезон 1890 г. оказался для Василия Алексеевича, в отличие от его сотоварищей по Рязанской Учёной Архивной Комиссии, куда более плодотворен, нежели все предыдущие. И это притом, что реальная протяжённость его маршрутов, как подчёркивал сам В.А. Городцев, по-прежнему определялась

«возможностию однодневных экскурсий к отдаленнейшим пунктам в экипаже или на верховой лошади из г. Рязани» (см. Прил. 25). Уже весной 1890 г. В.А. Городцев выполнил рекогносцировки на некоторых предполагаемых к обследованию участках и 22 мая доложил об этом в очередном заседании Учёной Архивной Комиссии. «12. Член Комиссии В.А. Городцев сообщил о новых, сделанных им находках близь села Борок, Рязанского уезда, остатков каменного века и просил исходатайствовать для него перед Императорской Археологической Комиссией Открытого листа на производство раскопок. Постановлено: просить Императорскую Археологическую Комиссию о выдаче г. Городцеву Открытого листа на право производства раскопок» [446, с. 81]. И уже неделю спустя, 28 мая, А.В.Селиванов направляет в С.-Петербург соответствующий запрос, который важен, между прочим, и потому, что в нём воспроизведён план работ, составленный В.А. Городцевым на полевой сезон 1890 г. А из этого плана видно, что, вследствие интенсивных полевых поездок, представления Василия Алексеевича о дюнных памятниках Рязанского Поочья стали к весне 1890 г. уже куда более обширными и основательными.

Обращаясь в Императорскую Археологическую Комиссию, А.В. Селиванов писал буквально следующее: «Рязанская Ученая Архивная Комиссия имеет честь покорнейше просить Императорскую Археологическую Комиссию выслать Открытый лист на имя члена Рязанской Архивной Комиссии Василия Алексеевича Городцева на право производства археологических исследований и раскопок по бассейну р. Оки, в окрестностях сел Рязанского уезда: Солотчи, Аграфенино, Коростово, Рыкова Слобода, Канищево, Борки, Шумошь, Дубровичи, Алеканово, Мурмино, Дядьково, Льгово и Вышгород. - Правитель дел А. Селиванов» [532].

Однако в получении Открытого листа встретилось несколько неожиданное, пока ещё не совсем привычное тогдашним археологам затруднение. Дело в том, что лист, выданный А.В. Селиванову на раскопки в окрестностях села Дубровичи в 1889 г., так и не был возвращён в Императорскую Археологическую Комиссию. Правда, столичные археологи пошли в данном случае навстречу своим рязанским коллегам. 8 июня 1890 г. Императорская Археологическая Комиссия направила в Рязань отношение «с препровождением Открытого листа за № 631 на имя члена Комиссии В.А. Городцева и просьбой о возвращении в

Археологическую Комиссию означенного листа по окончании г. Городцевым раскопок в текущем году и о доставлении ей как журнала раскопок, так и вещей, которые могут быть найдены при этих работах» [447, с. 144].

Одновременно питерцы просили Рязанскую Комиссию всё же выслать им прошлогодний Открытый лист. Возвращая последний Императорской Археологической Комиссии, А.В. Селиванов сопроводил его несколько лукавым, нарочито невнятным комментарием, который представляется важным для историографии отечественной археологии. В частности, Алексей Васильевич писал: «Вследствие отношения от 8 июня сего года за № 622, препровождая при сем Открытый лист, выданный мне от 3 августа 1889 г. за № 838, на право производства раскопок в пределах с. Дубрович, Рязанского уезда, имею честь уведомить Императорскую Археологическую Комиссию, что на основании сего листа раскопки мною произведены не были, так как в пределах означенной местности выразил желание начать изыскания член Рязанской Ученой Архивной Комиссии В.А. Городцев, о разрешении которому производства раскопок Рязанская Ученая Архивная Комиссия ходатайствовала перед Императорскою Археологическою Комиссиею 28 мая сего года за № 23. - Правитель дел Комиссии А. Селиванов» [533]. Из текста, который весьма искусно составил А.В. Селиванов, следует, что в 1889 г. никто, вроде бы, в соответствии с этим листом и не работал... Здесь читатель должен обратить особое внимание на то, что Императорская Археологическая Комиссия великодушно согласилась не только подождать с отчётом, но даже авансировала В.А. Городцева новым Открытым листом, не дожидаясь возвращения старого. А затем столь же великодушно приняла, по умолчанию, очевидное лукавство Правителя дел Рязанской Учёной Архивной Комиссии. В те времена уровень доверия к коллегам и снисхождения к их маленьким слабостям был куда выше, нежели в более поздние...

В целом, как это следует из позднейших отчётов В.А. Городцева, составленная им программа полевого сезона 1890 г. была выполнена. Сам Василий Алексеевич относит к работа этого года изыскания по левому берегу Оки - на дюнах близ Солотчи, Аграфениной пустыни, Коростова и Рыковой Слободы, на уже давно и хорошо известных ему «домашних» памятниках в окрестностях Шумаши, Дубровичей, Алеканова и Муромино, а также по правому берегу - у Логинова хутора и Борков (см. Прил. 25). Резонно, однако, предположить, что действительный объём исследований в этом году был несколько больший. Так, в публикуемом мною отчёте о работах 1889-1890 гг. (см. то же Прил.) В.А. Городцев ничего не говорит о том, в каком именно году им были обследованы четыре городища на правом берегу Оки, тем более что в данный отчет попали материалы и о некоторых более поздних изысканиях Василия Алексеевича. Эти хронологические указания, да и то относительно лишь двух городищ, появятся позднее в изданной В.А. Городцевым археологической карте Поочья [119, с. 575, 578]. Но, судя по контексту, речь во всех четырёх случаях идёт об изысканиях именно 1890 г. Два из этих городищ, Недостоевское и Конищевское, располагались по правому берегу речки Трубеж, т. е. рукава Оки, несколько выше Рязани, Борков и мужского Свято-Троицкого монастыря, известного ещё с 1386 г. («трубеж» по-русски - это,; вообще, речной рукав, «труба»; ныне на интересующем нас учаcтке Рязанского Трубежа старица, которая поглотила половину у реки). Здесь Василий Алексеевич сделал первые наблюдения над культурным слоем этого нового для него типа археологического памятника. Тут же, близ Логиновского хутора, находились и уже привычные для В.А. Городцева разновременные дюнные памятники - неолитическая стоянка и могильник середины X в. Ещё два городища, обследованные тогда В.А. Городцевым, - Дядьковское (называемое в местном обиходе «Богатырское Дворище») и Дятловское, были выявлены им пониже Рязани, в окрестностях Успенского монастыря Ольгова, основанного около 1220 г. Неподалёку от села Дядьково в этом же году работали, как сказано выше, А.В. Селиванов и Н.В. Протасьев. Второе из этих городищ, Дятловское, поначалу разочаровало Василия Алексеевича невысокой степенью своей сохранности (он так прямо и написал в отчёте, что городище «срыто владельцем»).Однако позднее В.А. Городцев изучит этот памятник более основательно и идентифицирует его как известный в истории Рязанщины город Ольгов [119, с. 593-594].

Наконец, очень важным эпизодом работ этого года становятся весьма грамотные в профессиональном отношении наблюдения Василия Алексеевича над конструкцией крепостного вала Переяславля-Рязанского, которые были выполнены им в самом начале полевого сезона, 4 мая в пятницу [ib., с. 590]. Впоследствии В.А. Городцев сопоставил результаты этих наблюдений с данными письменных источников, что позволило ему весьма убедительно разрешить давнюю историографическую проблему двойной даты основания города [ib., с. 588-590]. Правда, сделанные им тогда выводы Василий Алексеевич счёл возможным опубликовать лишь пятнадцать лет спустя.

Самое главное, пожалуй, здесь то, что в 1890 г. впервые расширяется, за счёт военно-архитектурных «следов и остатков», номенклатура тех памятников археологии, которые В.А. Городцев был намерен изучать. Разумеется, основным для него по-прежнему оставался дюнный неолит. Но, пожалуй, именно в этом году Василий Алексеевич впервые осознал, что ограничивать свою исследовательскую работу какой-то одной категорией памятников методологически бесперспективно. До понимания того, что археолог-профессионал, в какой бы области он ни специализировался, обязан владеть всем без исключения материалом на подконтрольной территории и ориентироваться в нём, В.А. Городцеву ещё, конечно же, предстояло вырасти как учёному. Однако первый и очень важный шаг в данном направлении он сделал именно в 1890 г.

В заседании Рязанской Учёной Архивной Комиссии 5 декабря 1890 г. В.А. Городцев отчитался перед сочленами за свой полевой сезон этого года. В протоколах Комиссии об этом выступлении Василия Алексеевича сохранилась весьма лапидарная справка: «14. В.А. Городцев сделал доклад о ходе его работ по исследованию остатков каменного века в долине р. Оки. Постановлено: принять к сведению» [448, с. 166]. Три месяца спустя А.В. Селиванов опубликовал уже чуть более пространную характеристику этих работ: «Член Комиссии В.А. Городцев производил разыскания по долине р. Оки близ сел Дубровичи и Шумоши, Рязанского уезда, а также близ станции Луховицы, Московско-Рязанской железной дороги, где им обследованы два древних городка. Собранная им вновь коллекция орудий каменного века, в количестве нескольких сот экземпляров, по приведении в порядок, будет передана в Рязанский Музей» [537]. Сам же В.А. Городцев только ещё готовился представить свои материалы на суд научной общественности, и - что, конечно же, приятно - делал он это весьма основательно, не спеша.

Таким образом, к 1890 г., т. е. где-то за четыре-пять лет, В.А. Городцев явно преуспел в науке древностей и исподволь совершил важное открытие. А именно: он выявил на протяжении 50-60-ти верст, т. е. на дистанции в два дня пути вдоль одного из участков побережья Оки, около полутора десятков разновременных памятников с очевидным преобладанием на них неолитического материала. Разумеется, Василий Алексеевич пока ещё не имел возможности выстроить эти памятники в надлежащую систему, т. е. говорить о сколько-нибудь отчётливо проявленных археологических культурах или микрорайонах. Прочно усвоенный в нашей науке ещё с 1850-1860-х гг. образ памятников древности, изобильно и равномерно распределённых по лицу Земли, всё ещё продолжал серьёзно влиять на соответствующие взгляды и представления В.А. Городцева, как, впрочем, и на исследовательские позиции многих его современников. Красноречивые примеры этого можно видеть в тех же дополнениях Д.Н. Анучина к Д. Леббоку [295, с. 73], да и в самом оригинальном тексте автора [ib., с. 78-79]. А ведь, напоминаю, именно эту книгу Василий Алексеевич называл первым своим учебником археологии. Однако археологическая карта окрестностей Рязани быстро приобретала всё более конкретный, насыщенный характер, и уже очень скоро эта работа даст надлежащий качественный результат...

Кроме того, в 1890 г. В.А. Городцев не поленился приобщиться и к иным, приличествующим историку аспектам научно-исследовательского труда. Так, в этом году он принял участие в рассмотрении дел Полицейского Управления г. Ряжска, которые подлежали уничтожению, а, кроме того, временно исполнял обязанности библиотекаря Рязанской Учёной Архивной Комиссии. И, если теперь вернуться ко второй главе и вспомнить, что в придачу ко всем этим событиям на руках у батальонного адъютанта Василия Алексеевича Городцева оказались тогда, друг за другом,полковая охотничья команда и новорожденная

дочь, то 1890г. следует признать для него весьма насыщенным.

Но и это, однако, было ещё не всё. Декабрь 1890 г. ознаменовался важным для рязанской археологии организационным преобразованием. В годичном собрании, которое состоялось в воскресенье 16 декабря, члены Учёной Архивной Комиссии окон¬чательно пришли к выводу, что «желательно, для более усиленной деятельности её и в видах внесения в большей степени личной инициативы, разделить Комиссию на три Отделения: Архивное, Историческое и Археологическое, при чём установить должности Председателя и Секретаря Отделений» [464, с. 181]. Тут же, в перерыв, члены Комиссии распределились по Отделениям. В местных архивных материалах сохранился, в частности, «Список членов Рязанской Учёной Архивной Комиссии, изъявивших желание быть причисленными к Археологическому Отделению» [578].

Комментированный обзор этого перечня я решил провести из соображений удобства в алфавитном порядке записавшихся. Однако при каждом члене Археологического Отделения сохранён тот порядковый номер, под которым он сам занёс себя в вышеозначенный список. Не комментируются, во избежание тавтологии, лишь те несколько лиц, о которых постоянно идёт речь на страницах этой книги.

Что же можно сделать дальше? Для начала можно принять во внимание два обстоятельства. Во-первых, разобрать, кто именно из перечисленных ниже рязанцев действительно был археологом, а кто лишь по той или иной причине полагал себя таковым. Во-вторых, учесть общественный статус и карьерную судьбу Археологического Отделения Рязанской Ученой Архивной Комиссии. Любой желающий читатель в состоянии проделать всё это и соответственно, отработать весьма поучительный, полезный в научном отношении социологический этюд из истории нашей науки.

Итак, в декабре 1890 г. самоопределились как археологи следующие двадцать три члена Рязанской Учёной Архивной Комиссии:
- (17) о. Павел Иванович Алфеев - священник, преподаватель Рязанской Духовной Семинарии, действительный член Комиссии с 5 сентября 1889 г.;
- (3) Василий Алексеевич Городцев;
- (1) Александр Павлович Доброклонский - коллежский советник, член Правления Рязанской Духовной Семинарии, действительный член Комиссии с 28 октября 1899 г.;
-(18) Николай Петрович Кашкарев - врач-ординатор Рязанской губернской земской больницы, действительный член Комиссии с 5 марта 1887 г. (в официальных публикациях описывается также с вариантами фамилии -«Кашкаров», «Кошкарев» и «Кошкаров»);
- (5) князь Николай Григорьевич Крапоткин (официаль¬ное тогдашнее написание этой фамилии - именно через «а») -надворный советник, младший ревизор Рязанской Контрольной Палаты, действительный член Комиссии с 20 марта 1890 г.;
- (15) Владимир Николаевич Либович - частнопрактикующий фотограф, действительный член Комиссии с 9 ноября 1886 г.;
- (22) Александр Порфириевич Мансуров (7-1903) -штабс-капитан, содиректор Касимовского Отделения Тюремного Комитета, земский начальник 5-го участка Касимовского уезда, занимался археологией Мещерского края. Действительный член Комиссии с 5 марта 1887 г. [686, с. 167-171];
- (12) Василий Иванович Мартынович-Лашевский -статский советник, Правитель Канцелярии рязанского губернатора, член-основатель Комиссии (в данный список занёс себя без первой части фамилии);
- (21) Александр Петрович Никитин - коллежский секретарь, помощник секретаря Рязанского Окружного Суда. В состав Комиссии вошёл несколько позже: член-сотрудник с 20 марта 1891г.;
- (23) Василий Аполлонович Перцев - статский советник, начальник 2-го отделения Рязанской Казенной Палаты, действительный член Комиссии с 5 февраля 1891 г.;
- (11) Александр Дмитриевич Повалишин (?—1899) -гласный Губернского Земского Собрания, действительный член Комиссии с 5 мая 1885 г. Изучал историю крепостного права в Рязанской губернии. Со 2 февраля 1896 г. и до самой кончины -председатель Комиссии;
- (6) Андрей Яковлевич Попов - статский советник, межевой инженер, землемер Чертежного Отделения Рязанского Губернского Правления, действительный член Комиссии с 30 марта 1885 г.;
- (13) Василий Степанович Праотцев (?—1897) - коллежский секретарь, частный поверенный с правом ведения чужих дел, действительный член Комиссии с 30 мая 1887 г., со 2 февраля 1896 г. - библиотекарь Комиссии;
- (8) барон Павел Николаевич Притвиц -действительный член Комиссии с 20 марта 1890 г.;
- (9) Иван Иванович Розин - действительный член Комиссии с 20 сентября 1889 г.;
- (7) Василий Алексеевич Самарянов (1822-1896, встречается также написание фамилии «Самарянинов») - член-основатель Комиссии. Окончил курс Костромской Духовной Семинарии, был столоначальником Костромской Духовной Консистории, а затем секретарём Рязанской Духовной Консистории. С 30 января 1875 г. - член-корреспондент Императорского Московского Археологического Общества. Автор нескольких важных публикаций по различным отраслям археологии [220, с. 317];
- (20) Александр Михайлович Селиванов - гражданский инженер, архитектор Рязанской Городской Управы. В состав Комиссии вошёл несколько позже: член-сотрудник с 16 июля 1891 г.;
- (14) Алексей Васильевич Селиванов;
- (10) Семен Иванович Урсати - надворный советник,управляющий Рязанской Казённой Палатой, действительный членКомиссии с 20 сентября 1887 г. В 1890-1896 гг. председатель, а с 3 февраля 1896 г. - почётный член Комиссии;
- (16) Алексей Иванович Черепнин;
- (4) Виктор Антонович Шефферлинг - помощник присяжного поверенного, действительный член Комиссии с 20 октября 1887 г.;
- (19) Дмитрий Сергеевич Щеткин - старший врач Рязанской губернской земской больницы, секретарь Общества Рязанских Врачей, действительный член Комиссии с 5 декабря 1890 г.;

- (2) Степан Дмитриевич Яхонтов (1853-1941) - коллежский советник, преподаватель Рязанской Духовной Семинарии, член Рязанского Епархиального Училищного Совета. Окончил Рязанскую Духовную Семинарию и Московскую Духовную Академию. Известен как историк и археограф. С 1899 г. член-корреспондент, ас 1914 г. - действительный член Императорского Московского Археологического Общества. Действительный член Комиссии с 28 октября 1884 г.; с 1894 г. правитель дел, а с 1905 г. - председатель Комиссии, вплоть до упразднения её в 1918 г. [220, с. 425; 341].

В этом же заседании Рязанской Учёной Архивной Комиссии были проведены выборы председателей и секретарей Отделений. В частности, председателем Археологического Отделения стал А.И. Черепнин, а секретарём - В.А. Городцев [464, с. 182]. Так, в декабре 1890 г. Василий Алексеевич впервые занял, в рамках учёного общества, должность, связанную с научной деятельностью. Получается, таким образом, что на протяжении всей своей жизни В.А. Городцев будет находиться на учёных должностях более полувека, т. е. практически в два с лишним раза дольше, нежели на офицерских должностях. При этом Василий Алексеевич будет совмещать офицерские и учёные Должности на протяжении полутора десятков лет.

К этому времени авторитет рязанских археологов в глазах учёного сообщества уже заметно вырос, и столичные коллеги начали понемногу считаться с их мнением, привлекать к научно-организационной деятельности. В заседании Рязанской Архивной Комиссии 5 декабря 1890 г., т. е. незадолго до образования Археологического Отделения, было «доложено отношение Императорского Московского Археологического Общества с просьбою принять участие в занятиях Предварительного Комитета для выработки программы имеющего быть в 1893 г., в г. Вильне, IX Археологического Съезда, и с этой целью избрать из среды своей депутатов, которых Общество просит пожаловать на заседание Комитета 5 января 1891 г. Постановлено: просить А.В. Се¬ливанова и В.А. Городцева принять на себя звание депутатов от Рязанской Учной Архивной Комиссии, о чем уведомить Предварительный Комитет IX Археологического Съезда» [448, с. 165].

1891 г. стал установочным для Археологического Отделения Рязанской Комиссии. Прежде всего, как можно видеть из отчёта В.А. Городцева (см. Прил. 23), был задан ритм работы Отделения - два заседания в год. На первом члены Отделения формировали план изысканий, на втором - подводили итоги полевых и камеральных работ и определяли перспективы на следующий сезон. В начале 1891 г. основным для Отделения было признано продолжение трудов в «предтипологическом» направлении. Цель этих трудов - создание как археологической карты Рязанского края, так и музейного каталога местных древностей на качественно более высоком уровне, нежели тот, что уже дос¬тигнут. А это, в свою очередь, должно было подготовить реальные условия выхода на интерпретацию материала в соответствии с современными, перспективными требованиями науки. И, наконец, в качестве одной из основных мер по развитию и закреплению уже достигнутого успеха предусматривалось дальнейшее развёртывание археологических разведок. Нельзя не отдать должное зрелости исследовательского ума тогдашних рязанских археологов: как своими декларациями, так и конкретными действиями, предпринятыми на их основе, они весьма красноречиво демонстрировали, что хорошо понимают, в каком направлении движется наука их времени.

Сам В.А. Городцев был склонен впоследствии оценивать собственные работы этого года достаточно скромно. Не случайно в позднейших отчётах и обзорных статьях он часто будет ограничивать изыскания рязанского периода предыдущим, 1890-м г. - так, как будто бы в последовавшее затем время никаких исследований, достойных внимания, им здесь и не производилось (см. хотя бы Прил. 25). Лишь относительно некоторых памятников он оставит впоследствии беглые замечания, что впервые посетил их именно в 1891 г. [117, с. 6; 119, с. 654, 660, 664]. Можно, впрочем, добавить, что А.В. Селиванов как Правитель дел Рязанской Архивной Комиссии «не пощадил» Василия Алексеевича, отметив в составленном им годовом отчёте, что тот «собирал сведения и расследывал несколько важных в археологиче¬ском отношении местностей» [538, с. 2]. Приведённый А.В. Селивановым список местностей полностью совпадает с тем, который подготовил сам В.А. Городцев и который читатель может видеть в Приложении 23.

И действительно, даже из первого по времени официального отчёта Археологического Отделения Рязанской Учёной Архивной Комиссии, который составил лично В.А. Городцев, видно, что в этом году он действительно побывал, как минимум, в трёх уездах - Зарайском, Рязанском и Спасском (см. всё то же Прил. 23). Правда, на сей раз Василий Алексеевич работал, главным образом, по уже известным ему памятникам, а также по памятникам, которые выявили другие рязанские археологи, в частности тот же А.В. Селиванов. Кажется, только урочище Облачинской пустыни, за Окскою «эской» ниже Спасска, было обнаружено и систематизировано В.А. Городцевым именно в 1891 г. (не случайно именно этим изысканиям Василий Алексеевич посвятил доклад в одном из заседаний Археологического Отделения Рязанской Архивной Комиссии; название доклада можно видеть в Прил. 23). Да и то следует учитывать, что это весьма интересное и содержательное в археологическом отношении Урочище было издавна известно по находкам «громовых стрел»,

старым публикациям П.И. Алфеева, а также по кладу куфических монет, поднятому здесь около 1875 г. [119, с. 652-658]. Проще говоря, Василий Алексеевич провёл тогда непродолжительную, но весьма результативную разведку, которая была обеспечена заблаговременно полученной информацией. Этот опыт стал существенным вкладом в развитие отечественной археологической разведки. Но самое важное здесь, пожалуй, даже и не это; самое важное, что нарочитый, явно выборочный по характеру памятников расклад полевого сезона В.А. Городцева 1891 г. оказывается при ближайшем рассмотрении отнюдь не случаен.

На сей раз, как видно даже из весьма лапидарного «Отчета», Василий Алексеевич уделяет основное внимание особому объекту исследования - многослойным и типологически неоднородным памятникам, которые содержат весьма разнообразные по времени артефакты. К этому году профессиональный уровень В.А. Городцева вырос уже настолько, что, в частности, на Облачинском урочище он прямо сумел выделить «остатки трех различных культурных эпох: каменного века, курганной эпохи и древне-русской XI—XII в.» (см. Прил. 23). Следует иметь в виду, что на исходе XIX в. эти три «культурные эпохи», собственно, и составляли основу гносеологического багажа археологов Средней России; переход от «культурных эпох» к археологическим культурам, а также заполнение очевидных временных лакун -всё это было ещё впереди. Специальный и вполне грамотный интерес к реальному соотношению разновременного археологического материала свидетельствует о том, что к 1891 г. Василий Алексеевич уже вполне усвоил установочные параметры науки своего времени, стал, что называется, рядовым провинциальным археологом. Но, конечно же, он не был бы Городцевым, если бы остановился на этом скромном результате...

Не отставали от Василия Алексеевича в полевых изысканиях этого года и его местные коллеги. Прежде всего 1891 г. стал временем возобновления работ на давнем, уже едва ли не классическом памятнике рязанской археологии - Борковском могильнике. На сей раз всё началось с приобретения А.И. Черепниным остатков известного клада 1874 г. Эти остатки «сохранились у М.М. Селиванова, лично наблюдавшего за производством земляных работ артелью землекопов при сооружении ветки к пристани на р. Оке; на его глазах рабочие, прорезая выемку в песчаном бугре для полотна железной дороги близ сосновой рощи, случайно открыли древний могильник. Вещи и монеты М.М. Селиванов скупал у рабочих; им было приобретено большое количество оружия и украшений. <...> Часть собранного он раздал знакомым; многое распропало; так что в 1891 г. у него «хранилась едва ли десятая часть того, что было приобретено в 1874 и 1875 гг.» [648, X, 2, с. 76]. Эта покупка побудила А.И. Черепнина продолжить работы на Борковском могильнике, что он и смог выполнить в середине октября 1891 г.

Для проведения рекогносцировки и съемки местности будущих раскопок на Борках А.И. Черепнин пригласил штабс-катитана 3-й гренадерской артиллерийской бригады Василия Семеновича Андриевского (1856-1912). В ходе рекогносцировки ими были выполнены, как это часто случается, и небольшие раскопки. Как писал позднее А.И. Черепнин, «случайно открытая могила явилась убедительным доказательством, что часть Могильника еще цела. В заседании Рязанской Ученой Архивной комиссии (4 декабря 1891 г.) мною было доложено о результатах моих розысканий и представлены вещи из Борковского могильника, полученные мною от М.М. Селиванова. В заседании было постановлено при первой возможности обследовать места, прилегающие к тем пунктам, где в 1874 и 1891 гг. были найдены древние могилы. Правитель дел Комиссии А.В. Селиванов принял живое участие в этом деле, - сообщая Императорской Археологической Комиссии о сделанных находках, он представил основательные доводы за безотлагательное производство раскопок забытого могильника» [648, X, 2, с. 78; 643].

Что касается В.С. Андриевского, то эти разведочные работы получили для него определённое продолжение. В августе 1893 г. Василий Семенович, вместе с А.И. Черепниным и его сыном З.А. Черепниным, участвовал в пробных раскопках на могильнике близ села Кузьминское, волостного центра Рязанского уезза [648, ХII, I, с. 60-64; 684, с. 5] - а, возможно, и в более поздних, уже систематических изысканиях на этом памятнике. Разумеется, никто не спорит: В.С. Андриевский - очень скромная фигура в отечественной археологии, которая никак не может быть поставлена в один ряд с его сослуживцем по 3-й гренадерской дивизии В.А. Городцевым. Борковские и кузьминские раскопки стали для заслуженного гренадера-артиллериста в общем-то случайным, проходным эпизодом его биографии. Однако и этот штабс-капитан начала 1890-х гг., герой Русско-турецкой и впоследствии Русско-японской войн, занял-таки своё скромное место в истории нашей науки, и я с удовольствием представляю читателю послужной список Василия Семеновича Андриевского - достойного русского офицера и совсем немножко археолога (см. Прил. 22). Археологи, как известно, бывают разные...

Кроме того, 1891 г. ознаменовался для Рязанской Учёной Архивной Комиссии важными открытиями на старорязанских памятниках. Местный любитель антиквариата крестьянин И.Е. Ермолаев, «который уже много лет разыскивает и собирает для продажи древние вещи на городище Старой Рязани и в ближайших к городищу окрестных местах» [646, № 6, с. 106], обнаружил на этот раз на самом городище комплект ископаемых гирек. Осенью эти гирьки приобрёл А.В. Селиванов и передал их для научной обработки А.И. Черепнину. Уже на следующий год Алексей Иванович опубликовал в «Трудах» Рязанской Комиссии весьма интересное исследование, посвященное этой находке [646]. Затем гирьки были переданы в музей Архивной Комиссии [255, № II (708, Коллекция 5)].