Первый свод находок остатков мамонта и сопутствующих ему животных на территории Российской Империи был создан графом А.С.Уваровым и вошел в его труд "Археология России. Каменный период", не потерявший научной ценности как источник информации и по сей день [1]. Многие "мамонтовые" пункты, упоминаемые Алексеем Сергеевичем, в частности, окрестности Брянска, Новгорода-Северского и Курска, впоследствии стали известны как палеолитические районы. Упоминаются в своде и окрестности г. Зарайска, находки мамонта близ Рязани, на р. Проне и в Спасском уезде Рязанской губернии.
К настоящему времени на территории Рязанской области известно около 80 пунктов находок плейстоценовой фауны, имеющих более или менее точную привязку, и примерно столько же безадресных находок, сделанных в Рязанской губернии в XIX - начале XX вв. и хранящихся в фондах Рязанского историко-архитектурного музея-заповедника. Детальное изучение морфологических особенностей остеологического материала - дело будущего, в настоящей же работе речь пойдет о распределении остатков гигантских фитофагов - мамонта и шерстистого носорога - в пространстве Среднего Поочья.
Распределение остатков мамонта в пределах Рязанской области очень неравномерно. Наиболее насыщен ими северо-западный сектор, а юго-восточный, напротив, практически пуст. Это находит объяснение в свете общей картины распределения остатков мамонта в центральных областях Русской равнины (рис.1). Основная часть местонахождений тянется субпараллельно краю полосы Валдайского ледникового щита шириной 500-600 км, которая захватывает Рязанскую область своим южным краем. Именно в пределах этого "мамонтового коридора" происходило расселение так называемых "охотников на мамонта". В районе Рязани и Зарайска две ветви "мамонтового коридора" - верхнеокская и верхнедонская - сливаются. Эти ветви, возможно, фиксируют основные направления миграции крупных стад мамонта и в пределах осташковского времени несинхронны.
Ветви могут показывать и основные направления миграции племенных групп в верхнем палеолите. Л.В.Грехова считает, что заселение бассейна
Рис. 1. Пространственное распределение остатков мамонта в центре Русской равнины: квадрат с косыми линиями - более 1 местонахождения на 1000 кв.км; квадрат с перекрестными линиями - более 2 местонахождений на 1000 кв.км; полностью заштрихованный квадрат - более 3 местонахождений на 1000 кв. км . Цифры в квадратах - число местонахождений в данных широтно-долготных рамках (исключая палеолитические местонахождения)
Средней Оки происходило через верховья Дона [2]. Это вполне справедливо для первой половины осташковского времени (до максимума похолодания), что подтверждает Зарайская стоянка, датируемая концом ранне-осташковского - началом гмелинского времени [3]. Возможный маршрут миграции: верховья Дона - р. Осетр - р. Ока.
Иное дело - эпоха постмаксимума. Палеолитические стоянки Заозерье 1 и Шатрищи 1 находят ближайшие аналогии в памятниках типа Тимоновка-Юдиново, относящихся к так называемой "деснинской культуре" [4, 5]. Памятники этого типа широко распространены ь бассейне Десны, именно здесь сложились характерные для данной культуры традиции в изготовлении каменного и костяного инвентаря.Миграция деснинского населения в Поочье скорее всего, происходила из верхнего Подесенья. Ее наиболее вероятный путь: через водораздел по реке Снежеть или Навля и далее по реке Ицка, Крома, Цон, Орлик или Нугрь в долину
Оки. Такая картина вырисовывается, если брать во внимание распределение остатков мамонта в "коридоре" между верхней Десной и верхней Окой от 52°40' до 53°10' северной широты. В этом плане интересны находки верхнепалеолитических изделий на р. Нугрь [6]. Дальнейшее продвижение деснинского населения по долине Оки вдоль верхнеокской ветви "мамонтового коридора" приводит его в район Рязани и Спасска-Рязанского.
Не исключено, что с очередным похолоданием во время климатических пульсаций эпохи постмаксимума ремиграция обитателей Поочья на юг происходила уже в направлении бассейна Дона, однако не через долину реки Осетр, а по реке Проня и далее по рекам Ряса и Воронеж. Не исключено, что этот этап миграции отмечен стоянкой Масловка на р. Воронеж [7]. По крайней мере, условия залегания, основной объект охоты (как и в Шатрищах 1, это лошадь) и расщепленный кремень не противоречат такому предположению.
Следующий пункт возможной миграции - стоянка Борщево 2, имеющая много общих черт с Шатрищами 1, с одной стороны, [5] и с Курскими стоянками, с другой [8]. Предполагаемый путь миграции совпадает с восточной частью верхнедонской ветви "мамонтового коридора".
Вернемся, однако, к распределению остатков мамонта в Рязанской области. Более детальное рассмотрение северо-западного сектора области показывает, что и в его пределах распределение остатков мамонта неравномерно. Находки концентрируются в нескольких местах, а именно: в районе г. Рязани и к северо-востоку от него, в окрестностях г. Спасска-Рязанского, в окрестностях г. Касимова, вблизи г. Пронска и по небольшому притоку р. Проня - речке Галина.
С чем связано это явление? Для того, чтобы разобраться в его природе, необходимо совершить небольшой экскурс в геоморфологию и неотектонику. В районах, где линеамент реки (тектоническая структура, определяющая основное направление долины) пересекает тектонические швы или локальные неотектонические поднятия с большой амплитудой, происходят усиленное эрозионное расчленение местности с образованием и ростом балок и оврагов, а также сильное меандрирование реки с возникновением большого числа заводей, стариц, отмелей (ввиду подпруживающего эффекта). Именно в устьях оврагов, древних балок и притоков, в старицах складывались наиболее благоприятные условия для накопления остатков мамонта, обитавшего преимущественно на пойме. Тяжелые туши сносились во время половодий вниз по течению и накапливались, образуя так называемые "мамонтовые кладбища" [9-12].
Такие участки долин легко отслеживаются по целой серии признаков: изменению мощности аллювиальных толщ разных фаций, изменению ширины долины и ее элементов, изменению относительных высот поймы и
надпойменных террас, нарушению продольного профиля реки. Последний признак особенно легко поддается фиксации. Наложение распределения остатков мамонта на продольный профиль Оки в пределах Рязанской области показало, что не менее 90% их лежит в пределах изломов и антецедентных (приподнятых относительно нормального профиля равновесия) участков профиля, что очень характерно и для других рек центра Русской равнины (рис. 2).
Анализ распределения фаунистических остатков, в том числе мамонта, в долинах рек и на придолинных территориях в центре Русской равнины привел к выводу о том, что верхнепалеолитические стоянки осташковского возраста тяготеют к "районам концентрации остатков мамонта" -своеобразным разреженным "мамонтовым кладбищам", среди которых местами встречаются и крупные естественные скопления костных остатков. Такая стратегия выбора мест поселения, вероятно, связана с использованием "мамонтовых кладбищ" в качестве источника топлива, стройматериала и сырья для поделок - наиболее надежного в перигляциальных, часто совершенно безлесных, условиях.
Таким образом, у окрестностей Рязани и Спасска-Рязанского есть шанс стать в один ряд с Костенками и Пушкарями. Разведки П.И.Борисковского и А.В.Трусова выявили уже как минимум три верхнепалеолитических памятника в Спасском районе [13, 14]. Дальнейшие поиски находок эпохи палеолита здесь обречены на успех.
Большое количество находок, как имеющих точную привязку, так и относящихся в целом к Рязанской области (без детального адреса), позволяет провести некоторые сопоставления.
Различные категории костных остатков мамонта сохраняются в разной степени. Как явствует из приведенной таблицы, можно выделить три уровня сохранности костного материала, которые отмечаются не только в Рязанской, но и в Курской (бассейн Сейма), Брянской (бассейн Десны), Липецкой (бассейн верхнего Дона) областях:
I. Зубы и бивни. Сохраняются наиболее часто, составляют от 40 до 52% всего материала.
II. Трубчатые кости. Более подвержены разрушению, составляют 20-30% всего остеологического материала.
III. Плоские кости, массивные кости (черепа и нижние челюсти), ребра и позвонки. Сохраняются редко, возможно, ввиду меньшей прочности. Каждая из названных подгрупп III уровня составляет от 2 до 15% всего остеологического материала по мамонту.
Доли различных категорий костных остатков в общем количестве, а также их колебания по областям показаны на рис.3.
Разрозненные находки, в том числе из "районов концентрации", отличаются от насыщенных "мамонтовых кладбищ" типа Севского
Рис. 3. Сохранность различных категорий остатков мамонта: ЗБ - зубы и бивни; ТК - трубчатые кости; ПК - плоские кости;
МК - массивные кости; РП - ребра и позвонки; I-III - уровни сохранности; ______ - Рязанская область; ------- - Курская область;
_ . _ ._ - Брянская область; •"••"• - Липецкая область
(бассейн Десны), в которых ребра и позвонки составляют наиболее многочисленную категорию [15]. С "мамонтовыми кладбищами" в этом плане сходны культурные слои палеолитических стоянок Елисеевичи, Хотылево 2 и др. Следует заметить, что по этой причине сбор разрозненных костных остатков мамонта на большой территории представляется маловероятным. Качественный и количественный состав основной части костных остатков мамонта во многих культурных слоях может быть объяснен либо доставкой на стоянку целых туш добытых на охоте животных, во что трудно поверить, учитывая весовые характеристики мамонта и даже отдельных его частей, либо, что намного реальней, размещением поселения вблизи естественного скопления мамонтовых остатков. Несомненно, что эта гипотеза никоим образом не исключает эпизодической охоты на отдельных, особенно молодых, мамонтов.
См. таблицу [15]
Небезынтересны и данные, касающиеся другого гигантского фитофага -шерстистого носорога. Для бассейнов Десны и верхнего Дона получены соотношения численности находок мамонта и носорога примерно 10:1 и 12:1 соответственно. Это, вероятно, отражает реальное соотношение данных видов в природе и сходно с соотношением африканского слона и носорога в Кении [11, 16]. На верхней Оке это соотношение равно 6,5:1, а на средней Оке (в пределах Рязанской области) даже 5:1, то есть остатков носорога встречено в 2-2,5 раза больше по сравнению с регионами, лежащими южнее и юго-западнее. С чем может быть связан этот феномен - с более высокой плотностью окской популяции шерстистого носорога или с более продолжительным обитанием его в бассейне средней Оки?
Согласно [17, 18] и устному сообщению Н.В.Гарутта (1988 г.), в бассейнах Днестра и Дона, в Приазовье и Северном Причерноморье шерстистый носорог исчезает до начала фазы осташковского постмаксимума. Расцвет этого вида на верхнем и среднем Дону, судя по данным из культурных слоев Костенок, приходится на брянский интерстадиал. При этом интересно, что наиболее поздняя находка в Костенках 2 (максимум похолодания) обнаружена в комплексе 2 [19], возможно, представляющем следы естественного скопления костей в промоине.
Аналогично, видимо, и время исчезновения шерстистого носорога в «бассейне Десны: памятники с его остатками, как правило, датируются
Рис. 4. Пространственное распределение остатков шерстистого носорога в центре Русской равнины: квадрат с косыми линиями - более 1 местонахождения на 4000 км2; квадрат с перекрестными линиями - 4-5 местонахождений на 4000 км2; полностью заштрихованный квадрат - более 5 местонахождений на 4000 км2. Цифры в квадратах - число местонахождений в данных широтно-долготных рамках (включая находки на палеолитических памятниках)
временем до начала эпохи постмаксимума. Исключение составляет стоянка Супонево, однако следует заметить, что данные о ее фауне крайне противоречивы: коллекция утрачена, ее обработка была только предварительной и потому наличие нескольких обломков костей носорога в ней, упоминаемых В.И. Громовым [20], вызывает сомнение. На относительно синхронных Супоневу Тимоновских стоянках шерстистый носорог отсутствует.
Иная ситуация наблюдается в бассейне Оки. Наличие остатков шерстистого носорога в культурном слое стоянки Шатрищи 1, надежно датируемой эпохой постмаксимума [5], бесспорно, свидетельствует о его обитании на средней Оке в этот период. В то же время осмотр остеологического материала Рязанского историко-архитектурного музея-заповедника показал, что часть костей шерстистого носорога достаточно сильно фоссилизирована, что может быть косвенным свидетельством их большей древности. То же можно сказать и о локтевой кости шерстистого носорога, хранящейся в музее клуба "Горизонт",
г. Рязань, из аллювиальных отложений реки Галина. Уточнить это могли бы радиоуглеродные даты, пока отсутствующие.
Таким образом, можно предположить, что к концу эпохи постмаксимума в бассейне средней Оки существовала своеобразная рефугия, где здравствовал уже исчезнувший в более южных и западных районах шерстистый носорог.
Любопытна картина распределения остатков этого животного в центральной части Русской равнины (рис. 4). В отличие от мамонта, ареал находок остатков носорога не цельный или разделяющийся на отдельные ветви, а "лоскутный", состоящий из не связанных друг с другом частей. На рассматриваемом пространстве выделяются три подобласти:
днепровско-верхнеокская - наиболее крупная и наиболее насыщенная остатками, включает в себя бассейны Десны, Сейма, верхней Оки;
верхнедонская - менее насыщенная, ограничена верхним течением Дона и его притоков;
среднеокская - в пределах Рязанской и, возможно, Владимирской и юга Московской областей.
Дальнейшие исследования должны будут показать отличаются эти области друг от друга только зоогеографически или же имеются морфологические отличия между животными разных популяций. Пока же можно утверждать, что, в отличие от лежащих южнее районов, в среднем течении Оки шерстистый носорог не может быть использован для относительного датирования верхнепалеолитических памятников.
ЛИТЕРАТУРА
1. Уваров А.С. Археология России. Каменный период. Т. 1. - М., 1881.
2. Грехов» Л.В. Памятники эпохи палеолита и мезолита//Окский бассейн в эпоху камня и бронзы: Тр. ГИМ. -1970. - Вып.44.
3. Трусов А.В. Зарайская верхнепалеолитическая стоянка (предварительное сообщение)//Советская археология. -1985. - № 3. - С. 110-118.
4. Фролов А.С. Стоянка Заозерье 1 на Москве-реке // Краткие сообщения Института археологии. -1987. - Вып. 189. - С. 75-83.
5. Трусов А.В. Верхнепалеолитическая стоянка Шатрищи на средней Оке//Советская археология. -1989. - N° 3- - С. 96-112.
6. Археологическая карта России. Орловская область. - М., 1993.
7. Тарасов Л.М. Масловка - палеолитическая стоянка на р. Воронеж//Краткие сообщения Института археологии. -1983. - Вып. 173. - С. 67-71.
З.Борнсковскнн П.И. Палеолитические стоянки на территории Курска//Бюллетень комиссии по изучению четвертичного периода. - 1986. - Вып.55. -С. 64-81.
9. Верещагин Н.К. Почему вымерли мамонты. - Л.О 1У/У.
10. Верещагин Н.К. О происхождении мамонтовых кладбищ // Природная обстановка и фауны прошлого. - Киев, 1972. - Вып.6. - С. 131-148.
11. Чубур АА. Система человек-мамонт в бассейне Десны. Культурная адаптация в верхнем палеолите. - Курск, 1993.
12. Чубур АА. "Мамонтовое собирательство" в бассейне Десны//Природа. -1993. - № 7. - С. 54-57.
13. Борисковскнй П.И. Палеолитические и эпипалеолитические местонахождения бассейна р. Ока//Тр. советской секции международной ассоциации по изучению четвертичного периода. -1937. - Вып. 1.
14. Трусов А.В. Новая верхнепалеолитическая стоянка Шатрищи 2//Археология Рязанской земли: Научн. чтения. Тез. докл. - Рязань, 1988.
15. Лавров А.В., Мащенко Е.Н. Крупнейшее захоронение мамонтов в Европе//Природа. -1991. - № 1. - С. 52-55.
16. Соколов В.Е. Редкие и исчезающие животные (млекопитающие). - М., 1986.
17. Алексеем Л.И. Териофауна многослойной стоянки Молодова У//Многослойная палеолитическая стоянка Молодова V. Люди каменного века и окружающая среда. - М., 1987. - С. 153-162.
18. Смолмнннова С.П., Мух» Б.Б. Мамонт из позднепалеолитической стоянки Лески//Четвертичный период. Палеонтология и археология. - Кишинев, 1989. - С. 61-67.
19. Борнсковский П.И. Очерки по палеолиту бассейна Дона//Материалы и исследования по археологии СССР, 1963. - Вып. 121.
20. Громов В.И. Палеонтологическое и археологическое обоснование стратиграфии континентальных отложений четвертичного периода на территории СССР (млекопитающие, палеолит). - М., 1948.
О ПАМЯТНИКАХ С КРЕМНЕВЫМ ИНВЕНТАРЕМ В БАССЕЙНЕ р. ВЯЗОВКАДо недавнего времени памятники с кремневым инвентарем в северовосточной части Липецкой области были единичны. Исследования, проведенные в последние годы экспедициями Воронежского университета, Липецкого и Елецкого педагогических институтов, позволили открыть ряд местонахождений и стоянок, давших кремневый материал.
"В предлагаемой публикации рассматривается группа таких памятников, выявленных на р. Вязовка в Данковском районе Липецкой области.
Река Вязовка является правым притоком Дона, берет свое начало в Тульской области и имеет протяженность около 45 км. Ширина ее русла колеблется от 5 до 15м, глубина - от 0,2 до 2 м. Участку реки, где
обнаружены памятники с кремневым инвентарем, свойственны переменная асимметрия коренных склонов, неразвитость поймы и первых надпойменных террас. Первые надпойменные террасы изредка встречаются в виде изолированных сегментов высотой 1,5-2 м как по правому, так и по левому берегу реки. Долина также неразвита: ее плановая конфигурация повторяет изгибы русла. Крутые берега имеют, как правило, выходы известнякового щебня, гальки и низкокачественного валунного кремня, чаще всего желтого и коричневого цветов. В целом топогеографическая ситуация р. Вязовка типична для известнякового севера Липецкой области[1].
Бассейн реки неоднократно, частично или полностью, обследовался археологами [2-6]. Но только в единственном случае было отмечено местонахождение кремневого микронуклеуса и отщепа [5].
Разведочным отрядом Липецкого государственного педагогического института под руководством С.В.Соболева обследован участок реки от с. Спешнево-Ивановское до места впадения ее в р. Дон. С учетом уже упомянутого местонахождения кремневый инвентарь выявлен на 15 памятниках, 13 из которых расположены компактной группой на трехкилометровом участке реки между пос. Пролетарский и северной окраиной с.Барановка (рис.1). Из всех пунктов 10 находятся на левом берегу реки, 5 - на правом. Предварительность публикации обусловлена малочисленностью выявленных коллекций и отсутствием данных стратиграфии по памятникам, что во многом было предопределено возможностями проведенной разведки*. Поэтому нашей задачей в данном случае является публикация выявленных на сегодняшний день материалов с их предварительной хронологической оценкой**.
Пункт 1. Стоянка 1 у пионерлагеря "Солнечный". Выявлена на левом берегу реки, в 0,9 км севернее котельной лагеря, на краю площадки мыса, высота которого над уровнем реки составляет 25 м. Материал представлен 9 находками: одной проколкой на пластинчатом отщепе с невыделенной рабочей частью (рис.2.1), сечением пластины из белого кварцита со следами утилизации по одному из краев (рис.2.2) и семью мелкими кремневыми отщепами.***
______________________________________
*Разведка проводилась по Открытому листу третьей формы.
**Более поздний археологический материал с многослойных памятников не рассматривается, так как это не входит в задачу данной публикации.
***В индустрии рассматриваемой стоянки и всех остальных памятников использовался преимущественно уже упомянутый местный цветной валунный кремень очень низкого качества, самых разнообразных цветовых оттенков, но в большей мере - желтого и коричневого. Зафиксировано также использование галек, плитчатого кремня, кварцита и в отдельных случаях - высококачественного темно-серого мелового кремня.
__________________________________________
Рис. 2. Кремневый инвентарь памятннков 1 (1,2), 2 (3), 3 (4-9), 4 (10-13, 17), 5 (14-16, 18) бассейна р. Вязовка
Пункт 2. Стоянка 2 у пионерлагеря "Солнечный". Расположена на левом берегу реки, в 0,8 км северо-северо-западнее котельной лагеря и в 0,1 км северо-западнее моста через р.Вязовка, на краю площадки мыса высотой 20 м над уровнем реки. Выявлено 9 находок, в числе которых 7 мелких отщепов и обломок подпризматической пластины. Единственное орудие представлено концебоковым скребком на отщепе с неровным рабочим краем и визуально фиксируемыми следами утилизации (рис.2.3).
Пункт 3. Стоянка 3 у пионерлагеря "Солнечный". Расположена в лесу Ближняя Дубровка, на краю площадки левого берега реки высотой 14 м, в 0,3 км востоко-северо-восточнее котельной лагеря и в 0,5 км юго-юго-западнее моста через р. Вязовка. Кремневый материал собран в размывах дороги, пересекающей памятник. Всего выявлено? находок: одноплощадочный нуклеус для производства отщепов из темно-серого кремня со следами воздействия огня (рис. 2.4), обломок призматического микронуклеуса из темно-серого кремня (рис.2.5), концевой скребок на пластинчатом отщепе темно-серого цвета с оформлением крутой притупляющей ретушью рабочего края (рис.2.6), пластинчатый отщеп из коричневого галечного кремня со скоблевидной выемкой, имеющий следы утилизации (рис. 2.7), сечение призматической пластины из темно-серого кремня с подработкой притупляющей ретушью площадки слома и следами использования на одном из концов (рис. 2.8), небольшое рубящее орудие, которое ранее могло быть клиновидным нуклеусом (рис. 2.9), и один пластинчатый отщеп с нерегулярной ретушью по краю.
Пункт 4. Многослойное поселение 2 у пионерлагеря "Солнечный". Расположено на краю площадки мыса правого берега реки, в 0,9 км юго-юго-восточнее котельной лагеря. Мыс образован рекой и балкой Балакин Лог, имеет уклон в сторону русла, вследствие чего в пределах площади сбора материала (40x50 м) высота его колеблется от 20 до 25 м. Всего выявлено 16 находок: двухплощадочный микронуклеус (рис. 2.12), косоплощадочный пирамидальный микронуклеус (рис. 2. 17), обломок пластины со следами утилизации (рис. 2. 10), рубящее орудие на пластинчатом отщепе (рис. 2. 11), многофасеточный резец на крупном пластинчатом отщепе (рис. 2. 13) и 11 мелких отщепов без следов использования.
Пункт 5. Стоянка 4 у пионерлагеря "Солнечный". Расположена на краю предсклоновой площадки правого берега реки высотой 30-35 м над уровнем реки. Подъемный материал выявлен на участке площадью 40x50 м. Обнаружено 7 кремневых находок концевой скребок с округлым лезвием на продольном сколе мелкой гальки, слегка обработанном грубой подтеской (рис. 2.14), негатив резцового скола, сечение пластины (рис. 2.18) и 4 пластинчатых отщепа, один из которых имеет боковой резцовый скол (рис. 2.16), а два - следы использования в виде мелкой нерегулярной ретуши (рис. 2.15).
Пункт 6. Многослойное поселение 3 у пионерлагеря "Солнечный".
Расположено на краю площадки правого берега реки высотой 20 м, в 1,2 км востоко-юго-восточнее котельной лагеря, в 2 км юго-юго-западнее центра с.Барановка. Поселение сильно изрезано оврагами. Кремневый инвентарь представлен единственным микроотщепом из желтого валунного кремня.
Пункт 7. Многослойное поселение 4 у пионерлагеря "Солнечный". Расположено на краю предсклоновой площадки второй надпойменной террасы левого берега реки, в 0,9 км восточнее котельной лагеря. Высота террасы 10-12 м. Кремневый материал, собранный вдоль посадки, ограничивающей распахиваемое поле, представлен 9 находками: продольным сколом с косоплощадочного нуклеуса (рис. 3. 9), рубящим микроорудием (рис. 3. 1), двумя отщепами со скоблевидными выемками (рис. 3. 2, 3); тремя концевыми скребками (рис. 3. 4-6), два из которых веерообразного типа (рис. 3. 4,5), и двумя мелкими отщепами, один из которых имеет оформленную резцовым скалыванием концевую часть и следы утилизации по краю (рис. 3. 7).
Пункт 8. Многослойное поселение 5 у пионерлагеря "Солнечный". Расположено на слабовыраженном выступе левого берега первой надпойменной террасы высотой 4-6 м, в 0,9 км восточнее котельной лагеря, в 60 м ниже предыдущего памятника. Единственная кремневая находка представлена ретушером на крупном отщепе из серого валунного слегка патинированного кремня (рис. 3.8).
Пункт 9. Стоянка 5 у пионерлагеря "Солнечный". Расположена на площадке мыса левого берега реки высотой 14-15 м над уровнем реки, в 1,8 км восточнее котельной лагеря. Материал собран на площади 35x50 м и представлен двумя призматическими пластинами из кварцита (рис. 3. 10,11), пластинчатым отщепом с двумя скоблевидными выемками - на боковой части и с торца (рис. 3. 12) и 21 кремневым отщепом, на трех из которых имеются следы утилизации.
Пункт 10. Стоянка 6 у пионерлагеря "Солнечный". Расположена на краю предсклоновой площадки террасы левого берега реки высотой 12-14 м, в 1,6 км восточнее котельной лагеря ив 1,5 км западо-северо-западнее с. Барановка. Западная часть памятника разрушается оврагом. На площади 30x50 м собрано 8 кремневых находок: небольшое рубящее орудие, изготовленное на пластинчатом куске плитчатого кремня путем грубой односторонней подтески лезвийной части (рис. 3.13), и 7 мелких отщепов из цветного валунного кремня.
Пункт 11. Стоянка 1 у с. Барановка. Расположена на краю предсклоновой площадки высокой террасы левого берега реки, примыкая восточной частью к балке Второй Лог, в 0,75 км северо-западнее с. Барановка. Высота террасы 18-20 м. Кремневый материал выявлен вдоль края террасы на площади 45x90 м в количестве 17 единиц. Из всей коллекции орудий четыре: три скребка (рис.4. 1,2,5) и скол корковой части
Рис. 3. Кремниевый инвентарь памятников 7 (1-7,9), 8 (I), 9 (10-12), 10 (13), 15 (14) бассейн» у. Вязовка
гальки со скоблевидной выемкой и следами утилизации на противоположном от нее крае (рис. 4. 3). Скребки все концевые, но различаются по характеру оформления рабочего края. Один из них изготовлен на крупном обломке нуклеуса (рис.4. 1). Рабочий край неровный, сильно сработан. Рабочий край другого скребка прямой, даже слегка вогнутый, оформлен крутой притупляющей ретушью, в качестве заготовки использован поперечный скол с мелкой гальки (рис. 4. 2). Рабочая часть третьего скребка предварительно не подготавливалась для соответствующей функции: в этом качестве использовался утолщенный пластинчатый отщеп, о чем свидетельствуют хорошо фиксируемые визуально характерные следы сработанности, когда микроскалывание в процессе работы происходило в сторону направления силы нажима (рис. 4. 5).
Пункт 12. Стоянка 2 у с.Барановка. Расположена в 0.05 км восточнее предыдущего пункта, по другую сторону балки Второй Лог, на небольшом всхолмлении второй надпойменной террасы левого берега реки высотой 20 м над ее уровнем. Западная часть памятника разрушается балкой. Материал выявлен на площади 40x60 м. Единственное орудие представлено боковым резцом, оформленным на отщепе (рис. 4. 8). Найдены также 13 отщепов, два из которых имеют следы утилизации (рис. 4. 6, 7).
Пункт 13. Многослойное поселение 3 у с.Барановка. Расположено в приустьевой части левого берега балки Второй Лог, в 0,5 км южнее пункта 12, на участке пологого склона второй надпойменной террасы левого берега реки высотой 8-10 м. Кремневый материал в количестве 16 единиц собран на площади 45x60 м. Он представлен одноплощадным подклиновидным микронуклеусом (рис.4.9), рубящим орудием на крупном отщепе (рис. 4.10), сечением пластины со скоблевидной выемкой, сечением широкой призматической пластины со следами ретуши (рис. 4.14), 12 отщепами, два из которых имеют следы нерегулярной ретуши и последующей утилизации (рис. 4.11,12).
Пункт 14. Местонахождение кремня в с.Барановка. Призматический двухплощадочный уплощенный микронуклеус и отщеп из валунного кремня выявлены А.Ю.Клоковым в с.Барановка при осмотре пойменного участка правого берега реки возле бывшей плотины водяной мельницы [5].
Пункт 15. Местонахождение кремня в г.Данков. На правом берегу реки, в 40 м юго-юго-восточнее мостового перехода, в 0,3 км в том же направлении от районной больницы, на границе поймы и первой надпойменной террасы (1,5 м над уровнем реки) найдено комбинированное орудие на отщепе средних размеров (рис. 3. 14). Орудие могло использоваться как скобель, скребок или проколка. Для изготовления его использовался темно-серый валунный кремень.
Количество кремневых находок, выявленных на каждом из памятников, колеблется от 1 до 24 единиц (табл. 1).
Рис. 4. Кремневый инвентарь пайщиков 11 (1-5), 12 (6-8), 13 (10-14) бассейна р. Вязовка
Таблица1 [17]
Распределение различных типов находок по памятникам с кремневым инвентарем на р. Вязовка
На четырех из них выявлено по одной-две кремневой находке, на 11 -от 7 до 24. Первые мы условно относим к местонахождениям, вторые - к стоянкам. Условность такого деления в данном случае очевидна, тем более что ни один из памятников не подвергался шурфовке. Также не может идти речь и о "чистоте" комплексов. Да и статистическая представленность материала на каждом из пунктов крайне недостаточна.
Таким образом, информативный потенциал памятников очень ограничен. Тем не менее, исходя из существующего уровня их
исследованности, мы все же предпримем попытку некоторого предварительного анализа.
Объединяющим для всех пунктов является сырьевой фактор (табл. 2).
Таблица2 [18]
Соотношение различных видов сырья в индустрии памятников р.Вязовка
Из табл. 2 видно, что почти на всех памятниках в качестве сырья использовался цветной валунный кремень местного происхождения. Исключение составляет пункт 3, в материале которого преобладает темно-серый также валунный кремень, но более высокого качества. Единственные находки на местонахождениях 8 и 15 - также из темно-серого валунного кремня. В материалах пункта 3 (один случай) и пункта 11 (два случая) зафиксировано использование в качестве заготовок кремневых галек. Единственный факт применения в качестве сырья плитчатого кремня отмечен среди находок пункта 10. Артефактов из кварцита выявлено только три: два - в материале пункта 9, один - в материале пункта 1.
Вследствие низкого качества сырья орудия из него маловыразительны, часто не имеют морфологически выраженных -форм, за исключением орудий из темно-серого кремня. Возможно, это обстоятельство объективно сдерживало открытие подобных памятников, так как у исследователей срабатывала "естественная привычка ориентироваться при поисках прежде всего на хорошо заметный (свежий или патинированный) броский кремень или кварцитовый песчаник" [7].
Геологи выделяют на территории страны целые регионы, где нет высококачественного мелового кремня и его заменителей (кварцитового песчаника или обсидиана) [7]. К таковым относятся и территории верхнего
и частично среднего Дона. Поэтому поиск здесь следует направить на выявление орудий труда из другого минерального сырья.
Несомненно, корректировка поиска с учетом изложенных обстоятельств в ближайшее время позволит выявить новые аналогичные памятники.
Малочисленность коллекций памятников и невыразительность изделий затрудняют определение их хронологических границ На трех памятниках - местонахождениях 6, 8 и многослойном поселении 13 -каменный инвентарь может быть предварительно соотнесен с эпохой бронзы, так как выявлен вместе с соответствующей керамикой. Остальные местонахождения (пункты 14 и 15) резко отделяются от основной части памятников своим низким расположением относительно уровня воды. Они могли попасть сюда вследствие случайных факторов (смыва, перенесения человеком и т.д.). С другой стороны, мы не должны исключать возможную связь этих находок с эпохой неолита-бронзы, когда шло активное хозяйственное освоение поймы.
Увязать оставшиеся 10 памятников (пункты 1-5, 7, 9-12) с этим периодом проблематично, так как, во-первых, не выявлено соответствующей керамики, а во-вторых, не позволяет это сделать техника первичного расщепления сырья и вторичной обработки заготовок. Все указанные пункты находятся на площадках вторых надпойменных террас, усредненная высота которых колеблется от 11 до 32 м (табл. 3).
Таблица3 [19]
Высота расположения памятников над уровнем реки (в м)
Примечание. Для памятников, имеющих перепад высот, взята усредненная отметка.
Топография памятников отражена также на рис. 5.
При осмотре обнажений на пунктах 3, 9 и 11 удалось зафиксировать преобладающее залегание находок в верхнем слое желтой глины, что позволяет предположить их позднеплейстоценовый-раннеголоценовый возраст [8]. Если это предположение верно, то объяснима и их столь высокая топография. Такие условия были предопределены таянием ледника, которое постоянно стимулировало на обширных территориях
Рис. 5. Топографические условия расположения памятников с кремневым инвентарем в бассейне р. Вязовка: а - типы террас, на которых выявлены стоянки и местонахождения; б - соотношение высот расположения памятников (местонахождения кремня на графике выделены кружком)
полноводность рек, вследствие чего уровень воды в них был значительно выше современного [9, 10). Поэтому стоянки древних людей этого времени и находились на высоких террасах или мысах. Такая особенность характерна для финальнопалеолитических и раннемезолитических памятников многих регионов [11, 12].
Бедность кремневого инвентаря стоянок свидетельствует об их кратковременности, что, видимо, связано с охотничье-собирательским укладом хозяйства.
Осуществить более конкретную культурно-хронологическую привязку инвентаря выявленных стоянок чрезвычайно сложно. Вернуться к этой проблеме можно будет после получения более представительной коллекции.
ЛИТЕРАТУРА
1. Долинно-речные ландшафты Среднерусской лесостепи/Под ред. Ф.Н.Милькова. - Воронеж: Центрально-черноземное кн. изд-во, 1982. - С.77.
2. Левенок B.Il. Отчет об археологических работах Верхне-Донской экспедиции. - Ленинград, 1959. - Архив ИА РАН.
3 Левенок В. П. Отчет о палевых работах Верхне-Донской экспедиции за 1965 г. -Ленинград, 1966. -Архив ИАРАН.
4. Клоков А.Ю. Отчет о работах Верхне-Донского археологического отряда Липецкого областного краеведческого музея. - Липецк, 1983. - Архив ИА РАН.
5. Клоков А.В. Отчет об археологической разведке в бассейне р. Вязовка на территории Липецкой и Тульской областей в 1994 г - Воронеж, 1995. - Архив ИА РАН.
6. Соболев С.В. Отчет о разведочных работах в Данковском районе Липецкой области по р.Вязовка в 1995 г. - Липецк, 1995. - Архив ИА РАН.
7. Петрунь В.Ф. К петрографической характеристике материала каменных орудий палеолита//Материалы и исследования по археологии СССР. - 1971. - Вып. 173. - С. 282-297.
8. Бутаков Г.П. и др. Геолого-геоморфологические условия и палеогеография палеолитических памятников правобережья Средней Волги/Г. П.Бутаков, М.Ш.Голикова, В.И.Мозжерин//Памятники первобытной эпохи в Волго-Камье. -Казань, 1968. - С. 4-19.
9. Лаврушин ЮЛ. и др. Геолого-палеоэкологические события севера аридной зоны в последние 10000 лет / ЮА. Лаврушин, ЕА. Спиридонова, Л.Д. Су-лержицкий/уГеолого-палеоэкологическая обстановка четвертичного периода. К XIII конгрессу ИНКВА (Китай, 1991). - М., 1991. - С. 87-104.
10. Нурмаметов Э.И. К палеогеографии плейстоцена и голоцена Центрального Казахстана//Первобытный человек, его материальная культура и природная среда в плейстоцене и голоцене (палеолит и неолит): Тез. докл. всесоюзн. симпозиума. -М., 1973. - С. 74-76.
11. Матюшин Г.Н. Геология, периодизация и хронология каменного века Урала//Краткие сообщения Института археологии. -1985. - Вып. 181. - С. 87-92.
12. Халиков А.Х. Древняя история Среднего Поволжья. - М.: Наука, 1969. - С.7КАМЕННЫЕ ТОПОРЫ ИЗ КАДОМСКОГО МУЗЕЯ
В.П.Челяпов, Д.А.Иванов (г.Рязань)
Настоящая статья продолжает серию работ, посвященных находкам каменных топоров на территории Рязанской области, хранящихся в районных музеях. Ранее были опубликованы коллекции из фондов Кораблинского и Сапожковского краеведческих музеев [1,2].
Северо-восточная часть Рязанской области, где расположен Кадомский район, по мнению ряда исследователей, входила в ареал распространения балановской культуры [3, 4] или являлась зоной контактов между окско-деснинской, балановской и нижнеокской группами фатьяновской культуры [5].
Присутствие балановской керамики в Кадомском районе на поселении Кокуй было зарегистрировано еще в 1930 году Н.В.Говоровым [6]. В 1970 и 1988 гг. на этом поселении В.Н.Шитовым были проведены небольшие работы, в процессе которых также были найдены фрагменты балановских сосудов [7]. Находки же каменных топоров на территории Кадомского района зарегистрированы совсем недавно. Авторами опубликованы 4 каменных сверленых топора-молотка из окрестностей с.Чермные [8].
В Кадомском краеведческом музее хранится небольшая коллекция каменных орудий, состоящая из 4 целых и 5 обломков топоров-молотков и одного клиновидного топора. Часть из них депаспортизована. О некоторых известно только то, что они найдены на территории района.
В Рязанской области пока еще не выявлены фатьяновско-балановские могильники. В этом плане следует обратить внимание на скопление топоров (4 экземпляра) у деревни Ивановка, где можно предположить наличие могильника, возможно, уже разрушенного.
Ниже приводится характеристика топоров из Кадомского музея. В описании использована типология, разработанная Д.А.Крайновым.
1. Коротколопастной подромбический каменный сверленый топор-молоток. Лезвие и боковая часть немного обломаны. Длина сохранившейся части 12,7 см. Диаметр сверлины л. и т. 2,5 см. Найден в ручье Урзево в 200 м выше школы деревни Ивановка (рис. 1.1).
2. Ромбический каменный сверленый топор-молоток. Длина 10,3 см, наибольшая ширина 5,9 см. Длина лезвия 4,5 см. Диаметр сверлины л. и т. 2,2 см. Обушок слегка отбит. Найденус.Котелино (рис.1.2).
3. Ромбический узкообушковый каменный сверленый топор-молоток. Длина 16,6 см, наибольшая ширина 6,6 см. Диаметр сверлины л. 2,5 см, т. 2,8 см. Длина лезвия 3,7 см. Найден к северо-востоку от с. Игнатове при раскопках кургана местными жителями (рис. 1.5).
4. Ромбический узкообушковый каменный сверленый топор-молоток. Длина 14,9 см, наибольшая ширина 6,7 см. Длина лезвия 3,7 см. Диаметр сверлины л. 2,2 см, т. 2,6 см. Найден в Кадомском районе (рис. 1.6).
5. Усеченно-конический молотковидный топор. Длина 9,3 см, наибольшая ширина 5,3 см. Длина лезвия 2 см. Диаметр сверлины л. и т.
2.1 см. Найден у с. Котелино (рис. 1.3).
6. Обломок каменного топора, вторично использованный в качестве топора с перехватом. Длина 9,1 см, наибольшая ширина 6 см. Длина лезвия
3.2 см. Найден в Кадомском районе (рис. 1.4).
7. Обломок ромбического обоюдоострого молотковидного топора. Длина сохранившейся части 11,5 см, наибольшая ширина 7,5 см. Диаметр сверлины л. и т. 2,4 см. Край несет следы многочисленных ударов. Найден у ручья Урзево в 200 м выше школы в д. Ивановка (рис. 1.7).
8. Клиновидный каменный топор. Длина 10,8 см, наибольшая ширина 4,7 см. Лезвие слегка обломано. Длина сохранившейся части 2,7 см. Найден в Кадомском районе (рис. 1.8).
9. Обломок каменного сверленого топора-молотка. Длина сохранившейся части 8 см, наибольшая ширина 6,9 см. Диаметр сверлины л. и т.
2.3 см. Лезвие длиной 3,2 см слегка скошено. Найден в ручье Урзево в 200 м выше школы деревни Ивановка (рис. 1.9).
10. Обломок каменного сверленого топора-молотка. Длина сохранившейся части 5 см, наибольшая ширина 6,3 см. Диаметр сверлины л. и т. 2,2 см. Найден в ручье Урзево в 200 м выше школы деревни Ивановка (рис. 1.10).
ЛИТЕРАТУРА
1. Челяпов В.П. Каменные топоры из собрания Кораблинского музея// Археологические памятники Среднего Поочья: Сб. научи, трудов. Вып.1 - Рязань, 1992.
2. Челяпов В.П. Каменные орудия из фондов Сапожковского музея//Древние памятники Окского бассейна. - Рязань, 1993.
3. Бадер О.Н., Халиков А.Х. Памятники балановской культуры//Свод археологических источников. - 1976. - Вып. В1-25.
4. Бадер О.Н., Халиков А.Х. Балановская культура//Археология СССР. Эпоха бронзы лесной полосы СССР. - М.: Наука, 1987. - С. 76-84.
5. Крайнев ДА Древнейшая история Волго-Окского междуречья. Фатьяновская культура. II тысячелетие до н.э. - М.: Наука, 1972. - С. 222, рис. 74.
6. Говоров Н.В. Предварительный отчет о поездке в г. Кадом в 1930 г. // Научный архив Рязанского историко-архитектурного музея-заповедника, №410.
7. Шитов В.Н. Поселение Кокуй в Кадомском Примокшанье//Древние поселения Примокшанья: Тр. МНИИЯЛИЭ. Вып. 104. - Саранск, 1992.
8. Челяпов В.П., Иванов ДА Находки каменных топоров на территории Рязанской области//Археологические памятники Среднего Поочья: Сб. научи, трудов. Вып.4. - Рязань, 1995.
(г.Воронеж)
РАЗМЫШЛЕНИЯ В СВЯЗИ С ФЕНОМЕНОМ ПОКРОВСКИХ ДРЕВНОСТЕЙ*
(*Статья написана по мотивам дискуссии на III Рыковских чтениях (г.Саратов, 1994г.).)
А.Д.ПряхинОдна из ключевых проблем отечественной археологии - осмысление роли массивов населения евразийской степи и лесостепи эпохи бронзы в исторических процессах на территории Старого Света во II тысячелетии до н.э. Ведущей тенденцией решения этой проблемы является признание роли пояса "степных скотоводов". Правда, под последними сегодня понимается население не только степной, но и лесостепной зон Евразии. Одно из ярких явлений, отражающих эти исторические процессы, - древности абашевской и срубной культурно-исторических общностей, включая массив памятников Покровского типа, вокруг оценки которых ныне ведутся достаточно горячие споры.
Но начать все-таки следует с возможности оценки древних скотоводов евразийской степи и лесостепи с позиций развития цивилизационных процессов на этих территориях в древности.
Несколько лет назад были сформулированы основные положения такой оценки, сущность которых сводится к обоснованию понятия степной скотоводческой цивилизации I тыс. до н.э. |1]. Тогда же была высказана и мысль о том, что ряд петровско-синташтинских поселений эпохи средней бронзы представляет собой своего рода религиозно-административные и культовые центры, а стоящее за ними явление можно считать феноменом "протоцивилизации бронзового века" применительно к урало-казахстанским степям [2]. Правомерность такого подхода стала очевидной в связи с публикацией результатов исследования Синташтинского комплекса памятников [3].
Попытка оценки проблематики эпохи бронзы евразийской степи и лесостепи с позиций цивилизационного подхода была предпринята мною на проходившей в сентябре 1994 г. в Москве международной конференции "Горизонты антропологии", посвященной памяти выдающегося ученого-гуманитария Валерия Павловича Алексеева. По моим представлениям, в так называемом "степном скотоводческом поясе" лесостепным скотоводам отводилась не только не второстепенная, но подчас и доминирующая роль [4,5].
Обосновать данную мысль целесообразно на примере уже упоминавшихся, связываемых с индоиранцами абашевской культурно-исторической общности эпохи средней бронзы и срубной культурно-исторической общности, как, впрочем, и андроновской культурно-исторической области эпохи поздней бронзы, включая массивы памятников, где налицо наличие абашевского, срубного и андроновского (прежде всего алакульского) компонентов.
Основной массив памятников абашевской культурно-исторической общности, относящихся преимущественно ко второй четверти - середине II тыс. до н.э., локализуется в лесостепи от левобережья Днепра на западе до районов Зауралья с выходом как в степные, так и в лесные районы на востоке [6,7]. Основная зона распространения памятников срубной культурно-исторической общности (вторая половина II тыс. до н.э.) охватывает степные и лесостепные пространства донецко-доно-волжского региона, включая восточные районы Украины на западе и Южный Урал на востоке [8[. К востоку от "срубников" находится родственный массив памятников алакульской культуры [9,10]. Известная близость материальных культур тех и других послужила поводом говорить о единой срубно-алакульской культурно-исторической общности [11].
Правомерность опоры именно на эти группы памятников объясняется тем, что они связаны со сменяющими друг друга массивами населения, имеющими единую хозяйственную модель и единую линию развития металлургических традиций. Более того, представители абашевской культурно-исторической общности являлись одним из компонентов при формировании срубной культурно-исторической общности. А памятники Покровского типа - своего рода связующее звено между ними.
В основе хозяйственной деятельности этих массивов населения лежит пастушеское скотоводство с разными степенями подвижности, что и позволяет употреблять применительно к ним термин "древние скотоводы". Налицо также наличие сложившихся, в своей основе весьма самобытных традиций металлургии и металлообработки, сопоставление которых прекрасно иллюстрирует историческое развитие этих отраслей. Абашевский и срубный миры, вероятно, составляли основу гигантской Евразийской металлургической провинции [12]. Своего рода промежуточный облик имеет металл, происходящий из комплексов Покровского типа [13].
Весьма показателен и сам факт выделения поистине колоссальных культурно-исторических образований эпохи бронзы, включая абашевскую и срубную, базирующихся не только на близкой этнической подоснове, но и, надо думать, на единстве конкретно-исторической ситуации. Налицо также значительная, особенно в эпоху поздней бронзы, плотность населения, сочетающаяся с масштабностью строительной деятельности, нацеленной преимущественно на возведение культово-погребальных комплексов и в несопоставимо меньшей степени - на развитие строительного дела в системе протоурбанизационного продвижения. Все это согласуется с развитием сухопутных транспортных средств, обеспечивающих устойчивость широтных связей, в том числе торгово-обменного характера.
Названные показатели сочетаются с наличием у данных массивов населения четкой социальной стратификации (особенно показательны
в этом плане выявленные захоронения воинов-колесничих) и устойчивой мировоззренческой модели, имевшей продолжение в последующее время и "дожившей" чуть ли не до современности на территории северной Индии. Развитой мировоззренческой модели соответствуют и выраженный в искусстве облик духовной культуры, разветвленная система знаний с возможностями фиксации и передачи информации, о чем свидетельствует многочисленная серия сосудов со знаками.
Что же касается известной нивелировки и своего рода стандартизации ряда показателей материальной культуры в срубное время, - это не только показатель ее стабилизации, но и результат обратного воздействия на скотоводов со стороны земледельческих обществ древневосточного мира, с которыми они вступили в достаточно тесное взаимодействие.
Именно в обозначенном контексте исторических оценок и культурно-археологических построений следует рассматривать массив памятников доно-волжской степи и лесостепи, по отношению к которому все чаще употребляются термины "памятники Покровского типа" и даже "памятники покровской культуры".
Изучение и осмысление этих памятников в значительной степени связано с работами ученых-археологов Саратовского университета разных поколений - П.С.Рыкова, И.В.Синицына, Н.М.Малова и др. Особенно следует отметить плодотворность работы в этом направлении сегодняшнего поколения ученых-археологов, возглавляемых Н.М.Маловым, давшим, кстати, историко-культурную оценку памятников Покровского типа [14].
Не случайно связанная с оценкой покровских памятников проблематика нашла свое четкое выражение на проведенных в октябре 1994 г. Саратовским университетом III Рыковских чтениях [15].
В этих чтениях довелось непосредственно участвовать и мне. Замечу, что обстоятельства сложились таким образом, что в предыдущий раз я был в Саратове ровно четверть века назад. Тогда я работал над монографией по абашевской культурно-исторической общности и интересовался материалами раскопок 20-х гг. Покровских курганов. Ранний пласт погребений этих курганов, по моим представлениям, связывался с поздним этапом доно-волжской абашевской культуры. Напомню, что тогда ранний пласт погребений Покровских курганов, как, впрочем, и другие подобные комплексы с территории Нижнего Поволжья, уверенно рассматривались в системе древностей срубной культуры. В значительной степени этих позиций придерживались и ведущие саратовские археологи тех лет И.В.Синицын и В.А.Фисенко, которые, тем не менее, всячески оказывали мне содействие и поддерживали отстаиваемую мною позицию. Но вскоре они ушли из жизни. И в археологии Саратовского университета, занимавшего до тех пор одну из ведущих позиций среди университетов страны в изучении эпохи бронзы, наступил спад. И тем более приятно было, участвуя в III Рыковских чтениях, ощутить, что в Саратовском
университете на качественно новой основе возродилось научное направление по изучению эпохи бронзы Нижнего Поволжья и сопредельных территорий. На базе университетской археологической лаборатории проводятся ставшие традиционными Рыковские чтения [15,16], издается серия тематических сборников по археологии восточноевропейской степи [17-19], издан свод археологических источников по памятникам срубной культурно-исторической общности волго-уральского междуречья [20]. И практически во всех случаях в исследовательской проблематике ведущие позиции отводятся оценке памятников Покровского типа.
Если же к сказанному добавить результаты масштабных полевых исследований саратовских археологов последних лет, включая выявление серии сопровождавшихся дисковидными псалиями с шипами захоронений воинов-колесничих, включенных исследователями в число памятников Покровского типа, то можно констатировать, что выделение Покровского культурного типа правомерно. Именно этот термин фигурировал в докладе Н.М.Малова на III Рыковских чтениях [21].
Однако хотелось бы не только рассматривать покровские памятники как открывающие мир древностей срубной культурно-исторической общности, но и акцентировать внимание на тех показателях, которые позволяют ранние из них не отрывать от абашевских древностей. В этом ключе понимания я бы употребил термин "покровский феномен", видя за ним завершающий этап древностей доно-волжской абашевской культуры, о чем свидетельствуют и результаты раскопок Подклетненского могильника под г.Воронежем [22], и признавая при этом роль данного населения в становлении так называемых "развитых срубников". Иными словами, покровские памятники следует рассматривать как в связи с обоснованием завершающего этапа доно-волжской абашевской культуры и выяснением дальнейшей судьбы этого населения, так и в связи с оценкой раннего пласта срубных древностей.
В этом во многом преуспели саратовские ученые. Правда, хотелось бы предостеречь от проявляющегося сейчас стремления видеть в такого рода памятниках чуть ли не новую культурно-историческую общность и включать в их число комплексы, в своей основе как абашевские, так и срубные, что уводит от рассмотрения сути явления в системе оценки абашевской культурно-исторической общности средней бронзы и срубной культурно-исторической общности поздней бронзы, как, впрочем.и в русле оценки роли пастушеских скотоводов эпохи бронзы евразийской степи и лесостепи в цивилизационных процессах того времени.
Нельзя также не сказать, что в ходе обсуждения данного вопроса на III Рыковских чтениях стало очевидным, что для его конструктивного продолжения необходимо обратиться к результатам исследований памятников, относящихся к развитому и позднему этапам доно-волжской
абашевской культуры. Значительная часть коллекций, происходящих с этих памятников, хранится в музее археологии Воронежского университета. Было бы полезно на базе кафедры археологии Воронежского университета провести научную конференцию, на которой этот вопрос будет обсужден в системе оценки древностей не столько срубной культурно-исторической общности эпохи поздней бронзы, сколько абашевской эпохи средней бронзы, преимущественно в системе доно-волжской абашевской культуры.
ЛИТЕРАТУРА
1. Мартынов А.И. О степной скотоводческой цивилизации I тыс. до н.э. // Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций. - Алма-Ата, 1989.
2. Зданович Г.Б. Феномен протоцивилизации бронзового века Урало-Казахстанских степей. Культурная и социальная обусловленность // Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций. - Алма-Ата, 1989. - С. 187.
3. Генинт В.Ф. и др. Синташга. Археологические памятники арийских племен Урало-Казахстанских степей. 4.1 / В.Ф. Генинг, Г.Б.Зданович, В.В.Генинг. -Челябинск, 1992.
4. Пряхин А.Д. Степь и лесостепь в эпоху бронзы // Мат. конф. "Археология и социальный прогресс". Вып.2. - М., 1991. - С.26.
5. Пряхин А.Д. Степь и лесостепь в эпоху бронзы (проблемы взаимодействия массивов населения). - Уфа, 1992. - С.22-23.
6. Пряхин А.Д., Халнков А.Х. Абашевская культура // Археология СССР. Эпоха бронзылесной полосы СССР. - М.: Наука, 1987. - С.124-136.
7. Пряхин А.Д. Погребальные абашевские памятники. - Воронеж: Из-во ВГУ, 1977.
8. Мерперт Н.Я. Срубная культурно-историческая область (к постановке вопроса) // Срубная культурно-историческая общность. Проблемы формирования и периодизации. - Куйбышев, 1985.
9. Кузьмина Е.Е. Откуда пришли индоарии? Материальная культура племен андроновской общности и происхождение индриранцев. - М., 1994.
10. Потемкина Т.М. Алакульская культура // Советская археология. - 1983. -№2.
11. Горбунов B.C. Бронзовый век Волго-Уральской лесостепи. - Уфа, 1992. -С. 196.
12. Черных Е.Н. и др. Европейская зона Евразийской металлургической провинции / Е.Н.Черных, С.В.Кузьминых, С.ААгапов // Древнейшие общества земледельцев и скотоводов Северного Причерноморья (V тыс. до н.э. - V в. н.э.): Мат. международной конф. Кишинев, 10-14 сентября 1990 г. - Киев. 1991. -С.110-111.
13. Малов Н.М. Покровско -абашевские украшения Нижнего Поволжья // Археология восточно-европейской степи. Вып.З. - Саратов, 1992. - С.22-23.
14. Малов Н.М. "Абашевские племена" Нижнего Поволжья (Памятники Покровского типа): Автореферат дис.... канд. ист. наук. - Санкт-Петербург, 1992.
15. Срубная культурно-историческая область: Материалы III Рыковских чтений. - Саратов, 1994.
16. Проблемы культур начального этапа эпохи поздней бронзы Волго-Уралья // Тез. докл. на II Рыковских чтениях. - Саратов, 1991.
17. Археология восточно-европейской степи. Вып.1. - Саратов, 1989.
18. Археология восточно-европейской степи. Вып.2. - Саратов, 1991.
19. Археология восточно-европейской степи. Вып.З. - Саратов, 1993. 20.Памятники срубной культуры Волго-Уральского междуречья: Археология
России. Свод археологических источников. Вып. В1-10. - Саратов, 1993.
21. Малож Н.М. Культурные типы памятников срубной культурно-исторической области (концептуальные основы) // Срубная культурно-историческая область. - Саратов, 1994.
22. Пряхин А.Д., Беседнн В.И. К оценке абашевских погребений Подклетнен-ского могильника // Археологические памятники Среднего Поочья. Вып.5. -Рязань, 19%.К ОЦЕНКЕ АБАШЕВСКИХ ПОГРЕБЕНИЙ ПОДКЛЕТНЕНСКОГО МОГИЛЬНИКА
А.Д.Пряхин, В.И.БесединВ последние годы в археологии вновь существенно возрос интерес к абашевской проблематике, что связано с осмыслением роли абашевской общности в культурогенетических процессах периода средней - начала поздней бронзы на территории как восточноевропейской, так и в целом евразийской степи и лесостепи. При этом ряд исследователей акцентирует внимание на памятниках волго-уральского региона, что объясняется достаточно долгим подходом к средневолжской абашевской культуре как к своего рода эталонной, а к уральской (баланбашской) - как к ее производной или тесно связанной с ней. В какой-то степени этому способствует существенное расширение источниковой базы по средневолжскому (раскопки II Виловатовского, Пеленгерского и др. могильников) и еще более по уральскому (раскопки поселения Тюбяк и др.) регионам. Получил хождение и тезис о приоритетном значении волго-уральского очага культурогенеза эпохи бронзы [1], особенно в свете открытия и изучения в Волго-Уралье ряда весьма значимых памятников - Синташты [2], Пота-повки [3] и др.
Доно-волжская же абашевская культура как бы вновь отодвинулась на второй план, в том числе и в связи с гипертрофированным восприятием памятников Покровского типа, среди которых оказались и многие памятники доно-волжской абашевской культуры.
В этих условиях принципиальную важность приобретает осмысление материалов раскопок одного из крупнейших погребальных памятников абашевской культурно-исторической общности - Подклетненского могильника под г.Воронежем, изучавшегося экспедицией Воронежского университета с перерывами со второй половины 70-х годов до начала 90-х.
Раскопано более 40 из 74 зафиксированных курганных насыпей. Но пока опубликована лишь краткая сводка результатов первого года исследо-
ваний памятника (4(с.9-20)]. И хотя полная публикация материалов еще впереди, есть смысл дать общую оценку могильника, наметить обрядовые группы захоронений доно-волжской абашевской культуры и в известной степени предложить их хронологическое членение.
Предлагаемая оценка основывается на анализе свыше 50 погребений абашевского круга. Не учтены лишь результаты раскопок 1994 г.
Подклетненский могильник расположен у западной окраины г.Воронежа в урочище Дубрава. Курганы могильника протянулись с востока на запад на расстоянии свыше 700 м. Фиксируется концентрация насыпей в несколько групп, между которыми находятся более или менее обособленные насыпи. Центральная, наиболее крупная, группа изучена почти полностью, в остальных исследовано не менее трех курганов в каждой.
Помимо абашевских в могильнике выявлены единичные погребения среднедонской катакомбной, воронежской и донской лесостепной срубной культур эпохи бронзы, а также захоронения раннего железного века. Все они либо находились в курганах на периферии могильника, либо были впущены в абашевские курганы.
Традиционно при изучении погребального обряда применяется метод выделения обрядовых групп. Предложенный Н.Я.Мерпертом для памятников древнеямной области [5], он прошел апробацию на материалах других культур, в том числе и применительно к территории лесостепного Подонья [6]. В его основе лежит группировка захоронений по положению и ориентировке костяков с учетом внутри- и надмогильных сооружений, разного рода подстилок, подсыпок и т.д. К сожалению, на Подклетненском могильнике такой подход применим не в полной мере. Дело в том, что в силу природных условий органические материалы здесь сохраняются крайне неудовлетворительно. В результате ориентировку погребенных удалось зафиксировать лишь в 15 случаях, а их положение - в 5. Кроме того, необходимо учитывать и саму специфику абашевского погребального обряда с его практикой устройства под одной насыпью нескольких синхронных или близких по времени захоронений, возведением внемогильных конструкций и размещением за пределами могил жертвенной пищи, сосудов и пр. Поэтому в основу анализа нами был положен метод группировки погребений по степени их сходства между собой.
Исходный список признаков включал размеры могильных ям (в сантиметрах), их ориентировку (в градусах), устройство (наличие приступок), погребальный инвентарь (его количество), наличие жертвоприношений животных, в том числе на перекрытии могилы. Кроме того, в список были внесены признаки, характеризующие абашевский курган как единый комплекс: наличие под насыпью одного или нескольких расположенных в ряд захоронений, внемогильные сооружения (оградки, ровики), наличие сосудов и жертвенников. В список не были включены данные о положении
костяков и их ориентировке, поскольку в большинстве случаев они не фиксировались.
Анализу подвергнуто 51 захоронение. Реальное количество абашевских погребений было, видимо, большим. Но во избежание ошибок, связанных с наличием в могильнике инокультурных захоронений, из анализа исключены безынвентарные впускные погребения, а также те из основных погребений, которые не сопровождались инвентарем или оказались сильно разрушенными.
Поскольку в списке присутствуют разнородные признаки, то предварительно был проведен анализ количественных признаков с целью их перевода в качественные.
В практике археологических исследований ориентировку объектов обычно дают по румбам (север, северо-восток и т.д.) с границей признака через 45°. Для могильных ям указываются две точки горизонта по длинной оси. Поскольку в Подклетненском могильнике все зафиксированные случаи ориентировки умерших, за исключением погребения 1 в кургане 3, находились в интервале от 0 до 180°, то и анализировалось только одно направление - по предполагаемой ориентировке костяка. Такой подход не исключает ошибок, поскольку, во-первых, возможно наличие погребений с альтернативной ориентировкой костяков, а во-вторых, в могильных ямах крупных размеров могло быть несколько погребенных, положенных поперек длинной оси ямы. Но вероятность таких ошибок невелика и на общие выводы существенного влияния они оказать не могут.
Частотная гистограмма ориентировок могильных ям (рис.1,а) показывает, что принимаемые в качестве исходных направления в целом отражают картину, близкую к реальной, но применительно к Подклетненскому могильнику требуют корректировки в определении границ каждого из направлений. Так, для погребений с северной ориентировкой интервал составляет от - 30 до 20°. Погребения с северо-восточной ориентировкой распределены в интервале от 20 до 80°, причем кривая распределения имеет отчетливо выраженную асимметрию к северу. Для погребений с восточной ориентировкой устанавливается очень узкий диапазон - 80-100°. Наибольшее количество могильных ям имело юго-восточную ориентировку.
Для дифференциации могильных ям по размерам построен корреляционный график (рис. 1,6), который позволил разбить их на четыре группы: малые (80+120x100+260 см), средние (120+180x160+230 см), большие (180+260x250+310 см) и очень большие.
После преобразования количественных признаков в качественные для каждой пары из числа взятых для анализа погребений были рассчитаны коэффициенты сходства [7,8(с.145)] и по их результатам построен граф (рис.2). Большая часть погребений разбилась на четыре группы, в основе которых лежат блоки погребений, объединенных наиболее сильными связями. Чтобы не размывать общую картину, внутри блоков показаны
Рис.1. Количественные характеристики могильных ям Подклетненского могильника: а - гистограмма ориентировок; б - график соотношения длины и ширины
I-IV,a,6, - группы и подгруппы; коэффициенты сходства: - от 1 до 0,81; = от 0,8 до 0,71;------от 0,7 до 0,6; ...... границы групп
только Эти связи. Более слабыми связями к блокам присоединен ряд других захоронений. Исключение составили 8 захоронений, которые в силу индивидуальных особенностей оказались как бы вне групп.
Наибольшим сходством, преимущественно стопроцентным, обладают погребения 1 группы. Достаточно компактной является также IV группа. Во II и II! группах выделяются подгруппы.
Не вдаваясь пока в оценку каждой из выделенных групп, выясним причины, обусловившие их выделение. Для этого нами были рассчитаны коэффициенты ассоциации между каждой из групп и описывающими погребения признаками [8(с.98)]. Кроме того, в связи с немногочисленностью погребений были определены коэффициенты сопряженности и проведена их проверка на достоверность по критерию хи-квадрат [8(c.97)]. Полученные результаты сведены в таблицу.
При коэффициентах ассоциации от 1 до 0,5 связь рассматривалась как положительная. Сила этой связи обозначена в таблице условными знаками. Наличие рамки показывает, что проверка по критерию хи-квадрат подтвердила ее достоверность. Признаки с такими коэффициентами можно рассматривать как диагностические для соответствующей группы.
Коэффициенты ассоциации в интервале от 0,5 до -0,5 принимались за показатель отсутствия связи между выделенными группами и признаками погребального обряда. То есть признаки с такими коэффициентами встречаются сразу в нескольких группах и не обнаруживают устойчивой принадлежности к какой-либо одной из них.
Наконец, высокие отрицательные коэффициенты (-0,5 ... -1) указывают на несовместимость признака погребального обряда и соответствующей группы захоронений, что также характеризует эту группу, отличая ее от тех, в которых такие признаки присутствуют.
Сопоставление выделенных групп и признаков позволяет достаточно полно охарактеризовать каждую из них.
Для I группы погребений характерна юго-восточная ориентировка могильных ям средних размеров, в которые помещалось чаще всего по одному сосуду и иногда - украшения. Погребения этой группы являются основными. Они образуют под курганами ряд из двух и более захоронений. Отсутствуют находки на перекрытиях и внемогильные сооружения (оградки и ровики). Яркий пример таких погребений дает курган 10, где в ряд располагались четыре погребения: два - в центре, два - ближе к полам.
Погребения II группы близки предшествующим. Для них также характерны юго-восточная ориентировка и наличие нескольких расположенных в ряд погребений под одной насыпью. В то же время в этих погребениях фиксируются большие размеры могильных ям, иногда наличие ступенек. Кроме инвентаря в могилах встречаются находки на перекрытии или на погребенной почве, могут присутствовать столбовые оградки или отдельно расположенные жертвенники.
Группа II неоднородна, в ней выделяются две подгруппы.
Первая из них (подгруппа "а") весьма близка погребениям I группы, что и нашло отражение на графе сходства. Не случайно и то, что в Них входят явно синхронные захоронения одних и тех же курганов 2,5,9.
Интерес представляют погребения подгруппы "б", где представлены комплексы курганов 16,20,22. Подгруппа выделилась благодаря присутствию в этих курганах круговых столбовых оградок и расположенных вне могил жертвенников.
Иную картину демонстрируют погребения III группы. Их связь с I группой явно слабее, а со II - практически отсутствует. Характерными особенностями этих погребений являются северная ориентировка
Взаимосвязь признаков погребального обряда с группами погребений Подклетненского могильника
Примечание. Рамкой обведены статистически достоверные связи
могильных ям, крупные размеры последних и наличие под курганом только одного захоронения. Однако эти признаки свойственны далеко не всем захоронениям данной группы. Часть из них имеет могильные ямы
больших и средних размеров. Они образуют основную, тесно взаимосвязанную подгруппу "а". Именно она близка погребениям I группы. Отмеченные же выше признаки в большей степени определяют облик подгруппы "б", в рамках которой фиксируется довольно слабое сходство между погребениями, поскольку каждое из них имеет наряду с общими и индивидуальные особенности, усложняющие погребальный обряд.
• Интерес представляют захоронения IV группы. Значительная часть признаков, отмеченных в погребениях описанных ранее групп, в них не встречается. Их характеризуют впускное положение в курганах, северовосточная ориентировка и малые размеры могильных ям. Тем не менее они связаны с захоронениями как II, так и III групп. Связующим звеном явились некоторые из погребений кургана 28. Два из них (28/7 и 28/8) совершены в ямах средних размеров, ориентированных по линии северо-северо-запад - юго-юго-восток. Скорее всего, эти два погребения имели ориентировку в северный сектор. Но, поскольку никаких следов костяков в них не сохранилось, их ориентировка в соответствии с обозначенными выше принципами была принята как юго-восточная, то есть в данном случае сказалась условность принятого допуска.
Внегрупповые захоронения выделились в связи с тем, что в каждом из них отмечено редкое сочетание признаков. В первую очередь, это опять же погребения в больших или очень больших могилах в сочетании с оградкой или ровиком, нестандартным набором погребального инвентаря и т.д. (погребения 6/1, 7/1, 11/1 и др.).
Таким образом, объединение погребений в группы не случайно, а отражает реальные различия в обряде захоронения. Налицо очевидное типологическое развитие по степени усложнения обряда от погребений I группы к погребениям подгруппы Иб. Слабее, но также достаточно отчетливо выражена связь между захоронениями I группы и подгруппы Ша.
Оценки полученных типологических рядов могут трактоваться как хронологические и (или) социальные. В этой связи представляют интерес стратиграфические данные.
Погребения I и II групп между собой не стратифицированы. Более того, в курганах 2,5,9,31 их расположение в ряд и одинаковая ориентировка явно указывают на близость во времени или даже синхронность. В курганах 16 и 22 эта синхронность подчеркивается наличием общей столбовой оградки. В то же время типологические различия не позволяют полностью исключить фактор времени. Если это предположение верно, то какая-то часть захоронений II группы несколько более поздняя.
Хронологическое соотношение захоронений III группы и двух предыдущих устанавливается по наличию впускного погребения 2 в кургане 31. Достаточно длительное существование погребений этой группы документируется случаями внутригрупповой стратиграфии (курганы 8 и
29). Кроме того, есть основание предположить деление погребений данной группы в соответствии с двумя выделенными подгруппами по социальному признаку. Первая подгруппа (IIIa) может трактоваться как рядовые захоронения, на что указывают средние размеры ям, малочисленность инвентаря, нередко впускное положение в кургане. Вторая подгруппа (III6), скорее всего, оставлена социально значимой частью населения.
Как неординарные следует рассматривать и большинство внегрупповых захоронений.
Подчеркнем, что степень связи у социально значимых захоронений значительно ниже, чем у рядовых, поскольку они содержат минимальное количество "общекультурных" признаков. Это нашло отражение и в выделении внегрупповых погребений.
Наконец, очевиден в целом относительно поздний характер погребений IV группы, которые оказались впускными в курганы с основными захоронениями первых трех групп (курганы 9,11,19).
Анализ погребального обряда существенно дополняется результатами изучения инвентаря погребений.
Наиболее массовой находкой в них является керамика.
Для морфологического анализа использовано 79 сосудов, сохранившихся на полный профиль или таких, реконструкция которых не вызывает сомнений.
Поскольку в задачи настоящей статьи не входит морфологическая классификация керамики, мы используем традиционное членение ее на колоколовидные, горшковидные, баночные, чашевидные сосуды и миниатюрные острореберные сосудики.
Для колоколовидных сосудов характерны приземистое, слегка профилированное тулово и резко отогнутая наружу шейка. Наибольший диаметр тулова не превышает диаметр венчика. Плечико иногда подчеркнуто едва намеченным ребром. Подобные сосуды представлены в захоронениях первых трех групп и внегрупповых (рис. 3.1,5,7,9,10; 4.5,6,9,13; 5.11,14,17; 6.10). Их реплики есть и в погребениях четвертой группы, но уже видоизмененные (рис. 7.3,4,7).
Горшковидные сосуды появляются в погребениях III группы (рис. 5.7,8,10), но более характерны для IV (рис. 7.5,9).
Сравнение пропорций тулова колоколовидных и горшковидных сосудов показывает почти полную их тождественность: у последних лишь чуть сильнее выражена его профилировка. Существенная разница обнаруживается только по одному признаку - степени отгиба шейки. У горшковидных сосудов она вертикальная, в то время как у колоколовидных резко отогнута наружу.
Ярким признаком абашевского керамического комплекса, его своеобразным индикатором являются миниатюрные острореберные сосудики. На Подклетненском могильнике их найдено 11 (рис. 3.3,6; 4.4,7,8; 6.6,9,11).
Рнс.3. Инвентарь погребений I группы (1-7,9-13,15-17,21) и подгруппы II» (8,14,18-20): 1-кург.31/погр1; 2-4-33/2; 5-10/2; 6,10-10/3; 7-33/насыпь; 8-25/1; 9-10/1; 11-13,17-10/4; 14-9/3; 15-2/1; 16-9/2; 18,19-2/3; 20-2/2; 21-2/1
Рис.4. Инвентарь погребений подгруппы Пб: 1,7,11-кург.22/погр.1; 2,4,10,13-16/2; 3-20/1; 5-22/насыпь;6,7,9,14-22/2; 12-16/1
Они отмечены в погребениях первых трех групп и внегрупповых. Отметим, что два сосудика из погребений III группы, сохраняющие признаки керамики такого рода, по форме выделяются из группы типично острореберных и могут рассматриваться, скорее, как их поздние дериваты (см. рис. 5.2,4).
Особо выделим находку миниатюрного сосудика с шаровидным туловом (см. рис. 4.14), имеющего аналогии в памятниках катакомбной культурно-исторической области.
Последнюю крупную группу керамики Подклетненского могильника образуют баночные сосуды. Среди них есть небольшие сосудики с цилиндрическим или почти цилиндрическим туловом (рис. 4.3; 6.2), типичные для средневолжской абашевской культуры. Но чаще встречаются
18,21-21/насыпь; 19,21-38/насыпь
Рис.6. Инвентарь погребений, не вошедших в основные группы: 1,11-кург. И/насыпь; 2,5,7-32/погр.1; 3-32/насыпь; 4-7/1; 6-15/насыпь; 8,9,10-6/1 крупные банки (рис. 5.1,3; 6.3,4; 7.1,2,6), характерные для погребений III и IV групп.
Перечень форм керамики Подклетненского могильника завершают чаши (рис. 3.17; 5.9). Имеющиеся экземпляры фрагментированы.
Орнаментация сосудов Подклетненского могильника в целом соответствует характеристике погребальной посуды доно-волжского региона, приведенной в [4(с. 92-95, табл. 2)].
Украшенными в рассматриваемой выборке оказались почти 80% сосудов. Орнамент чаще всего прочерченный (43%) или выполненный мелкозубчатым штампом (25%). Как поздний признак выступают оттиски гребенки с широкими редкими зубцами (6%) и перевитого шнура (9%). Иногда узор образован широкими желобками.
Показательнд также, что вопреки устоявшемуся мнению о почти обязательном для абашевской керамики Подонья наличии желобка на внутренней поверхности шейки этот признак отмечен лишь на 28% колоколовидных сосудов.
Рис.7. Инвентарь погребений IV группы: 1,2-кург.9/погр.1; 3,7-28/насыпь; 4-28/3; 5,8-28/6; 6-28/4; 9-28/8
Наиболее распространенными элементами орнамента являются горизонтальные линии (81%), зигзаг (37%), различного вида треугольники и ромбы (29%), часто ограниченные "бахромой" из наклонных или округлых вдавлений. Особенно ярким узором выделяются острореберные сосудики, чаши и банки небольших размеров, в то время как на остальных орнамент предельно прост.
Из числа не вошедших в сводку 1977 г. элементов отметим узор из равносторонних треугольников с горизонтальной штриховкой, прерывающуюся вертикальную елочку, валики.
Следует отметить, что в ряде случаев фиксируются нехарактерные для абашевской посуды элементы, такие, как вертикальная елочка с разделителями из вертикальных же линий, паркетоподобный узор и другие, которые, скорее всего, отражают инокультурные воздействия.
Приведенный обзор форм абашевских сосудов и их соотношения с выделенными обрядовыми группами показывает, что, несмотря на различия в погребальном обряде, для всех обрядовых групп, в принципе, характерны одни и те же формы с устойчивым сохранением традиций колоколовидности. В то же время, по мере развития обряда захоронения появляются некоторые новые разновидности сосудов, например, горшковидные.
Все это дает основание говорить не о смене культуры, на что могли бы указывать изменения обрядности, а о ее развитии. Сказанное касается и захоронений IV группы.
Прочий инвентарь немногочисленен, но достаточно показателен. Прежде всего отметим наличие типично абашевских желобчатых подвесок с расширяющимися концами. Одна из них, сделанная из бронзы, найдена в погребении 4 кургана 10 вместе с такой же по форме, но полукруглой в сечении (рис. 3.11,12). Еще одна, серебряная, найдена в погребении 2 кургана 33 (рис. 3.4). Тремя экземплярами представлены бронзовые браслеты. Вместе с подвесками в погребении 4/10 встречен широкий желобчатый браслет с приостренными несомкнутыми концами (рис. 3.13), а в погребении 1/17 - два браслета из толстого округлого в сечении прута (рис. 5.5,6). Возможно, браслету принадлежал и фрагмент бронзовой пластины из погребения 2/22.
Достаточно представительна серия бронзовых шильев (рис. 3.2; 4.10-12), которые найдены в погребениях 16/1, 16/2, 22/1, 33/2, нередко с остатками деревянных рукоятей.
Предметы вооружения представлены двумя бронзовыми ножами из погребения 2 кургана 2 (рис. 3.19) и погребения 1 кургана 32 (рис. 6.5), а также кремневыми наконечниками стрел, найденными в погребении 1 кургана 29 (рис. 5.12,13).
Перечень находок завершают каменные топор из погребения 1 кургана 6 (рис. 6.8) и навершие булавы из погребения 2 кургана 13 (рис. 5.16).
Показательно, что подавляющее большинство бронзовых украшений и шильев встречены в погребениях I и II групп. Как и обряд захоронения, они находят прямые аналогии в материалах средневолжской абашевской культуры. В то же время, прутковые браслеты из погребения 1 кургана 17 (группа III) связываются с позднеабашевскими древностями Подонья и памятниками так называемого Покровского типа в Поволжье [9]. Погребение с булавой, аналоги которой происходят из памятников того же круга [10], также оказалось в группе III.
Таким образом, характер инвентаря подтверждает хронологический приоритет погребений I и II групп по отношению к захоронениям III группы. Но он еще не отвечает на вопрос, насколько ранними являются первые две группы и как долго они существуют. В этом отношении примечателен нож из погребения 2/2. Характерными особенностями ножа,
резко отличающими его от типично абашевских древностей, являются параллельные грани, опущенные вниз края лезвия и отсутствие подромбического окончания черенка. По своему характеру он близок к ножам второго привольненского типа (11], широко представленным в донецких катакомбных древностях. Но подклетненский нож отличается от них опущенными краями лезвия. Чуть ли не единственным известным авторам статьи аналогом его является нож из погребения раннего этапа среднедонской катакомбной культуры могильника Прилепы [12]. Это обстоятельство наводит на мысль о возможности частичной синхронизации погребений I и II групп Подклетненского могильника с ранним этапом среднедонской катакомбной культуры.
Достаточно широк хронологический диапазон этих погребений Чтобы убедиться в сказанном, сошлемся на желобчатый браслет, обнаруженный в погребении 4/10. Распространение такого рода браслетов зафиксировано уже в Синташте [2] и в комплексах, выделяемых самарскими археологами в потаповский тип [13], как, впрочем, и в памятниках Покровского типа. Там же находит аналогии ряд зафиксированных в Подклетненском могильнике признаков погребального обряда (подгруппа II16 и внегрупповые захоронения): северная и северо-восточная ориентировка, особо крупные размеры могильных ям и сложное их устройство, наличие жертвенников с черепами и костями конечностей крупного рогатого скота и лошадей, расположение инвентаря не только в могилах, но и возле них.
Но в Синташтинско-Потаповских комплексах куда лучше сохранность органических материалов, что в значительной степени и позволило выявить там наличие коллективных захоронений и захоронений воинов-колесничих, включая остатки колесниц и псалии. С учетом широкого распространения в Доно-Волжском регионе воинских захоронений, в том числе и захоронений колесничих [14-16], можно предположить их наличие и в Подклетненском могильнике.
Таким образом, выделенные группы погребений Подклетненского могильника, с одной стороны, отражают хронологические изменения погребального обряда, а с другой - фиксируют нарастающую социальную дифференциацию общества.
Наиболее ранними в могильнике являются погребения I и II групп. Выше уже отмечалось, что и по обрядовым признакам, и по инвентарю они находят наибольшее число соответствий в средневолжских абашевских памятниках. Это, однако, не является показателем их безусловной синхронности. Во-первых, сами погребения I и II групп неодновременны. Датировка древнейших из них с использованием аналогий из памятников катакомбной культурно-исторической области, видимо, может быть определена не позднее конца первой четверти II тыс. до н.э. Во-вторых, дискуссионной остается относительная хронология средневолжских памятников, несмотря на стремление некоторых исследователей удревнить их [17]. В этой связи укажем, что Пепкинский курган, считающийся одним из наиболее ранних на Средней Волге [18], достаточно надежно синхронизируется с воинскими захоронениями Восточной Европы и Зауралья [19].
Между тем этим погребениям соответствует более поздняя III обрядовая группа Подклетненского могильника. Подчеркнем, что отмечаемая для данного памятника смена погребального обряда не повлекла за собой существенных изменений в керамическом комплексе: здесь фиксируется плавная эволюция ведущих форм сосудов и их орнаментации. Некоторые же инновации с чертами, указывающими на их восточное происхождение, не имеют здесь массового распространения. Это заставляет усомниться в правомерности возведения признаков, присущих неординарным, социально значимым захоронениям, в ранг чуть ли не культурных индикаторов.
Подчеркнем, что в инвентаре погребений III группы проявляются и те черты, которые, как нам представляется, неправомерно называются Покровскими. Не случайно в рамках Подклетненского могильника они выглядят как результат развития доно-волжской абашевской культуры, а не ее смены продвинувшимся сюда населением. И лишь в погребальном обряде и в инвентаре IV группы, наиболее поздней среди рассматриваемых захоронений, достаточно .широко представлены признаки, которые в дальнейшем получают развитие уже в срубной культурно-исторической общности. Именно по отношению к ним возможно применение термина "памятники Покровского типа", которые, фиксируя поздний этап абашевских древностей, в своей основе открывают уже пласт памятников срубной культурно-исторической общности.
Полученная картина убедительно подтверждается самой планиграфией могильника. Курганы с погребениями I и II групп составляют его ядро. Курганы с погребениями III группы либо примыкают к этому ядру, либо образуют изолированную группу к югу от него, а часть погребений впущена в более ранние насыпи. И, наконец, погребения IV группы оказываются впускными по отношению к захоронениям, включенным в другие группы.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бочкарев B.C. Карпато-дунайский и волго-уральский очаги кулыурогенеза эпохи бронзы //Конвергенция и дивергенция в развитии культур эпохи энеолита -бронзы Средней и Восточной Европы. - Саратов, 1995.
2. Генинг В.Ф. н др. Синташта. Археологические памятники арийских племен Урало-Казахстанских степей / В.Ф.Генинт, Г.Б.Зданович, В.В.Генинг. - Челябинск, 1992.
3. Васильев И.Б. и др. Потаповский курганный могильник индоиранских племен на Волге / И.Б.Васильев, П.Ф.Кузнецов, А.П.Семенова. - Самара, 1994.
4. Пряхин А.Д. Погребальные абашевские памятники. - Воронеж: Изд-во ВГУ, 1977.
5. Мерперт Н.Я. Древнейшие скотоводы Волжско-Уральского междуречья. -М.: Наука, 1974.
6. Синюх А.Т. Курганы эпохи бронзы Среднего Дона (Павловский могильник). - Воронеж, 1983.
7. Каменецкий И.С. и др. Анализ археологических источников (возможности формализованного подхода) / И.С.Каменецкий, Б.И.Маршак, Я.А.Шер. - М., 1975. - С.50.
8. Федоров-Давыдов ГЛ. Статистические методы в археологии. - М., 1987.
9. Малое Н.М. Покровско-абашевские украшения Нижнего Поволжья // Археология восточноевропейской степи. Вып.З. - Саратов, 1992. - С.26-28.
10. Малов Н.М. Погребения с булавами и втоками из Натальинского могильника//Археология восточноевропейской степи. Вып.2. - Саратов, 1991.
И. Братанко С.Н. Нижнее Подонье в эпоху средней бронзы. - Киев, 1976. -С.49-51, рис.22,8; 24,5,10,15.
12. Пряхин А.Д. и др. Среднедонская катакомбная культура: происхождение, этапы развития / А.Д.Пряхин, Ю.П.Матвеев, В.И.Беседин. - Воронеж, 1991. -С.4,17,рис.3,2.
13. Васильев И.Б. и др. Погребения знати эпохи бронзы в Среднем Поволжье / И.Б.Васильев, П.Ф.Кузнецов, А.П.Семенова // Археологические вести. Вып.1. -С. - Пб., 1992. - С.60-62, рис.3,17; 5,10.
14. Матвеев Ю.П. Воинские погребения эпохи средней бронзы // Древнейшие общности земледельцев и скотоводов Северного Причерноморья (V тыс. до н.э. -VB. н.э.): Мат. международной конф. - Киев, 1991. - С.117-119.
15. Пряхин А.Д., Беседин В.И. Щитковые (дисковидные) псалии со вставными шипами с территории Восточной Европы // Studia minora facilitate philosophicae universitatis Bruaensis. 1992. E.37.
16. Сннюк А.Т., Погорелое В.И. Курган № 16 Власовского могильника // Погребальные памятники эпохи бронзы лесостепной Евразии: Мат. к курсу археологии России. - Уфа, 1993.
17. Кузьмина О.В. Абашевская культура лесостепного Волго-Уральского междуречья. - Самара, 1992. - С.74-75.
18. Халнков А.Х. и др. Пепкинский курган (абашевский человек) / А.Х.Халиков, Г.ВЛебединская, М.М.Герасимова. - Йошкар-Ола, 1966. - С.25-36.
19. Беседин В.И. О хронологии Пепкинского кургана // Российская археология. - 1995. - № 3.НОВЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ МОГИЛЬНИКА ЛЕБЯЖИЙ БОР
В.П.ЧеляповЭкспедиция Научно-производственного центра по охране и использованию памятников истории и культуры Рязанской области при финансовой поддержке Рязанского областного центра детского и юношеского туризма продолжила раскопки поздняковского могильника у поселка Лебяжий Бор в Ермишинском районе Рязанской области. Памятник располагается в 0,7 км к югу от поселка, на правом берегу р.Мокши в 2 км от ее впадения в р.Оку, на северном берегу старичного озера Марищи
О - курганы, раскопанные в 1995 г.
Рис.1. План могильника Лебяжий Бор
(рис.1). Памятник сильно разрушен при. строительстве внутрихозяйственной дороги. Могильник открыт в 1975 г. Н.Л.Дресслер (1(с.63-64)]. В 1991 г. экспедицией НПЦ были исследованы курганы № 2-7 [2(c.21-43)J, а в 1994 г. - № 1,27,30,32 (3(с.80-104)]. В 1995 г. раскопкам подверглись курганы 14,15,22,24-26,31.
Следует отметить, что в связи с неблагоприятными почвенными условиями (песчаный грунт) костяки в погребениях не сохранились.
Курган 14 расположен в восточной части могильника. Форма кургана округлая, размер 14x14 м, высота 1,0 м (рис.2). Насыпь хорошо задернована и имела следующую стратиграфию: 1) дерновый слой мощностью 0,10-
Рис.2. План и профили кургана 14: а - дерн; б - коричневый песок; в - темно-коричневый песок; г - серо-коричневый песок; д - материк; е - сосуд; ж - угли и углистая прослойка; з - граница охристого пятна; и - темно-серый песок
0,18 м; 2) коричневый песок с вкраплениями угольков мощностью 0,4-1,0 м; 3) темно-серый песок с вкраплениями угольков 0,12-0,3 м; 4) материк - желтый песок.
В центре кургана сразу под дерном прослежена яма шириной 1,9 м, глубиной 0,57 м, заполнение - серый песок. В северо-восточном секторе в 6 м от условного центра кургана на глубине 130 см прослежено углистое пятно размером 1,1x0,66 м, мощностью 0,03 м. В этом же секторе в 1,0 м от центра кургана на глубине 77 см расчищено углистое пятно округлой формы размером 0,95x0,9 м, мощностью 0,04 м. В 1,0 м к востоку от углистого пятна с глубины 100 см прослеживалось скопление охристых вкраплений размером 2,1x1,2 м.
В северо-восточном секторе в 3 м от условного центра кургана на глубине 50 см найден кремневый нож на отщепе (№ 3) (рис.3.2). В северо-западном секторе в 3 м от условного центра кургана на глубине 109 см обнаружен скребок (рис.3.4). В юго-западном секторе в 6,5 м от центра кургана на глубине 125 см найден кремневый скребок-нож (№ 5) (рис.3.5). В 3,5 м от центр» кургана у южной части бровки С-Ю на глубине 19 см обнаружен кремневый наконечник стрелы (№ 2) (рис.3.3). В юго-восточном секторе в 4 м от условного центра кургана на глубине 49 см найдено долото (№ 1) (рис.3.1). В северо-восточном секторе обнаружена яма 1 вытянутой формы. Яма начала прослеживаться с глубины 120 см. Размер ямы 4,5x1,2 м, глубина 0,25 м, заполнение - серый песок с вкраплениями углей.
В кургане обнаружены два погребения.
Погребение 1 расположено в юго-восточном и частично в северовосточном секторах кургана. Ориентировано по линии С-Ю с небольшим отклонением к востоку. Могильная яма имеет прямоугольную форму со слегка скругленными углами, размер 3,09x1,3 м, глубина 0,38 м (см.рис.2). Погребение начало прослеживаться с глубины 90 см. Заполнение - серо-коричневый песок. Внутри могильной ямы с глубины 120 см прослежен прямоугольный контур белесого цвета, остатки погребального сооружения. Размер контура 2,5x0,8 м.
Внутри белесого контура ближе к его юго-западной части на глубине 137 см обнаружен сосуд горшковидной формы (рис.3.7). Венчик сосуда слегка отогнут наружу. По его краю нанесены косые вдавления. Диаметр устья сосуда 19,4 см, диаметр дна - 9 см, высота - 14,8 см. Дно плоское. Орнамент выполнен из двух сдвоенных рядов веревочки, между которыми проходит ряд вдавлений, выполненных небольшой округлой палочкой. Ниже имеются два ряда зигзагов со спускающимися фестонами, выполненные плоской палочкой. Внешняя и внутренняя поверхности сосуда имеют коричневый цвет с подпалинами. Присутствуют следы заглаживания. В тесте примесь шамота.
Погребение 2 располагалось преимущественно в юго-западном и частично в северо-западном секторах. Ориентировано по линии С-Ю. Могильная яма - прямоугольной формы со слегка скругленными углами, размером 2,22x1,04м, глубиной от уровня материка 0,25 м (см.рис.2).
I
1-5 - насыпь; 6 - погребение 2; 7 - погребение 1 глубины 135см.
В юго-западном углу могильной ямы на глубине 130 см обнаружен сосуд горшковидной формы (рис.3.6). Дно плоское с небольшим расширением. По срезу венчика нанесены широкие насечки. Орнамент находится в верхней трети сосуда и выполнен плоским и зубчатым штампами. В нижней части тулова на расстоянии 6,5 см друг от друга имеются две пиктограммы, нанесенные зубчатым штампом. Одна имеет свастикообразную форму, вторая выполнена в виде ломаных линий (изображение человеческой фигуры?). Внутренняя поверхность сосуда темно-серого цвета, прослежены следы нагара, внешняя - коричневая, также со следами нагара. В тесте примесь шамота.
Курган 15 находился в восточной части могильника. Форма кургана круглая, диаметр 10 м, высота 0,5 м (рис.4). Насыпь имела следующую стратиграфию: 1) дерновый слой мощностью 0,12-0,20 м; 2) светло-коричневый песок 0,26-0,56 м; 3) темно-коричневый песок 0,3 м; 4) погребенная почва 0,15-0,3 м; 5) материк - желтый песок.
В 2 м к западу от условного центра кургана с глубины 76 см прослеживалась яма 1 овальной формы, размером 0,8-1,6 м, глубиной 0,24 м. Заполнение ямы - серый песок с вкраплениями угольков. В северозападном секторе в 4 м от условного центра кургана на уровне материка выявлена яма 2 округлой формы, размером 1,3x1,8 м, глубиной 0,25 м. Заполнение ямы - коричневый песок с вкраплениями угольков. В юго-западном секторе в 3,5 м от центра кургана ив 1,0 м от южной части бровки С-Ю на уровне материка выявлена яма 3 вытянутой формы, размером 2,25x0,8 м, глубиной 0,15 м. Заполнение - серо-коричневый песок.
Погребение 1 располагалось под условным центром кургана. Могильная яма ориентирована по линии ССВ-ЮЮЗ (рис.4) и имела прямоугольную форму со скругленными углами. Начала прослеживаться с глубины 78 см от условной нулевой точки. Размер могилы 2,7x1,3 м, глубина от уровня материка 0,14 м. Находок в могиле нет. С юга вплотную к яме примыкает углистое пятно вытянутой формы размером 1,3x0,25 м, мощностью 0,03 м.
Курган 22 располагался в северо-восточной части могильника. Имел округлую форму размером 11x13 м, высота кургана 1,1 м (рис.5). Насыпь имела следующую стратиграфию: 1) дерновый слой мощностью 0,06-0,22 м; 2) светло-коричневый песок мощностью 0,26-1,26 м; 3) темно-серый песок 0,12-0,23 м; 4) материк - желтый песок.
В юго-восточном секторе в 1,4 м от условного центра кургана на глубине 150 см обнаружен кремневый скребок (рис.6.2). В северо-западном секторе и частично в юго-западном на расстоянии 5,4 м к западу от условного центра на глубине 140 см выявлена яма 1 вытянутой формы, размером 4,18x1,08 м, глубиной 0,25 м (см.рис.5). Заполнение ямы - серый песок с вкраплениями угольков.
Рис.4. План и профили кургана 15: а - дерн; б - светло-коричневый песок; в - темно-коричневый песок; г - светло-серый песок; д - серый песок; е - материк; ж - уголь
В южной части ямы, в юго-западном секторе кургана около западной части бровки запад-восток, на глубине 111 см обнаружен точильный брусок (рис.6.1). В 0,4 м к северу от северного края ямы 1 на глубине 181 см найден сосуд со слабо выраженным ребром (рис.6.3). Венчик прямой, слегка отогнут наружу, по краю венчика нанесены насечки. Диаметр устья сосуда 15,5 см, диаметр дна 6,3 см, высота 11,5 см. Дно плоское. Орнамент выполнен в виде сдвоенного прочерченного зигзага,
Рис.5. План и профили кургана 22: а - дерн; б - светло-коричневый песок; в - темно-серый песок; г - серо-коричневый песок; д - белесый песок; е - черно-серый песок; ж - серый песок; з - материк; и - сосуд; к - уголь
обрамленного насечками. Вся композиция ограничена сверху и снизу прочерченными сдвоенными линиями. Внутренняя поверхность темно-коричневого цвета, внешняя - коричневая, в изломе - черный цвет. В тесте примесь шамота. Прослежены следы заглаживания.
Погребение 1 расположено под условным центром кургана (см.рис.5). Ориентировано по линии ССВ-ЮЮЗ. Могильная яма имела овальную
Рис.6. Каменные изделия (1,2), глиняный сосуд (3) и бронзовый нож (4) из кургана 22: 1-3 - насыпь; 4 - погребение 1
форму размером 2,32x1,26 м и глубиной от уровня материка 0,24 м. Могила начала прослеживаться с глубины 126 см. Заполнение - серо-
коричневый песок с вкраплениями угольков. На дне могилы на глубине 150 см прослежено углистое пятно овальной формы размером 1,54x0,62 м, мощностью 0,02 м. В южной части углистого пятна на глубине 152 см обнаружен бронзовый нож (рис.6.4). С севера вплотную к могильной яме примыкает могильный выброс (белесый песок) размером 1,86x1,45 м, мощностью до 0,4 м. Над могильной ямой на глубине 78 см прослежена прослойка черно-серого песка мощностью 0,1-0,2 м, размером 0,9x0,96 м. Ниже была выявлена прослойка белесого песка размером 1,4x1,06 м, мощностью до 0,2 м. Еще ниже располагалась прослойка угля мощностью 0,03 м.
Курган 24 располагался в северной части могильника (см.рис.1). Курган имел округлую форму размером 9,4x8,4 м, высотой 0,5 м (рис.7). Насыпь кургана была хорошо задернована и имела следующую стратиграфию: 1) дерновый слой мощностью 0,16-0,24 м; 2) светло-коричневый песок с вкраплениями угольков 0,12-0,64 м; 3) материк - желтый песок.
В северо-восточном секторе в 2,1 м от условного центра кургана выявлена яма 2 подпрямоугольной формы (см.рис.7). Яма начала прослеживаться с глубины 117 см. Размер ямы 2,8x1,4 м, глубина 0,56 м. На дне ямы в восточной ее части на глубине 175 см прослежено небольшое углистое пятно размером 0,66x0,14 м, мощностью 0,03 м. В юго-западном секторе в 3,92 м от условного центра кургана на глубине ПО см выявлена яма 1 овальной формы (см.рис.7). Размер ямы 2,64x1,24 м, глубина 0,14 м. Заполнение - серо-коричневый песок с углистыми вкраплениями. Вдоль западной части ямы 1 на глубине ПО см прослежено углистое пятно размером 2,12x0,14 м, мощностью 0,03 м. В юго-восточном секторе и частично в северо-восточном в 2 м от условного центра кургана с глубины 50 см прослежено углистое пятно размером 0,7x0,6 м, мощностью 0,09 м.
Погребение 1 расположено в юго-восточном и юго-западном секторах в 0,5 м к югу от условного центра кургана (см.рис.7). Ориентировано по линии ССЗ-ЮЮВ. Могильная яма - прямоугольной формы со скругленными углами размером 1,95x1,0 м, глубиной 0,1-0,2 м. Заполнение - светло-коричневый песок с вкраплениями угольков.
В центре могильной ямы под южной частью бровки С-Ю на глубине 70 см обнаружен развал сосуда со слабо выраженным ребром (рис.8.1). Диаметр устья 17,3 см, диаметр дна 9,5 см, высота 12,4 см. Дно плоское. Венчик отогнут наружу, край венчика орнаментирован косыми насечками. Орнаментальная композиция представляет собой ряд из одиннадцати ромбов, выполненных четырьмя вытянутыми наклонными отпечатками зубчатого штампа. Сверху и снизу композиция ограничена двумя параллельными линиями. Под ребром нанесен орнамент из косых вытянутых вдавлений зубчатого штампа. Внутренняя поверхность серого цвета, внешняя - коричневая, в изломе - черная. В тесте примесь шамота.
Рис.7. План м профили кургана 24: а - дерн; б - светло-коричневый песок; в - темно-коричневый песок; г - материк; д - сосуд; е - уголь
В юго-восточном секторе с востока почти вплотную к погребению 1 примыкает углистое пятно размером 0,7x0,8 м, мощностью 0,02 м, которое начало прослеживаться с глубины 61 см.
Погребение 2 располагалось в северо-западном секторе кургана. Ориентировано по линии ССВ-ЮЮЗ. Могильная яма имеет овальную форму, размер 1,92x1,0 м, глубина от уровня материка 0,2 м. Заполнение -светло-коричневый песок с вкраплениями угольков.
Рис.8. Глиняные сосуды из кургана 24: 1 - погребение 1; 2,3 - погребение 2
В центре могильной ямы на глубине 111 см обнаружены два миниатюрных сосуда. Миниатюрный сосуд 1 (рис.8.2) баночной формы. Диаметр верха 11,7 см, диаметр дна 7 см, высота 9,7 см. Дно плоское. Орнамент отсутствует. Внешняя поверхность коричневая, внутренняя -темно-коричневая со следами заглаживания щепой. Миниатюрный сосуд 2 (рис.8.3) имеет диаметр верха 9,5 см, диаметр дна 5,3 см, высоту 7 см. Орнамент прочерчен палочкой в виде зигзага в верхней половине сосуда. Внешняя и внутренняя поверхности коричневого цвета, в изломе - черный цвет. В тесте примесь шамота.
В 0,4 м к востоку от могильной ямы на глубине 95 см прослежено углистое пятно размером 1,06x0,6 м, мощностью 0,03 м.
Курган 25 располагался в северной части могильника (см.рис.1). Форма кургана овальная, размер 8x10 м, высота 0,86 м. В западной части ближе к условному центру курган имел повреждение, образовавшееся в результате выемки экскаватором песка. Размер выемки 3,3x1,9 м, максимальная глубина 1,8 м.
Насыпь имела следующую стратиграфию (рис.9): 1) дерновый слой мощностью 0,06-0,24 м; 2) рыжий песок до 0,38 м; 3) светло-коричневый песок 0,06-1,2 м; 4) темно-коричневый песок до 0,13 м; 5) материк -желтый песок.
В северо-западном секторе в 3,15 м от условного центра кургана выявлена яма 1, которая начала прослеживаться с глубины 139 см. Яма имела размер 4,75x1,5 м, глубину 0,45. Заполнение - коричневый песок с вкраплениями угольков.
В юго-западном секторе в 4,18 м от условного центра кургана и в 2,7 м от южной части бровки С-Ю на глубине 113 см обнаружено тесло (рис. 10.2). В юго-восточном секторе в 2,2 мот условного центра кургана около южной части бровки С-Ю была найдена полировальная плита (рис.10.1).
Под условным центром кургана на глубине 64 см было выявлено углистое пятно размером 1,5x0,9 м, мощностью до 0,26 м.
Погребение 1 располагалось в юго-западном секторе (см.рис.9). Ориентировано по линии СВ-ЮЗ. Могильная яма имела прямоугольную форму, размер 2,32x0,9 м, глубину 0,3 м. Западная часть могилы повреждена ямой, образовавшейся в результате выемки экскаватором песка.
В юго-западной части могильной ямы на глубине 162 см обнаружен острореберный сосуд (рис.10.8). Диаметр устья 19,3 см, диаметр дна 9,1 см, высота 12,8 см. Дно плоское. Венчик слегка отогнут наружу. Орнамент нанесен выше ребра и представляет собой строенную линию зигзагов, ограниченных сверху и снизу горизонтальными линиями. По ребру проходит ряд косых вдавлений. Внутренняя поверхность серо-коричневого цвета, внешняя - коричневая, в изломе - черный цвет. В тесте примесь шамота. Снаружи и изнутри прослежены следы заглаживания.
В центральной части могилы выявлены 5 кремневых наконечников стрел треугольно-черешковой формы: 1) длина 4,3 см, наибольшая ширина 1,3 см, найден на глубине 172 см (рис.10.1); 2) длина 5,2 см, наибольшая ширина 1,6 см, найден на глубине 170 см (рис.10.2); 3) длина 4,8 см, наибольшая ширина 1,7 см, найден на глубине 180 см (рис.10.3); 4) длина 4,6 см, наибольшая ширина 1,6 см, глубина 172 см (рис.10.4); 5) длина 3,5 см, наибольшая ширина 1,6 см, глубина 172 см (рис.10.5).
Заполнение могильной ямы - коричневый песок с углистыми вкраплениями. Кроме того, в заполнении встречались кальцинированные косточки. В 0,2 м к юго-западу от погребения 1 на глубине 124 см
Рис.9. План и профили кургана 25: а - дерн; б - светло-коричневый песок; в - рыжий песок; г - темно-коричневый песок; д - материк; е - уголь; ж - сосуд; з - наконечники стрел
прослежено углистое пятно размером 1,05x0,48 м и мощностью 0,06 м. В 1,4 м от условного центра кургана и в 0,05 м от северной части бровки С-Ю на глубине 124 см выявлено углистое пятно размером 0,3x0,6 м, мощностью 0,06 м.
Курган 26 располагался в северной части могильника (см.рис.1), имел округлую форму, размер 14x14 м и высоту 0,7 м.
Стратиграфия насыпи: 1) дерновый слой мощностью 0,16-0,2 м; 2) светло-коричневый песок 0,2-0,6 м; 3) темно-серый песок с вкраплениями угольков 0,3-0,5 м; 4) белесый песок 0,1-0,2 м; 5) материк -желтый песок (рис. 11).
Рис. 10. Каменные предметы (1-7) н глиняный сосуд (I) из кургана 25: 1,2 - насыпь; 3-8 - погребение 1
В северо-восточном секторе в 4,6 м от условного центра кургана на глубине 140см обнаружен кремневый скребок (1*4 на рис.11; рис.12.2).
Рис.11. План и профили кургана 26: а - дерн; б - светло-коричневый песок; в - темно-серый песок; г - серо-коричневый песок; д - белесый песок; е - коричневый песок; ж - темно-коричневый песок; з - пестрый песок; и - серый песок; к - охра; л - материк; м - уголь; н - сосуд; о - наконечники стрел
В северо-западном секторе в 3,35 м от условного центра кургана и в 1,0 м от западной части бровки 3-В на глубине 50 см найден кремневый скребок (№2 на рис.11; рис.12.3). В юго-западном секторе в 3,5 м от условного
Рис.12. Каменные орудия (1-3, 5-8), железная шпора (4), глиняные сосуды (9,10) из кургана 26: 1-4 - насыпь; 5-10 - погребение 1
центра кургана и в 0,35 м от западной части бровки 3-В на глубине 30 см обнаружена железная шпора (Мо 1 на рис.11; рис.12.4). В юго-западном секторе в 1,54 м от условного центра кургана на глубине 58 см был выявлен обломок долота (№ 3 на рис.11; рис. 12.1).
В юго-западном секторе у полы кургана в 1,1 м от западной части бровки 3-В выявлена яма 1 овальной формы, размером 2,58x1,16 м, глубиной 0,42 м (см.рис.П). Заполнение - коричневый песок с массивным углистым заполнением. В юго-западном секторе у края кургана в 0,4 м от южной части бровки С-Ю на глубине 133 см прослежена яма 2 овальной формы размером 2,3x1,3 м, глубиной 0,42 м. Заполнение ямы -коричневый песок с углистым заполнением. В юго-западном и юго-восточном секторах кургана под южной частью бровки С-Ю на глубине 130 см выявлена яма 3. Диаметр ямы у верха 1,46 м, у дна 0,96 м, дно плоское, глубина 0,92 м. Заполнение - темно-серый песок.
Погребение 1 располагалось большей частью в юго-восточном секторе и частично в северо-восточном, в 1,2 м от условного центра кургана (см.рис.П). Ориентировано по линии СВ-ЮЗ. Могильная яма имела прямоугольную форму со скругленными углами. Размер 2,8-1,16 м, глубина 0,4 м от уровня материка. Заполнение - серо-коричневый песок с вкраплениями угольков.
В углу южной части могильной ямы на глубине 139 см обнаружен острореберный сосуд (рис. 12.9). Венчик слегка приострен и орнаментирован косыми насечками. Орнамент нанесен выше ребра сосуда. Центральная часть композиции представляет собой орнамент, близкий к меандру, сверху и снизу ограниченный тремя прочерченными линиями и рядами насечек. Диаметр устья 18 см, диаметр дна 9 см, высота 15,5 см. Дно плоское. Внешняя сторона оранжевая, внутренняя - серая. В тесте примесь шамота.
В северной части могилы в 0,2 м от восточной части бровки 3-В выявлены кремневые наконечники стрел: 1) треугольно-черешковый наконечник стрелы, длина 4,4 см, наибольшая ширина 1,8 см, глубина 158 см (рис. 12.6); 2) треугольно-черешковый наконечник стрелы со слабо выделенным черешком, длина 3,3 см, наибольшая ширина 1,7 см, глубина 165 см (рис.12.7); 3) кремневый наконечник стрелы с усеченным основанием, отношение длины к ширине 3:1 (длина 3,9 см, ширина 1,3 см), глубина 159 см (рис.12.8); 4) треугольно-черешковый наконечник стрелы с двумя, рядами шипов, по форме напоминающий гарпун, длина 5,4 см, наибольшая ширина 1,8 см, найден на глубине 164 см (рис.12.5).
В 0,3 м к востоку от северной части погребения 1 на глубине 120 см выявлено углистое пятно размером 0,3x0,64 м, мощностью 0,05 м.
Погребение 2 расположено в северо-западном и юго-западном секторах (см.рис.П). Ориентировано по линии СВ-ЮЗ. Могильная яма имела прямоугольную форму, длина 2,05 м, ширина 1,0 м, глубина от уровня материка 0,22 м, но начала прослеживаться с глубины 80 см от условной нулевой отметки. Заполнение могилы - серо-коричневый песок с вкраплениями угольков. По периметру могильной ямы проходила полоса серого песка шириной до 0,1 м. Находок в могиле нет.
Погребение 3 располагалось в юго-восточном секторе кургана (см.рис.П). Могильная яма имела овальную форму. Длина 1,95 м, ширина
1,5 м, глубина 0,2 м от уровня материка. Ориентирована по линии СЗ-ЮВ. В западной части к могиле вплотную примыкает материковый выброс (пестро-коричневый песок). Длина могильной ямы 1,9 м, ширина 0,6 м, мощность 0,15 м. Находок в могиле нет.
Погребение 4 находилось в северо-западном секторе кургана (см.рис.П). Ориентировано по линии С-Ю, имело подовальную форму, размер 2,5x1,3 м, глубину 0,15 м от уровня материка. Заполнение могильной ямы - серо-коричневый песок. В южной части могильной ямы на глубине 133 см выявлено охристое пятно размером 0,4x0,6 м.
В 0,2 м к западу от охристого пятна на глубине 122 см обнаружен сосуд баночной формы (рис.12.10). Диаметр устья 13 см, диаметр дна 9 см, высота сосуда 10,7 см. Венчик прямой, по срезу венчика нанесены косые вдавления. Орнамент на венчике представляет собой ряд "жемчужин". Под ним нанесен ряд из треугольников, опущенных вершиной вниз. Поверхность сосуда заглажена щепой. Внешняя поверхность светло-коричневого цвета, внутренняя - коричневая. В тесте примесь шамота.
Курган 31 располагался в западной части могильника (см.рис.1). Форма кургана округлая, размер 12x13 м, высота 1,0 м. Насыпь была хорошо задернована (рис.13). Курган имел следующую стратиграфию: 1) дерновый слой мощностью 0,12 м; 2) серо-коричневый песок с вкраплениями угольков 0,3-0,72 м; 3) белесый песок до 0,2 м; 4) светло-коричневый песок 0,2-0,45 м; 5) светло-серый песок 0,42 м; 6) материк - желтый песок.
В северо-западном секторе в 5,2 м от условного центра кургана на глубине 153 см обнаружен острореберный сосуд (рис.14.4). Венчик прямой, слегка отогнут наружу. По краю венчика нанесены насечки, заходящие частично на внутреннюю сторону. Диаметр устья 22 см, диаметр дна 9,5 см, высота 15,1 см. Дно плоское. Центральную часть орнаментальной композиции занимает меандр из прочерченных линий. Сверху и снизу его ограничивают горизонтальные ряды, выполненные крупнозубчатым штампом и веревкой. Ниже ребра крупным зубчатым штампом нанесена ломаная линия. Внешняя и внутренние поверхности имеют коричневый цвет. В тесте примесь шамота.
В юго-западном секторе в 0,5 м от северо-западного края погребения 2 на глубине 148см обнаружен острореберный сосуд (рис. 14.1). Венчик прямой, слегка отогнут наружу. Край венчика орнаментирован широкими насечками. Диаметр устья 14,3 см, диаметр дна 6,7 см, высота 9,3 см, дно плоское. Орнаментальная композиция представляет собой чередование прямых и косых насечек, крестообразных знаков и широких вдавлений, сверху и снизу ограниченных рядами овальных вдавлений. Внутренняя поверхность серо-коричневого цвета со следами нагара, внешняя - светло-коричневая. Прослежены следы расчеса. В тесте примесь шамота. В изломе сосуд имеет черный цвет.
В юго-западном секторе в 4,3 м от условного центра кургана и в 0,1 м от западной части бровки 3-В на глубине 150см обнаружен миниатюрный
Рис.13. План и профили кургана 31: а - дерн; б - серо-коричневый песок; в - светло-коричневый песок; г - белесый песок; д - светло-коричневый песок; е - светло-серый песок; ж - темно-коричневый песок; з - серый песок; и - материк; к - угли;л - сосуд
Рис.14. Глиняные сосуды (1-5) и фрагмент керамии(б) из насыпи кургана 31
сосуд с небольшим, слегка расширяющимся поддоном (рис.14.2). Диаметр верха 8 см, диаметр дна 5,3 см, высота 7,3 см. Дно плоское. По венчику нанесен ряд вдавлений, выполненных сдвоенной палочкой. Внутренняя поверхность сосуда серая, внешняя - коричневая.
В юго-западном секторе в 1,0 м от восточной части погребения 2 на глубине 91 см найден острореберный сосуд со слабо намеченным ребром (рис. 14.3). Диаметр устья 12,4 см, Диаметр дна 6 см, высота 10 см. Сосуд орнаментирован в верхней части. По ребру нанесены два ряда вдавлений,
В юго-западном секторе в 1,0 м от восточной части погребения 2 на глубине 91 см найден острореберный сосуд со слабо намеченным ребром (рис.14.3). Диаметр устья 12,4 см, диаметр дна 6 см, высота 10 см. Сосуд орнаментирован в верхней части. По ребру нанесены два ряда вдавлений,
выше проходит меандр, сверху ограниченный двумя параллельными линиями, выполненными зубчатым штампом. Край венчика украшен двумя рядами вдавлений. По срезу венчика внутренняя и внешняя поверхности имеют коричневый цвет. В тесте примесь шамота.
В юго-восточном секторе в 5,4 м от условного центра кургана на глубине 159 см обнаружен сосуд баночной формы (рис.14.5). Венчик слегка загнут вовнутрь. Орнамент отсутствует. Диаметр верха 15,5 см, диаметр дна 7,3 см, высота 10,9 см. Дно плоское. Внутренняя поверхность темно-серая, внешняя - коричневая, заглажена. В тесте примесь шамота.
В юго-восточном секторе на глубине 40 см найден фрагмент венчика балановского сосуда (рис. 14.6).
Погребение 1 расположено в северо-восточном и юго-восточном секторах (см.рис.13). Могильная яма ориентирована по линии ССЗ-ЮЮВ и имела подпрямоугольную форму со скругленными углами, размер 3,25x1,85 м, глубину 0,5 м от уровня материка. В центре могильной ямы на глубине 222 см от условной нулевой точки прослежено углистое пятно размером 0,4x0,45 м, мощностью 0,02 м и отдельные вкрапления углей. Заполнение могильной ямы - темно-коричневый песок с вкраплениями угольков. Находок в погребении не было.
Погребение 2 расположено в юго-западном секторе кургана (см.рис.13). Могильная яма ориентирована по линии ССЗ-ЮЮВ. Имела прямоугольную форму со слегка скругленными углами и небольшое расширение с юго-восточной стороны. Размер могильной ямы 2,18x1,15м, глубина 0,95 м. На дне могилы выявлено пять ямок, оставшихся от столбовой конструкции погребального сооружения. Три из них располагались вдоль западной стенки, а две - вдоль восточной. Заполнение могильной ямы -темно-коричневый песок с вкраплениями угольков. Находок в погребении не было. Вокруг погребения находился материковый выброс пестрого цвета, который начал прослеживаться с глубины 130 см от условной нулевой отметки.
По погребальному обряду и сопровождающему инвентарю раскопанные курганы поздняковского могильника Лебяжий Бор предварительно можно датировать третьей четвертью II тысячелетия до н.э.
ЛИТЕРАТУРА
1. Дресслер НЛ., Михайлова Л А Разведки на р.Оке // Археологические открытия 1975 года. - М.: Наука, 1976.
2. Челяпов В.П. Поздняковский могильник Лебяжий Бор (раскопки 1991 года) // Археологические памятники Среднего Поочья: Сб. научи, трудов. Вып.4. -Рязань, 1995.
3. Челяпов В.П. Могильник Лебяжий Бор на реке Мокше (раскопки 1994 года) //Археологические памятники Окского бассейна. - Рязань, 1996.
СОСУДЫ С КАЛЕНДАРНОЙ СИМВОЛИКОЙ ИЗ МОГИЛЬНИКА ПОЗДНЯКОВСКОЙ КУЛЬТУРЫ ЛЕБЯЖИЙ БОР
В.И.БесединПри раскопках могильника Лебяжий Бор* [1] были найдены сосуды со специфической орнаментальной композицией: орнаментальный ритм в них нарушен преднамеренно оформленным разрывом или сбоем. Технологически сосуды идентичны остальной керамике могильника, но в их форме и орнаментации ощутимы гончарные традиции срубной культурно-исторической общности. Более того, именно обращение к этим традициям позволяет предложить интерпретацию указанных сосудов.
Ранее в специальной статье мы уже попытались доказать, что орнаментация подобной керамики связана с календарными представлениями [2]. При анализе срубных сосудов учитывались особенности построения орнамента. По формальным признакам были выделены три группы сосудов. В первую включены сосуды с орнаментом из одинаковых или разных, но ритмично чередующихся элементов, образующих замкнутый круг. Во вторую группу выделены сосуды, орнаментальный пояс которых состоит из разных элементов и знаков (идеограмм), чередующихся в неправильной последовательности. К третьей группе отнесены сосуды с орнаментом из одинаковых элементов, но имеющих разрыв. На отдельном сосуде разрыв или сбой обычно воспринимается как случайность, но если рассмотреть эти "ошибки" в совокупности и с учетом частоты встречаемости, то случайностью их уже не назовешь. Как раз такие сосуды и выявлены в могильнике Лебяжий Бор.
Можно сказать, что четкой границы между орнаментами второй и третьей групп нет: разрывы отмечены и на сосудах второй группы, а в орнаментальном поле сосудов третьей группы нередко содержатся различные знаки, метки и т.п.
Сравнение распределения числа элементов орнамента по группам показывает, что за особенностями орнаментальных композиций скрыты также и различия в количестве элементов, наносившихся на сосуды. Так, на сосудах первой группы предпочтение отдавалось 5, 8 и 13 элементам, на сосудах с идеограммами пики приходятся на 8 и 13 элементов, а на сосудах с разрывом орнаментального поля - на 7 и 12 элементов (рис. 1,а).
Таким образом, выделяются не только конкретные числа, но и их группировки применительно к различным видам орнамента: 5-8 (7) -13 (12). Заметим: при сложении первых двух чисел образуется третье. Практически во всех случаях 10 элементов встречаются значительно реже,
•Авторы выражают благодарность В.П.Челяпову и Ю.П.Матвееву, предоставившим неопубликованные материалы из своих раскопок.
чем можно было бы ожидать. Интересны и очевидные "выбросы": 18, 23, 25, 27 (рис. 1,6).
При изучении частоты употребления более мелких структурных единиц орнамента производился их суммарный подсчет на сосуде, где они могут быть представлены отдельной зоной, в обрамлении по верху или по низу элемента и в заполнении элемента. Фиксировались их число раздельно в каждом случае, общее количество элементов в обрамлении и в сумме с числом элементов отдельной зоны. В случае, если в каком-либо поясе наблюдалась группировка элементов, подсчитывалось и их число в каждой из групп. Результаты подсчетов представлены на рис. 1 ,в.
Всего выявлено 58 различных числовых значений, из них 52 - в интервале от 30 до 120. Максимальное число совпадений не превышает 3, поэтому высока вероятность случайности. Тем не менее зафиксируем те числа, которые встречаются чаще других: для трех совпадений это 38, 48, 52, 86, 99, 118. Укажем также далеко отстоящие от основного ряда значения: 177, 225,236, 355 и 378.
Некоторые из выявленных чисел указывают на связь с календарными системами. В первую очередь сюда относятся сосуды с 13 (12) элементами, сильную взаимосвязь с которыми образуют 8 (7)-, 9- и 5 (4) - элементные сосуды. Последние числа часто употребляются в различного рода сочетаниях, в сумме дающих 13 (12): 7(8)+5, 8+4, 9+4 и т.п. Можно предположить существование у срубников достаточно развитого счета времени, в основе которого лежал лунный синодический год. Он состоял, по-видимому, из 12 лунных месяцев при интеркаляции тринадцатого. Тип года характеризуют такие числа, как 118, 177, 236, 355, 378. Они либо кратны длительности синодического месяца (29,5x4=118; 29,5x6=177; 29,5x8=236), либо близки продолжительности синодического года (355;378).
Как уже упоминалось, сосуды из Лебяжьего Бора можно соотнести с третьей орнаментальной группой срубной керамики. Так, на сосуде из погребения 2 кургана 30 представлен 7-элементный зигзаг, с обеих сторон обозначенный насечками (рис. 2.1). Общее количество насечек, относящихся к зигзагу, - 183, из них 90 идут по верху (плюс 12, приходящихся на разделитель) и 93 - по низу. Отдельной зоной внизу выделены 105 вдавлений.
На сосуде из погребения 5 кургана 30 наблюдается сходная картина (рис. 2.2). По верху зигзага нанесено 88 насечек и 2-5 утрачено. Сюда же надо добавить 9 насечек, приходящихся на разделитель. По низу прослеживаются 84 насечки. Общее их число больше 181 (183-186?). В отдельной орнаментальной зоне, состоящей из вдавлений, присутствуют две группировки чисел, отделенных друг от друга разрывом: 45 и 54 (всего 99).
Среди срубных и абашевских аналогий интерес представляют сосуды из Подгоренского и Власовского могильников. В основе орнамента сосуда из
Рис. 2.Сосуды из кургана 30 и их аналогии: 1-курган 30, погребение 2; 2-курган 30, погребение 5; 3-Подго-ренский могильник, курган 7, погребение 7; 4-Власовский могильник, курган 16, погребение 4
Подгорного (рис. 2.3), как и в предыдущих случаях, лежит незамкнутый 7-частный зигзаг. По верху зигзага насчитывается 115 вдавлений, по низу -110. Тринадцать вдавлений нанесено в точке разрыва, причем направлением накола подчеркнута принадлежность 9 из них к верхнему ряду и 4 - к нижнему. Над зигзагом и под ним находятся по 18 крестов. Наконец, под ребром сосуда зигзаг из 16 элементов обрамлен 118 наколами. Сумма всех меток (355) практически соответствует лунному синодическому году из двенадцати месяцев. Причем количество меток в верхней, части соответствует восьми месяцам, а в нижней - четырем.
На сосуде из Власовского могильника (рис. 2.4) также имеется зигзаг [3 (рис. 4.7)]. Орнамент состоит из трех поясов: соответственно с 9, 5 и 7 элементами. Зигзаг второго орнаментального пояса также обозначен насечками: 66 по верху и 82 по низу (всего 148). На точку разрыва приходится 9 вдавлений. Общая сумма элементов составляет 157. Насечки на зигзаге с 5 элементами полностью соответствуют продолжительности пяти лунных синодических месяцев, по-видимому, составлявших зимний период календаря (29,5x5=147,5). Тогда 7-частный зигзаг может трактоваться как продолжительность теплого времени года.
Скорее всего, и поздняковские сосуды отражают в орнаменте определенные календарные представления. Метки на 7-частном (!) зигзаге первого из сосудов представлены 183 наколами, что равняется половине солнечного года (183x2=366). Двенадцать меток разделителя точно соответствуют разнице, отличающей его от лунного синодического года (366-12=354). Интерпретация второго сосуда (погребение 2 кургана 30) зависит от того, какое количество меток в обрамлении зигзага утрачено. Если их общее число составляло 182-183, то мы имеем тот же вариант, что и в предыдущем случае, но с иной смысловой нагрузкой меток разделителя. Если же их было около 186 и соответственно 177 меток вдоль зигзага, то это указывает на половину лунного синодического года. Учитывая то, что оба сосуда происходят из одного кургана и, скорее всего, из синхронных погребений и что они фактически идентичны в форме, размерах и манере орнаментации, можно предположить их принадлежность одному календарному комплексу, в котором были совмещены две системы отсчета времени (по солнцу и по луне) и учтена их взаимосвязь.
Сложной представляется интерпретация отдельного пояса из вдавлений. Возможно, таким образом выделялся наиболее значимый промежуток времени. Число 99 относится к особо почитаемым у индоариев и тесно связано как 'с магией чисел, так и с календарными представлениями. Число 105, вероятнее всего, раскладывается на ряд множителей (7x15), также имеющих связь с числовой календарной магией. Семерка представлена во многих мифологических сюжетах (4 с. 630-631)]. Число 15 обычно трактуется как "счастливое". К примеру, у иранцев каждый 15-й день месяца посвящался Ахурамазде, "возглавлявшему" силы добра [5 (с. 155)]. Аналогичные представления можно найти и у ведийских ариев [6 (с. 147)].
Уже опубликованный сосуд из кургана 5 (рис. 3.1) [1 (рис. 13.3)] тоже имеет аналогии в срубной керамике. По числу элементов основного орнаментального пояса (9) он схож с сосудом из могильника Губари (рис. 3.2), а по семантике - с сосудом из могильника Стояново (рис. 3.3). На нем, как и на предыдущей поздняковской керамике, имеется отдельно выделенная орнаментальная зона, представленная 86 вдавлениями. Это число в определенной степени кратно продолжительности трех лунных синодических месяцев. Помимо этого, оно соответствует длительности зимнего времени года между зимним солнцестоянием и весенним равноденствием. Сейчас она составляет 89 дней, однако несколько тысячелетий назад была меньше [5 (с. 24)]. С другой стороны, число 89 близко числу 84, образованному путем умножения 12 на 7 и играющему исключительную роль в ритуалах на северо-востоке Индии [7 (с. 144)]. Здесь можно говорить о полисемантичности выделенного числа. С подобным явлением мы, по-видимому, столкнулись и в случае с сосудом из погребения 2 кургана 30. Таким образом, четко прослеживаются космогонические истоки подобного рода "священных" чисел.
Из погребения 1 кургана 27 происходит небольшая баночка, орнаментальная схема которой не встречена ни на поздняковской, ни на срубной керамике (рис. 4.1). Поиск аналогий приводит к материалам абашевской культурно-исторической общности и, в частности, к острореберным сосудикам из Филатовского кургана (рис. 4.2, 3) [8 (рис.8, 2, 4)]. Общее фоновое заполнение девяти элементов орнаментального пояса поздняковского сосуда представлено 28 линиями (утрачено не более одной). Налицо та же календарная направленность числового ряда.
Обращает на себя внимание тот факт, что, как правило, в точке разделителя или орнаментального сбоя присутствует 9 более мелких структурных единиц. Если их больше, то так или иначе семантически все равно выделено 9 (см.например, с Подгоренским сосудом, а также Филатовским (рис. 4.2), где 12 линий асимметричного элемента группируются как 4+4+5). На наш взгляд, здесь имеет место своего рода праздничный цикл из 9 (или более ?) дней, отмечающий начало нового года. Подобные примеры широко представлены в различных календарных системах древности: это и 5 дней праздников у египтян в период разлива Нила, и 12-дневный праздник акиту вавилонян [9 (с. 69)], схожий с арийским махавратой [6 (с. 14)].
Отметим еще одну особенность сосудика из погребения 1 кургана 27. Выше уже отмечалось, что его композиция имеет аналогии только в абашевских древностях, а в срубных, где нами изучено значительно больше керамики, пока не встречена. Если это не случайное совпадение, то можно говорить об абашевском воздействии на календарные представления
Рис. 3. Сосуд из кургана 5 и его аналогии: 1-курган 5, сосуд 1; 2-могильник Губари, курган 3, погребение 5; 3-Стояново, курган 10, погребение 2
поздняковских племен, тем более что в могильнике Лебяжий Бор выявлена близкая абашевской керамика [1 (рис. 8, 6; 13, 1, 2)].
Все приведенные нами абашевские аналогии относятся к довольно узкому хронологическому диапазону, маркируемому костяными лопаточками, которые встречены и в Филатовском, и во Власовском погребениях [3 (с. 14-19, рис. 5.1), 8 (с. 37)]. Подобные лопаточки
Рис. 4. Сосуд из кургана 27 и его аналогии: 1-курган 27, погребение 1; 2, 3 - Филатовский курган, погребение 1
встречаются, как правило, в комплексах с дисковидными псалиями и синхронизируют комплексы типа Синташта-Потаповка-Филатовка и известный Пепкинский курган [10]. О связях абашевских и поздняковских племен неоднократно говорилось в литературе [11 (с. 70-72), 12 (с. 35)]. Приведенные примеры, на наш взгляд, не только подтверждают это, но и позволяют конкретизировать относительную хронологию раннепоздняковских памятников.
В заключение отметим, что приведенная нами керамика поздняковской культуры не является исключением. Судя по имеющимся публикациям, к сосудам с календарной символикой могут быть отнесены и находки из могильников Фефелов Бор, Засеченский и др. [1 (рис.10), 12 (рис. 24,7), 13 (рис. 5, 2; 8, 7-10; 10, 1, 12)].
Широкое распространение керамики с солярной символикой и геометрическими орнаментальными композициями открывает еще одно направление в изучении поздняковской культуры.
ЛИТЕРАТУРА
1. Челяпов В.П. Поздняковский могильник Лебяжий Бор (раскопки 1991 года)//Археологические памятники Среднего Поочья: Сб. научи, трудов. Вып. 4. -Рязань, 1995.
2. Беседки В.И., Сафонов И.Е. Числа в орнаментации керамики срубной культуры//Российская археология. -1996. - № 2.
3. Синюк А.Т., Погорелое В.И. Курган № 16 Власовского могильника // Погребальные памятники эпохи бронзы лесостепной Евразии. - Уфа, 1993.
4. Топоров В.Н. Числа//Мифы народов мира. - М., 1994.
5. Климишин И.А. Календарь и хронология. - М., 1985.
6. Семенцов B.C. Проблемы интерпретации брахманической прозы. - М., 1981.
7. Леви-Брюль К. Первобытное мышление. - М., 1930.
8. Синюк А. Т. Козмирчук И.А. Некоторые аспекты изучения абашевской культуры в бассейне Дона (по материалам погребений) // Материалы и исследования по археологии Волго-Уралья. Древние индо-иранские культуры Волго-Уралья (II тыс. до н.э.) - Самара, 1995.
9. Элиаде М. Космос и история. - М., 1987.
10. Беседин В.И. О хронологии Пепкинского кургана // Российская археология. - 1995. - N° 3.
11. Попова Т.Е. К вопросу о связях племен поздняковской и абашевской культур//История и культура Восточной Европы по археологическим данным. -М., 1971.
12. Челяпов В.П. Засеченский курганный могильник. - Рязань, 1992.
13. Попова Т.Б. Грунтовый могильник поздняковской культуры под Рязанью // Наследие ВАТородцова и проблемы современной археологии: Тр. ГИМ. - 1988. -Вып. 68. К 150-ЛЕТИЮ ОТКРЫТИЯ РЯЗАНСКИХ ГОРОДЕЦКИХ ГОРОДИЩ(1820-1970 гг.)*
В.Г.МироновПредлагаемая публикация продолжает историографию городищ городецкой культуры, доведенную нами до 1954 года**, и дополняет источниковую базу по рязанским памятникам***
_______________________________________________
* Без бассейнов рек Цны и Мокши в пределах Рязанской области.
** См.: Миронов В.Г. Изучение городецких памятников Нижнего и Среднего Поволжья (историографический очерк) // Проблемы историографии и источниковедения отечественной и всеобщей истории. - Л., 1978. - Вып. 4. - С. 126-136.
Миронов В.Г. Изучение городецких памятников Среднего и Нижнего Поволжья в 1918-1953 гг. // Археология восточно-европейской степи: Межвузовский сб. научи, трудов. - Саратов: Изд-во СГУ, 1992. - Вып. 3. - С. 126-144. (В работе дан перечень архивных источников из фондов научного архива Рязанского историко-архитектурного музея-заповедника за 1920-е - 1930-е годы, что избавляет от необходимости ссылок на них в данной публикации).
*** См.: Челяпов В.П., Буланкин В.М. Городища раннего железного века на территории Рязанской области (Материалы к Своду памятников) // Археологические памятники раннего железного века Окско-Донского междуречья. - Рязань, 1993. -С. 22-74.
____________________________________________________
В рассматриваемое время наступил некоторый спад в изучении городецких памятников. В 1955-1956 гг. АЛ.Монгайт обследовал два городища у села Вакино, а также Глебовское, Казарское и Льговское городища. В 1958 г. В.П.Фролов обследовал Первицкое I городище. В 1966-1967 гг. И.Г.Розенфельдт провела первые раскопки Северного мыса Старо-Рязанского городища, продолженные в последующие годы В.ПДаркевичем и А.Л.Монгайтом. В 1967-1968 гг. Т.Б.Попова, И.К.Цветкова и БАФоло-меев приступили к изучению Тюкова городка, раскопки которого в 1970 г. были продолжены БАФоломеевым. В 1970 г. разведочный отряд под руководством А.А.Юшко побывал на двух городищах у с.Вакино и выявил новое городище - Городна - в Луховицком районе Московской области. Славянский отряд в составе ВАМальм, Н.Г.Недошивиной, Г.Ф.Поляковой и М.В.Фехнер в 1969-1970 гг. вел работы на р.Проне, где раскапывалось городище Гневна и было обследовано Денисовское городище.
Ниже приводится перечень рязанских городищ с городецкой керамикой, выявленных к 1971 г. Ссылки на публикации даны в соответствии со сводной библиографией.
ГОРОДЕЦКИЕ ГОРОДИЩА БАССЕЙНА СРЕДНЕЙ ОКИ
1. Алпатьевское
Исследования: 1898 г. - ВАГородцов; 1928 г. - П.П.Ефименко, Г.П.Гроздилов, П.Н.Третьяков, Н.Н.Чернягин.
Публикации: [20] - с. 549-550, под № 36; [61J - под № 6; [63] - под N° 19, с. 390; [83] - под № 4; [87] - под № 6; [92] - под № 3; [96] - с. 58; [103].
2. АпонитищенсЕое (Апоничищенское) I Исследования: 1925-1926 гг. - АВ Дмитриевская. Публикации: [61] - под № 3; [63] - под № 23; [83] - под № 37; [103].
3. Апонитищенское (Апоничищенское) П Исследования: 1925-1926 гг. - АВ Дмитриевская. Публикации: [61] - под № 4; [63] - под № 24; [83] - под № 38; [103].
4. Бабенское (Булыпшское)
Исследования: №23 г. - И.С.Гагий; 1877 г. - ФДНефедов; 1924 г. -Н.ИЛебедева; 1925-1928 гг. - ИАКитайцев; 1929 г. - ААМансуров; 1932 г. - О.Н.Бадер, ААМансуров.
Коллекции»: №№ 273, 503.
Публикации: [10] - с. 27; [12] - с. 550; [35]; [38]; [41] - за 1873 г., № 19, с. 438; [45]; [49]; [53]; [56]; [61] - под № 62; [63] - под № 45; [64]; [70]; [71]; [83] - под № 57; [84].
* Коллекции здесь и далее - по фондам Рязанского историко-архитектурного музея-заповедника на 1971 г.
5. Баишевское (Бакшеевское, Первинское, Ташенское, Шемякинское)
Исследования: 1820-е гг. - И.С.Гагин; 1924 г. - Н.ИЛебедева; 1932 г. -О.Н.Бадер.
Коллекции: № 510.
Публикации: [12]; [31]; [35]; [38]; [41]; [45]; [52]; [61] - под № 53; [66]; [83]-под № 58.
6. Больше-Пироговское Исследования: 1928 г. - ААМансуров. Коллекции: № 407.
Публикации: [61] - под № 43; [63] - под № 133; [83] - под № 36.
7. Болыпе-Полянское Исследования: 1949 г. - В.И.Зубков. Коллекции: № 590.
Публикации: [61] - под № 54; [63] - под N° 126; [83] - под № 49.
8. Вакинское I (Почта, Малое (Романове) Борисо-Глебское) Исследования: 1895 г. - В.А.Городцов; 1928 г. - Г.П.Гроздилов,
П.П.Ефименко, П.Н.Третьяков, Н.Н.Чернягин; 1949 г. - В.И.Зубков; 1956 г. - АЛ.Монгайт; 1970 г. – А.А.Юшко.
Архивные источники и публикации: [7]; [12] - с. 544; [20] - под № 36, с. 552-553; [41] - за 1873 г., с. 448-450, 485; [61] - с. 152; [63] - под N° 21; [83] - под N° 5; [87] - под № 8.
9. бакинское II (Большое (Романове) Борисо-Глебское) Исследования: 1895 г. - В.А.Городцов; 1928 г. - Г.П.Гроздилов,
П.П.Ефименко, П.Н.Третьяков, Н.Н.Чернягин; 1949 г. - В.И.Зубков; 1956 г. – А.Л.Монгайт; 1970 г. – А.А.Юшко.
Публикации и архивные источники: [7J; [12]; - с. 544; [20] - с. 552-553, под № 36; [41] - за 1873 г., с. 448-450, 485; [61] - с. 152; [63] - под № 21, с. 390; [83] - под № 5; [87] - с. 153.
10. Ватерницкое (Ватреницкое) Исследования: 1925г. - Н.ИЛебедева.
Публикации: [61] - под № 70; [63] - под N° 60; [83] - под № 72.
11. Вуколов Бугор (Пронское II) , Исследования: 1929 г. - ААМансуров, Н.П.Милонов. Публикации: [9]; [55]; [61] - под № 51; [63] - с. 391, под № 124; 183] -
под № 46; [90] - с. 122-123, под № Х-10.
12. Вышгородское (Антониевка, Буруловка) Исследования: 1895 г. – В.А.Городцов; 1920 г. - П.П.Ефименко. Коллекции: №№ 24, 177, 421.
Публикации: [9]; [20] - с. 598-599, под № 63; [26]; [27]; [34] с, 98; [41] - за 1873 г. с. 431, под № 29, за 1874 г. № 3, с. 365; [59] - с. 25-29; [61] - под № 31; [63] - под № 88; [83] - под № 26; [85] - под № 16, с. 125-126; [87] - под № 32; [90] - под № X-4; [91] - с. 152, 154; [94] - с. 156-157.
Исследования: 1928 г. - Г.П.Гроздилов, П.П.Ефименко, П.Н.Третьяков, Н.Н.Чернягин.
Коллекции: № 348.
Публикации: [61] - под № 30; [63] - под № 85, с. 391; [83] - под № 25; [87] - под № 33; [92] - под № 26.
14. Глебовское (Городок)
Исследования: 1921 и 1923 гг. - Н.И.Лебедева; 1947-1948 гг. – А.В.Никитин; 1949 г. - В.И.Зубков; 1956 г. - АЛ.Монгайт.
Коллекции: № 451.
Публикации: [9]; [35] - под № 8; [37]; [61] - под № 24; [63] - под № 80, с. 391; [65] - с. 144; [83] - под № 21; [92} - под № 22.
15. Гневна гора (Гневна, Пронское III)
Исследования: 1924-1927 гг. - Н.П.Милонов; 1929 г. - А.А.Мансуров, Н.П.Милонов; 1970 г. – В.А.Мальм, Н.Г.Недошивина, Г.Ф.Полякова, М.В.Фехнер.
Публикации: [9]; [44]; [55] - с. 230-231; [58] - с. 12-16; [61] - под № 50; (63] - с. 391; [83] - под № 45; [106] - с. 65-69.
16. Городецкое на р.Кишне (Курган)
Исследования: 1891, 1895, 1898 гг. – В.А.Городцов; 1928 г. - Г.П.Гроздилов, П.П.Ефименко, П.Н.Третьяков, Н.Н.Чернягин.
Коллекции: МЬМЬ 37, 544-545; в ГИМ - № 42782.
Публикации: [9]; [12] - с. 533; [16] - с. 624-625, 665-671; [17]; [19] -с. 6-16; [20] - под № 96, с. 664; [21] - с. 377-378; [34] - с. 98; [35] - под № 21; [41] - 1873 г., № 23, с. 527-528; [61] - под № 39; [63] - под № 95, с. 391; [77]; [78]; [81] - с. 14, 16; [82] - с. 106, 110; [83] - под № 67; [85] -под № 19, с. 125-126; [86] - с. 68; [87] - под № 44; [89] - с. 96; [92] - под №31.
17. Городна
Исследования: 1970 г. – А.А.Юшко. Архивные источники и публикации: [7]; [24].
18. Дашковское (Храпковское, Храповское) Исследования: 1930 г. - Н.В.Говоров; 1949 г. - В.И.Зубков. Коллекции: №№ 454, 587.
Публикации: [9]; [61] - под № 17; [63] - под № 72, с. 86; [83} - под № 14; [87] - под № 20; [92] - под № 31.
19. Денисовское (Маклаковское I)
Исследования: 1924 г. - Н.П.Милонов; 1930 г. – А.А.Мансуров; 1969-1970 гг. - Н.Г.Недошивина.
Коллекции: № 479.
Публикации: [55] - с. 235-236; [61] - под № 49; [63] - под № 128, с. 391; [83] - под № 44; [90] - под № Х-II.
20. Дьяконевское (Холмище)
Исследования: 1930 г. - Н.В.Говоров; 1949 г. - В.И.Зубков.
Коллекции: №№443, 626.
Публикации: [61] - под № 19; [63] - под № 78, с. 32; [83] - под № 16; [87] - под № 22; [92] - под № 15.
21. Дядьковское (Богатырское дворище, Городок)
Исследования: 1895, 1898 гг. - ВАГородцов; 1925 г. - Н.ИЛебедева, Н.П.Милонов; 1930г. - Н.В.Говоров.
Коллекции: №№53, 276, 444.
Публикации: [9]; [20] - под № 57, с. 592-593; [47]; [61] - под № 21; [63] - под № 74, с. 392; [83] - под № 13; [87] - под № 23; [92] - под № 16.
22. Елшинское (Чёртово городище)
Исследования: 1928 г. - Н.П.Милонов, М.А.Розанова; 1929 г. -А.А.Мансуров, Н.П.Милонов; 1930г. - О.Н.Бадер, А.А.Мансуров.
Коллекции: №№ 390, 483.
Публикации: [9]; [12] - с. 546; [33]; [35]; [41] - 1874г., № 1, с. 4-5; [42]; [43] - с. 20-21; [55] - с. 223-227; [61] - под № 53; [63] - под № 122, с. 392; [66]; [83] - под № 48; [84]; [90] - под № Х-9; [106] -с. 73-74.
23. Ждановское (Шостышское) Исследования: 1925г. - ФАДашков.
Публикации: [31]; [49]; [61] - под № 67; [63] - под № 54; [66]; [83] -под № 59.
24. Земляной Стуг (Булыгииское I) - отнесено условно. Исследования: 1820-е гг. - И.С.Гагин; 1897 г. - АИ.Черепнин,
АП.Мансуров, И.И.Проходцев; 1924 г. - Н.И.Лебедева; 1925 г. – Б.А.Куфтин; 1925-1928 гг. – И.А.Китайцев; 1932 г. - О.Н.Бадер, А.А.Мансуров.
Коллекция: № 244, 264; в Касимовском краеведческом музее.
Публикации: [12] - с. 549; [8]; [9]; [15]; [13]; [31]; [35]; [38]; [41] -1873 г., № 19, с. 437-438; [45]; [47]; [52]; [54]; [61] - под № 147; [63] - под № 43, с. 392; [64]; [66]; [67]; [70]; [71]; [72]; [97]; [101].
25. Казарское
Исследования: 1903 г. – В.А.Городцов; 1949 г. - В.И.Зубков; 1955 г. -АЛ.Монгайт.
Коллекции: № 582.
Публикации: [9]; [20] - с. 626; [41] - 1873 г., № 20, с. 451; [61] - под № 28; [63] - под № 84, с. 392; [83] - под № 64; [96].
26. Канищевское (Коннщевское)
Исследования: 1890, 1898, 1939 гг. - ВАГородцов; 1930 г. - Н.В.Говоров; 1949 г. - В.И.Зубков.
Коллекции: №№ 39,442.
Публикации: [9]; [20] - под № 54, с. 578; [41] - 1873 г., № 20, с. 447-448; 1874 г., № 1-7, 9-10, 13, 15-17, 19-23; 1875 г., № 9; [61] - под № 16; [63] - под № 63, с. 393; [83] - под № 13; [87] - под № 19; [92] - под № 12; [107].
27. Кярцевское (Городок)
Исследования: 1922-1923 гг. - Н.ИЛебедева; 1930 г. - Н.В.Говоров; 1946 г. - Н.П.Милонов; 1949 г. - В.И.Зубков.
Коллекции: №№ 249, 253,450.
Публикации: [61] - под № 23; [63] - под № 75; [83] - под № 20; [87] -под№25; [92]-под№ 18.
28. Кривцовское (Седой бугор, Седой холм) Исследования: 1927 г. – Л.А.Кленов. Коллекции: №№ 282,413.
Публикации: [61] - под № 55; [63] - под № 138, с. 249; [83] - под № 54; I [92] - под № 40.
29. Кузёмкинское I Исследования: 1949 г. - В.И.Зубков. Публикации: [61] - с. 152; [63]; [83] - под № 54.
30. Кузёмкинское П
Исследования: 1949 г. - В.И.Зубков. '
Публикации: [61] - с. 152; [63]; [83] - под № 55.
31. Кузёмкинское III Исследования: 1949 г. - В.И.Зубков. Публикации: [61] - с. 152; [63]; [83] - под № 56.
32. Кузьминское (Малявница)
Исследования: 1928 г. - Г.П.Гроздилов, П.П.Ефименко, П.Н.Третьяков,, Н.Н.Чернягин.
Коллекции: №81.
Публикации: [61] - под № 9; [63] - под № 30, с. 393; [83] - под № 6; [87]-под№10.
33. Ловецкие Выселки (Городок) - считалось селищем. Исследования: 1898 г. - ВАГородцов; 1946-1947 гг. - Н.П.Милонов. Публикации: [16] - с. 624-625, 665, 667-672; [17] - с. 181-186; [19] -
с. 1-5; [20] - под № 38, с. 555-556; [61] - под № 77; [63] - под № 16, с. 69; [91]; [92]-с.93,95,под№1; [96].
34. Луховицкое (Луховичское I, Палец, Полецкий городок) Исследования: 1898 г. – В.А.Городцов; 1925-1926 гг. - А.В.Дмитриевская; 1928 г. - Г.П.Гроздилов, П.П.Ефименко, П.Н.Третьяков, Н.Н.Чернягин; 1946-1947 гг. - Н.П.Милонов.
Коллекции: № 36; в Зарайском краевом музее (погибла).
Публикации: [10] - с. 25; [20] - под № 32, с. 545-546; [28]; [41] - 1873 г., -№ 21, с. 482; [61] - под № 1; [63] - под № 15, с. 393; [83] - под № 1; [87] -под №2; [103].
35. Луховицкое II (Исполинов курган, Палец)
Исследования: 1898 г. - ВАГородцов; 1928 г. - Г.П.Гроздилов, П.П.Ефименко, П.Н.Третьяков, Н.Н.Чернягин; 1946-1947 гг. - Н.П.Милонов.
Коллекции №48.
Публикации: [20] - под № 32, с. 545-546; [41] - 1873 г., № 21, с. 482; [61] - под № 2; [63] - под № 16; [83] - под № 2.
36. Первицкое I (Перевитское I)
Исследования: 1895 г. - ВАГородцов; 1928 г. - Г.П.Гроздилов, П.П.Ефименко, П.Н.Третьяков, Н.Н.Чернягин; 1958 г. - В.П.Фролов.
Публикации: [19] - с. 6; [20] - под № 34, с. 547-548; [41] - 1873 г., № 21, с. 479-482; [63] - с. 147, 239; [96] - рис. 1.
37. Первицкое II (Бастанова гора, Болото, Городок, Курган) Исследования: 1898 г. - ВАГородцов; 1928 г. - Г.П.Гроздилов,
П.П.Ефименко, П.Н.Третьяков, Н.Н.Чернягин.
Публикации: [12] - с. 543; [19] - с. 6; [20] - под № 34, с. 547-548; [61] -№ 5; [63] - под № 18, с. 359; [83] - под № 3; [87] - под № 5; [90] - под № Х-1; [92]-под № 2.
38. Льговское (Ольговский городок)
Исследования: 1889 г. - АВ.Селиванов; 1895 г. - ВАГородцов; 1899 г. - В.Н.Крейтон, И.И.Проходцев; 1925 г. - Н.И.Лебедева, А.А.Мансуров; 1930г. - Н.В.Говоров; 1948г. - Н.П.Милонов; 1955г. -АЛ.Монгайт.
Коллекции: №№ 277, 445, 579.
Публикации: [9]; [20] - с. 594-596; [29]; [35] - под № 4; [37] - с. 4; [41] -1873 г., № 20, с. 450-451; [47]; [61] - под № 22; [63] - под № 76, с. 393; [83] - под№ 19; [87] - под № 26; [91]; [92] – под № 19; [99].
39. Митинское (Чёртов угол)
Исследования: 1895 г. - ВАГородцов; 1921 г. - Н.ИЛебедева; 1928 г. -Г.П.Гроздилов, П.П.Ефименко, П.Н.Третьяков, Н.Н.Чернягин; 1947-1948 гг. - А.В.НИКИТИН.
Публикации: [20] - под № 49, с. 572-573; [37] - с. 5; [41] - 1873 г., № 20, с. 448; [61] - под № 13; [63] - под № 37, с. 394; [65] - с. 129-132; [83] - под № 10; [87] - под № 16; [88] - с. 47-53; [92] - под № 9.
40. Нармушадское (Улиткина гора) Исследования: 1949 г. - В.И.Зубков. Коллекции: № 589.
Публикации: [91; [61] - под № 58; [63] - под № 58; [83] - под № 53.
41. Недостоевское I Исследования: 1898 г. - В.А.Городцов.
Публикации: [9]; [20] - с. 575-577; [41] - 1874 г., с. 565; [61] - под , № 15; [63] - под № 39, с. 64, 66; [70]; [71]; [83] - под № 12; [92] - под №10.
42. Никитинское (Новый городок Ольгов)
Исследования: 1929 г. - ААМансуров, АФ.Фёдоров; 1928 г. -Н.Н.Чернягин; 1970г. г В.ПДаркевич, АЛ.Монгайт.
Коллекции: № 361.
Публикации: [12] - с. 531; [35] - под № 28; [41] - 1873 г., № 23, с. 524-525; 1874 г., № 1, с. 2; [55] - под № 103; [61] - под № 42; [63] - под № 100,
43. Новосёлковское на р.Листани (Городок)
Исследования: 1895 г. - В.А.Городцов; 1923 г. - Н.И.Лебедева; 1930 г. -Н.В.Говоров.
Коллекции: №№ 258, 460.
Публикации: [9]; [12] - с. 538; [20] - под № 58, с. 593-594; [36]; [61] -под № 26; [63] - под № 81, с. 394; [79]; [83] - под № 23; [87] - под № 30; [90] - под № Х-2; [92] - под № 17; [93] - с. 152.
44. Песочня (Городок у оврага) Исследования: 1948 г. - В.И.Зубков. Коллекции: № 655.
45. Покровский бугор (Пронское III)
Исследования: 1925-1930 гг. - Н.П.Милонов; 1929 г. - ААМансуров; 1969 г. - А.Е.Леонтьев, ВА.Мальм, Н.Г.Недошивина, Г.Ф.Полякова, М.В.Фехнер; 1970 г. - ВАМальм, Н.Г.Недошивина, Г.Ф.Полякова, М.В.Фехнер.
Коллекции: № 485.
Публикации: [12] - с. 511; [40]; [41] - 1873 г., № 17, с. 381; [44]; [55] -№ 25, с. 228-230; [57]; [58] - с. 12-16; [60] - с. 31; [61] - под № 52; [63] -под № 123, с. 207-209, 212; [66]; [83] - под № 47; [98].
46. Поленское (Городок) Исследования: 1930 г. - Н.В.Говоров. Коллекции: № 457.
Публикации: [9]; [41] - 1874 г., № 1, с. 3; [61] - под № 25; [63] - под № 79, с. 204; [83] - под N° 22; [87] - под № 31.
47. Поповское I (Городок, Татарский городок)
. Исследования: 1895 г. - ВАТородцов; 1928 г. - Г.П.Гроздилов, П.П.Ефименко, П.Н.Третьяков, Н.Н.Чернягин.
Публикации: [9]; [20] - под № 76 (1), с. 626-627; [25]; [41] - 1873 г., № 23, с. 574; [61] - под № 34; [63] - под № 93, с. 32; [80] - с. 36; [83] - под № 29; [87] - под N3 36; [90! - под № Х-5; [92] - под № 28.
48. Половское II (Городец)
Исследования: 1895 г. - В.А.Городцов; 1928 г. - Г.П.Гроздилов, П.П.Ефименко, П.Н.Третьяков, Н.Н.Чернягин.
Публикации: [9]; [20] - с. 628; [25]; [41] - 1874, № 3, с. 66; [61] - под № 35; [63] - под № 91, с. 32; [83] - под № 30; [87] - под № 37; [90] - под № Х-5; [92] - под № 29.
49. Половское III (Кириллов городок)
Исследования: 1887 г. - А.В.Селиванов; 1897 г. - В.А.Городцов; 1928 г. - Г.П.Гроздилов, П.П.Ефименко, П.Н.Третьяков, Н.Н.Чернягин; 1949г.-В.И.Зубков.
Коллекции: № 38.
Публикации: [9]; [16]-с. 624; [18]-с. 9; [20] - с. 627-628; [61]-под
№ 36; [63] - под № 92, с. 32; [80] - с. 35-36; [83] - под NO 31; [85] - под № 17, с. 125-126; [87] - под № 38; [90] - под № Х-5; [92] - под № 30; [108].
50. Польновское I
Исследования: 1895 г. - В.А.Городцов; 1928 г. - Г.П.Гроздилов, П.П.Ефименко, П.Н.Третьяков, Н.Н.Чернягин.
Публикации: [9]; [20] - с. 601; [41] - 1873 г., № 21, с. 486; [61] - под № 32; [63] - под № 89, с. 395; [83] - под № 27; [87] - под № 34.
51. Польновское II
Исследования: 1895 г. - В.А.Городцов; 1928 г. - Г.П.Гроздилов, П.П.Ефименко, П.Н.Третьяков, Н.Н.Чернягин.
Публикации: [9]; [20] - с. 601-602; [41] - 1873 г., № 21, с. 486; [61] -под № 33; [63] - под № 90, с. 395; [83] - под № 28; [87] - под № 35; [92] -под № 27.
52. Пудковское (Ново-Пудковское, Городок)
Исследования: 1895 г. - ВАГородцов; 1928 г. - Г.П.Гроздилов, П.П.Ефименко, П.Н.Третьяков, Н.Н.Чернягин.
Публикации: [20] - под № 48, с. 571-572; [61] - под № 11; [63] - под № 34, с. 32; [83] - под № 8; [87] - под № 15; [92] - под № 8.
53. Семеновское (Высокая гора, Никольское)
Исследования: 1898 г. - В.А.Городцов; 1929 г. - А.А.Мансуров; 1930 г. -Н.В.Говоров.
Коллекции: №№ 327,456.
Публикации: [9]; [20] - под № 43, с. 562-565; [61] - под № 18; [63] -под № 77, с. 396; [83] - под № 15; [87] - под № 21; [92] - под № 14.
54. Семионовское II Исследования: 1930 г. - Н.В.Говоров. Коллекции: №№ 409,411.
Публикации: [41] - 1874 г., № 2, с. 39; [59] - с. 17; [61] - под № 46; [63] - под № 137; [83] - под № 41.
55. Старо-Мещерское I (Городец Мещерский) Исследования: 1932 г. - О.Н.Бадер, ААМансуров.
Публикации: [9]; [12]; [14]; [23]; [30]; [32]; [41] - 1873 г., № 19, с. 19, № 23, с. 529; [43] - с. 7; [46]; [50]; [51]; [52]; [53]; [61] - № 63; [63] - под № 46, с. 86; [83]-под № 68; [105].
56. Спасское (памятник погиб)
Исследования: 1928 г. - Г.П.Гроздилов, П.П.Ефименко, П.Н.Третьяков, Н.Н.Чернягин.
Публикации: [87]; [90] - под № X-6.
57. Северный мыс Старо-Рязанского городища*
Исследования: 1966-1967 гг. - И.Г.Розенфельдт; 1968-1970 г. -В.П.Даркевич, А.Л.Монгайт.
________________________________________
* Об исследовании городища Старая Рязань и окружающей его местности в 1836-1956 гг. и сводку публикаций по данному памятнику до 1953 года см. в [62], [63].
_________________________________________
Коллекции: № 420.
Публикации: [10] - с. 26; [25]; [34] - с. 98-99; [63] - под № 97, с. 396; [74]; [75]; [76]; [83] - под № 33; [96]; [100].
58. Столбище
Исследования: 1820-е гг. - И.С.Гагин; 1924 г. - Н.ИЛебедева; 1932 г. -О.Н.Бадер, ААМансуров.
Коллекции- № 513.
Публикации: [12] - с. 550; [35] - под № 18; [38]; [41] - 1873 г., № 19, с. 438; [45]; [50]; [52]; [53]; [61] - под № 64; [63] - под № 47, с. 65; [64]; [66]; [70]; [71]; [83]-под№69.
59. Столпянское
Исследования: 1928 г. - ААМансуров. Коллекции: № 406.
Публикации: [9]; [41] - 1874 г., № 1, с. 2; [61] - под № 45; [63] - под № 135, с. 396; [83] - под № 40.
60. Сумбуловское (Городок)
Исследования: 1895 и 1898 гг. - В.А.Городцов; 1928 г. - Г.П.Гроздилов, П.П.Ефименко, П.Н.Третьяков, Н.Н.Чернягин; 1949 г. - В.И.Зубков; 1951 г. - М.М.Аксенов.
Коллекции: №№ 346, 617.
Публикации: [19] - с. 20; [20] - с. 668-669; [41] - 1873 г., № 23, с. 523; [61] - под № 29; [63] - под № 85, с. 396; [83] - под № 65; [87] - под № 28; [92]-под№21.
61. Сысоевское (Красный Яр)
Исследования: 1922 г. - Н.И.Лебедева; 1925 г. - М.Е.Афанасьев; 1947 г. - Н.П.Милонов.
Коллекции: №№ 245,250.
Публикации: [41] - 1874 г., № 2, с. 38; [61] - под № 20; [63] - под № 73; [83] - под № 17; [92] - под № 41.
62. Тереховское (Городок)
Исследования: 1895 г. - В.А.Городцов; 1928 г. - Л.А.Кленов; 1952 г. -В.И.Зубков.
Коллекции: №№ 339,415.
Публикации: [9]; [20] - под № 87, с. 645-649; [41] - 1873 г., № 23, с. 529; [61] - под № 56; [63] - под № 109, с. 397; [83] - под № 51.
63. Троице-Пеленицкое (Остролукское, Остролуцкое) Исследования: 1925 г. - И.А.Фокин; 1926 г. - В.А.Городцов; 1949 г. -
В.И.Зубков.
Коллекции: №№ 259, 265; в ГИМ № 61879.
Публикации: [9]; [10] - с. 25; [12] - с. 532; [20] - с. 629; [22]; [27]; [34] -с. 98; [35] - под № 27; [39] - с. 88, 93; [41] - 1874 г., с. 66; [61] - под № 37; [63] - под № 94, с. 397; [73]; [83] - под № 32; [87] - под № 40; [91]; [92] -под № 32; [93] - с. 137,152-154; [94] - с. 156-157.
64. Тюков городок (Владычинское, Городок, Лебединское I)
Исследования: 1928 т. - О.Н.Бадер; 1967-1968 гг. - Т.Б.Попова, И.К.Цветкова; 1967,1970гг. - БАФоломеев.
Публикации: [9]; [11] - с. 78; [61] - под № 8; [63]'- под № 7; [69]; [83] -под № 63; [95].
65. Шатрищенское
Исследования: 1949 г. - В.И.Зубков, АЛ.Монгайт. Коллекции: № 613.
Публикации: [9]; [20] - с. 631; [34] - с. 98; [61]; [63] - под № 99, с. 397; [83] - под № 34; [92] - под № 34.
66. Шишкинское
Исследования: 1921 г. - Н.И.Лебедева; 1947-1948 гг. - А.В.Никитин; 1949 г. - В.И.Зубков.
Коллекции: № 586.
Публикации: [37] - с. 3-5, 10-12; [41] - 1873 г., № 20, с. 448; [61] - под № 12; [63] - под № 33, с. 397; [65] - с. 130; [83] - под № 9.
67. Юракинское (Городок, Муратовское) Исследования: 1928 г. - О.Н.Бадер. Коллекции: № 412.
Публикации: [41] - 1874 г., № 4, с. 91; [58J; [61] - под № 48; [63] - под № 129, с. 397; [83] - под № 43.
СПИСОК ГОРОДИЩ (на 1971 г.), чья принадлежность к Городецкой культуре требует уточнения
Абловское ("Курган")
Асановское
Васильевское ("Чёртово городище")
Городецкое на р.Итье
Красный Угол ("Бабий городок")
Маклаковское
Марьевское
Мелеховское
Новосёлковское I на р.Сосенка
Новосёлковское III на р.Сосенка
Поповское
Сабуровское
Сынтульское
Ташенское (памятник без культурного слоя, погиб)
СВОДНАЯ БИБЛИОГРАФИЯ ПО РЯЗАНСКИМ ГОРОДИЩАМ 1. Архивные источники 1950-х - 1960-х годов*
1. Макаров М.М. Отчет об археологических раскопках на III мысе Шатрищенского могильника. Старорязанская экспедиция, июль 1969 года.
- Архив ИА РАН. - Р-1. - Д. 3953.
2. Монгайт А.Л. Отчет о работе Рязанского отряда Среднерусской экспедиции в 1955 году (Солотчинский и Рязанский районы Рязанской области и г.Рязань). - Архив ИА РАН. - Р-1. - Д. 1205.
3. Монгайт А.Л. Отчет о работе Старо-Рязанской археологической экспедиции в 1966 году. - Архив ИА РАН. - Р-1. - Д. 3374.
4. Монгайт А.Л. Отчет о работе Рязанской археологической экспедиции. - Архив ИА РАН. - Р-1. - Д. 4109.
5. Фоломеев Б.А. Отчет об охранных и разведочных археологических работах в Рязанском и Спас-Клепиковском районах Рязанской области. -Архив ИА РАН. - Р-1. - Д. 3639.
6. Фоломеев Б.А. Отчет об охранных археологических раскопках в Рязанском и Клепиковском районах Рязанской области. - Архив ИА РАН. -Р-1.-Д. 3987.
7. Юшко АЛ. Отчет о работе Второго разведочного отряда Московской экспедиции. - Архив ИА РАН. - Р-1. - Д. 4215.
2. Публикации 1820-1970 годов
8. Археологические разведки Касимовского края // Красный Восход. -Касимов. - 1925. - № 44.
9. Атлас Рязанской области. - М.: ГУГК, 1965.
10. Бадер О.Н. Краткий очерк археологических работ в довоенный период на Оке // МИА. - 1969. - № 169 (Древности Восточной Европы: Сб. в честь АП.Смирнова). - С. 22-28.
11. Бадер О.Н. Бассейн Оки в эпоху бронзы. - М.: Наука, 1970.
12. Баранович М. Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами. Генерального Штаба: Рязанская губерния. - С.-Пб. -1860. - С. 527-551.
13. Воздвиженский Д. Исторические и археологические достопамятности по Рязанской губернии // Исторический, статистический и географический журнал .... - М., 1827. - Ч. II. - Кн. 3. - С. 206-223.
14. Гнльдебрандт П.А. Сказание о Касимове и его уезде // День. - М.
- 1864. - №N8 21, 24, 28, 33.
* Материал дан выборочно - по степени информативности.
15. Городище Земляной Струг в Касимовском уезде // Рязанские губернские ведомости. - 1842. - № 21.
16. Городцов В.А. Русская доисторическая керамика: Тр. IX Археологического съезда. Т. I. - М., 1899. - С. 577-672.
17. Городцов В.А. Результаты археологических исследований 1898 года, произведенных по берегам р.Оки в пределах Рязанской губернии // АИЗ. - 1899. - Т. VII, вып. 6-7. - С. 181-201.
18. Городцов В.А. Отчет об археологических исследованиях в долине р.Оки 1897 года//Тр. МАО ("Древности"). - 1900. - Т. XVII. - С. 1-37.
19. Городцов В.А. Дневник археологических исследований в долине р.Оки в 1898 году//Тр. МАО ("Древности"). - 1901. - Т. XVIII. - С. 1-17.
20. Городцов В.А. Материалы для археологической карты долины и берегов р.Оки // Тр. XII Археологического съезда. Т. I. - М., 1905. - С. 515-672.
21. Городцов В.А. Бытовая археология. - М., 1910.
22. Городцов В.А. Результаты археологических исследований Троице-Пеленицкого городища-холмища в 1926 году // Иссл. и мат. РОСОМ. Вып. 5. - Рязань, 1930.
23. Горшенов Н.Я. От г.Москвы до Нижнего Новгорода. Поволжье. Природа, быт, хозяйство: Путеводитель по Волге, Оке, Каме, Вятке и Белой / Под ред. В.П.Семенова-Тян-Шанского.
24. Дубинин А.Ф. и др. Результаты работ Московской экспедиции / АФДубынин, РЛ.Розенфельдт, КАСмирнов, АА.Юшко // АО-1970 (1971).-С. 45-46.
25. Бфименко П.П. Летние работы 1922 года в Рязанской губернии // Вестник рязанских краеведов. - 1923. - № 1. - С. 12-13.
26. Ефименко П.П. Рязанские могильники. Опыт культурно-стратиграфического анализа могильников массового типа // Материалы по этнографии. - Л., 1926. - Т. 3, вып. 1. - С. 59-84.
27. Ефименко П.П. К истории Западного Поволжья в I тысячелетии н.э. по археологическим источникам // Советская археология. - 1937. -NQ 2. - С. 39-58.
28. Щрошников Н.В.). Из деятельности Зарайского краевого музея за 1925-1926 гг. / Тр. ЗКМ. - 1927. - Вып. 1. - С. 47-49.
29. Калайдович К.Ф. Письма к А.Ф.Малиновскому об археологических исследованиях в Рязанской губернии. - М., 1828. - С. 50-51.
30. Касимов // Новый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. - Т. 27. - С.-Пб., 1895.
31. Кленов Л. О чем рассказывают раскопки // Большевистский путь. -Касимов. - 1949. - N° 137.
32. Кленов Л. Основание Касимова // Большевистский путь. - Касимов. - 1949. - № 142.
33. Ковалев М. Пещера Чортово Урочище // Рабочий клич. - Рязань. -1924. - № 163.
34. Кравченко Т.А. Раскопки Шатрищенского могильника в 1966 году // КСИА. - 1969. - Вып. 119. - С. 93-99.
35. Курганы и остатки древних укреплений в Рязанской губернии // ЖМНП. - 1846. - Ч. 2, раздел VII ("Смесь"). - С. 1-5.
36. Лебедева Н.И. Городок у деревни Новосёлки, Ряз. у. // Вестник рязанских краеведов. - 1924. - № 4. - С. 13-15.
37. Лебедева Н.И. Современное состояние Вожской засеки // Вестник рязанских краеведов. - 1925. - № 4. - С. 1-13.
38. Лебедева Н.И. Отчет о летних работах 1924 года по археологии в окрестностях Касимова // Вестник рязанских краеведов. - 1925. - № 1(5). -С. 1-3.
39. Ледяйкин В.И. К истории хозяйственной деятельности племен Городецкой культуры (по материалам городищ Мордовской АССР) // Тр. МНИИЯЛИЭ. - 1970. - Вып. 39: Исследования по археологии и этнографии Мордовской АССР. - С. 84-102.
40. Леонтьев А.Е. и др. Исследования средневековых памятников в долине реки Оки / А.ЕЛеонтьев, В.А.Мальм, Н.Г.Недошивина, Г.Ф.Полякова, М.В.Фехнер//АО-1969 (1970). - С. 76-77.
41. Любомудров Н.В. Местногеографические древности в Рязанской губернии: Прибавление к Рязанским Епархиальным Ведомостям. - 1873. -№№17,19-21,23; 1874-№№ 1-4, 8; 1875-№9.
42., Макаров М. Письмо к редактору // Вестник Европы. - 1820. -Ч. ИЗ.-С. 308-309.
43. Макаров М. Заметки о землях Рязанских // ЧОИДР. - М., 1846. -Т. IV. - С. 7, 20, 21, 24.
44. Мальм В.А. и др. Раскопки в долине р.Прони / В.А.Мальм, Н.Г.Недошивина, Г.Ф.Полякова, М.В.Фехнер //АО-1970 (1971). - С. 88-90.
45. Мансуров А.А. Загадки давно минувшего // Красный Восход. -Касимов. - 1924. - № 62.
46. Мансуров А.А. К восстановлению границ Касимовского кремля // Вестник рязанских краеведов. - 1924. - № 3. - С. 9-12.
47. Мансуров А.А. Исследования Рязанской губернии за лето 1925 года // Народное хозяйство. - Рязань. - 1925. - № 10. - С. 65-68.
48. Мансуров А.А. Прошлое нашего края (С раскопок Остролуцкого городища) // Рабочий клич. - Рязань. - 1926. - № 194.
49. Мансуров А.А. Описание рукописей этнологического архива. Вып. 1 //Тр. ОИРК. - 1928. - Вып. XV.
50. Мансуров А.А. Библиография Рязанского края. Этнология и палеоэтнология (археология). - Ч. 1, вып. 1 // Тр. ОИРК. - 1930. -Вып. XXXI.
51. Мансуров А.А. Описание рукописей этнологического архива. Вып. 3 // Тр. ОИРК. - 1930. - Вып. XXXVI.
52. Мансуров А.А. Описание рукописей этнологического архива. Вып. 4 // Тр. ОИРК. - 1930. - Вып. XXXIX.
53. Мансуров А.А. Библиография Рязанского края. Этнология и палеоэтнология (археология). - Ч. II, вып. 1 // Тр. РязБК. - 1932. - Вып. 5/46.
54. Мансуров А.А. Описание рукописей этнологического архива. Вып. 5//Тр. РязБК. - 1933. - Вып. 7/48.
55. Мансуров А.А. Археологическая карта реки Прони // Советская археология. - 1937. - Т. IV. - С. 211-238.
56. Мансуров А.П. Остаток касимовской старины // Тр. РУАК. -1898. - Т. XIII, вып. 3. - С. 405-406.
57. Милонов Н.П. Археологические открытия в Пронске // Наука и техника. - 1927. - № 49. - С. 23.
58. Милонов Н.П. Материалы к археологической карте Скопинского уезда Рязанской губернии (районы течения рек Вёрды и Прони) // Тр. ОИРК. - 1928. - Вып. XII. - С. 1-Ю.
59. Милонов Н.П. К изучению археологических памятников и истории сёл и городов на территории Рязанской области (в помощь учителю-краеведу). - Рязань, 1949.
60. Милонов Н.П. Основные источники и приемы изучения истории сёл и городов Рязанской области. - Рязань, 1950.
61. Монгайт А.Л. Из истории населения бассейна среднего течения р.Оки в I тысячелетии н.э. // Советская археология. - 1953. - Т. XVIII. -С. 151-189.
62. Монгайт А.Л. Старая Рязань // МИА. - 1955. - № 49.
63. Монгайт А.Л. Рязанская земля. - М.: Изд-во АН СССР, 1961.
64. Нефедов Ф.Д. Раскопки курганов в Касимовском уезде // Протоколы заседаний Комитета по устройству Антропологической выставки ОЛЕАиЭ. - 1878. - № 23.
65. Никитин А.В. Оборонительные сооружения Засечной черты XVI-XVII веков // МИА. - 1955. - № 44. - С. 129-132.
66. О курганах, древних могилах и укреплениях в Рязанской губернии (Сведения, собранные Рязанским губернским Статистическим Комитетом согласно программе Центрального Статистического Комитета) // Рязанские губернские ведомости. - 1874. - №№ 6-12.
67. Отчет о деятельности Рязанской Ученой Архивной Комиссии за 1897 год. - Рязань, 1898.
68. Попова Т.Б. Карта памятников поздняковской культуры. // Окский бассейн в эпоху камня и бронзы : Тр. ГИМ. - 1970. -Вып. 44. -С. 251-261.
69. Попова Т.Б. Раскопки поселения Логинов Хутор // АО-1968 (1969).-С. 48-49.
70. Проходцев И.И. Обозрение пятнадцатилетней деятельности Рязанской Ученой Архивной Комиссии. - Рязань, 1899 (Отд. оттиск).
Комиссии за первое двадцатипятилетие (1884-1909 гг.) // Юбилей 25-летия Рязанской Ученой Архивной Комиссии. - Рязань. - 1911.
72. Раскопки // Красный восход. - Касимов. - 1925. - № 41.
73. Раскопки Остролукского городища // Наука и техника. - 1926. -№ 49. - С. 16.
74. Розенфельдт И.Г. Раскопки Северного мыса Старорязанского городища //АО-1966 (1967). - С. 43-45.
75. Розенфельдт И.Г. Исследования Северного мыса городища Старая Рязань // КСИА. - 1969. - Вып. 119. - С. 86-92.
76. Розенфельдт И.Г. Древнее языческое святилище на Северном мысу Старорязанского городища // МИА. - 1969. - № 189. - С. 172.
77. Розенфельдт Р.Л. О глиняных "жертвенниках" //МИА. - 1970. -№ 176. - С. 60-63.
78. Рыков П.С. Очерк по истории мордвы (по археологическим данным). - М.: Учпедгиз, 1933.
79. Рязанский государственный областной музей: Путеводитель. - Рязань, 1926. - С. 28.
80. Селиванов А.В. О раскопках в Старой Рязани и в древнем городке, известном в летописи под именем "Новый городок Ольгов" / Реферат, читанный на VIII Археологическом съезде // Тр. РУАК. - 1890. - Т. V, вып. 3. - С. 32-36.
81. Смирнов А.П. Волжские булгары // Тр. ГИМ. - 1951. - Вып. XIX.
82. Смирнов А.П. Железный век Чувашского Поволжья // МИА. -1961.-№95.
83. Смирнов А.П., Трубникова Н.В. Городецкая культура//САИ.-1965.-Вып. Д 1-14.
84. Спицын АА. Обозрение некоторых губерний и областей России в археологическом отношении // ЗРАО. Новая серия. - 1899. - Т. XI, вып. 1-2.-С. 232-241.
85. Спицын А.А. Городища дьякова типа // ЗОРСА. - 1903. - Т. V, вып. 1-2.-С. 111-142.
86. Степанов П.Д. Итоги археологических работ в Западном Поволжье за пятилетие 1945-1949 гг. // УЗ СГПИ. - 1956. - Вып. XXII. -С. 61-142.
87. Третьяков П.Н. К истории доклассового общества Верхнего Поволжья // ИГАИМК. - 1935. - Вып. 106. - С. 97-180.
88. Третьяков П.Н. К истории племен Верхнего Поволжья в первом тысячелетии н.э. // МИА. - 1941. - № 5.
89. Третьяков П.Н. Восточно-славянские племена. - М., 1953.
90. Третьяков П.Н. Финно-угры, балты и славяне на Днепре и Волге. - М.-Л., 1966. - Рис. 31 на с. 122-123.
91. Трубникова Н.В. Племена Городецкой культуры: Автореферат дис.... канд. ист. наук. - М., 1951.
92. Трубникова Н.В. Племена Городецкой культуры //Тр. ГИМ. -
1953.-Вып. XXII.-С. 63-96.
93. Трубникова Н.В. Раскопки на городище Ножа-Вар близ д.Сареево в 1958-1959 гг. // Археологические работы в Чувашской АССР в 1958-1961 гг.: УЗЧНИИЯЛИЭ. - 1964. - Вып. XXV. - С. 117-156.
94. Трубникова Н.В. Городище Ножа-Bap в Чувашии // Советская археология. - 1965. - № 4. - С. 144-157.
95. Фоломеев Б.А. Археологические исследования в Рязанском и Клепиковском районах Рязанской области //АО-1970 (1971). - С. 60-61.
96. Фролов В.П. Город Перевицк// УЗ РГПИ. - 1961. - Вып. 28. -С. 56-57.
97. Черепнин А.И. Об археологических исследованиях и раскопках лета 1897 года // Тр. РУАК. - 1897. - Т. XII, вып, 3.
98. Черепнин А.И. Раскопки Пронских курганов // АИЗ. - 1898. -Т. VI, вып. 1.-С. 9-10.
99. Вестник Археологического института. - 1901. - Вып. XIV. - С. 157.
100. Вестник рязанских краеведов. - 1925. - № 1. - С. 28.
101. Вестник рязанских краеведов. - 1925. - № 4(8). - С. 30.
102. Известия Рязанского губисполкома. - 1920. - № 197.
103. Краеведение. - 1927. - № 2. - С. 219-240.
104. Краеведение. - 1927. - Т. IV, вып. 2. - С. 226.
105. Красный восход. - Касимов. - 1922. - С. 66.
106. Отечественные Записки. - 1828. - Ч. 36. - С. 65-69, 73-74.
107. Рязанские губернские ведомости. - 1845. - №№ 8-13.
108. Тр. РУАК. - 1887. - Т. 11(2). - С. 123.
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ СОКРАЩЕНИЙ
АВЕС Археология восточно-европейской степи (научи, сб.,
издаваемый Саратовским госуниверситетом) АИЗ Археологические известия и заметки
АМиА Античный мир и археология (научи, сб., издаваемый
Саратовским госуниверситетом) АО-1979 (1980) Археологические открытия ... года (в скобках - год
издания)
ГИМ Государственный Исторический музей
ЖМНП .Журнал Министерства народного просвещения
ЗКМ Зарайский краевой музей
ЗОРСА Записки отделения русско-славянской археологии
ЗРАО Записки Русского археологического общества
ИА РАН Институт археологии Российской Академии Наук
ИГАИМК Известия Государственной Академии истории мате-
риальной культуры
КСИА Краткие сообщения о докладах и полевых исследова-
ниях Института археологии АН СССР МАО Московское Археологическое общество
МарНИИЯЛИ Марийский научно-исследовательский институт язы-
ка, литературы и истории
МИА Материалы и исследования по археологии СССР
МНИИЯЛИЭ Мордовский научно-исследовательский институт язы-
ка, литературы, истории и экономики
ОИРК Общество исследователей Рязанского края
ОЛЕАиЭ Общество любителей, естествознания, археологии и
этнографии
РОСОМ Рязанский областной средне-окский музей
РУАК Рязанская губернская Ученая Архивная Комиссия
РязБК Рязанское бюро краеведения
САИ Свод археологических источников
СГУ Саратовский государственный университет
УЗ РГПИ Ученые записки Рязанского государственного педаго-
гического института
УЗ СГПИ Ученые записки Саратовского государственного педа-
гогического института
УЗ ЧНИИЯЛИЭ Ученые записки Чувашского научно-исследовательского института истории, языка, литературы и экономики
ЧОИДР Чтения в Обществе истории и древностей Российских
(при университете)К ВОПРОСУ О КЕРАМИЧЕСКИХ ТРАДИЦИЯХ ОКСКИХ ПЛЕМЕН
Г.А.МассалитинаОдной из важнейших проблем финно-угорской археологии была и остается проблема формирования культур различных групп поволжско-финских племен в I тыс. н.э.
В многочисленных работах, посвященных выяснению истоков этих культур, до недавнего времени незаслуженно игнорировался наиболее информативный источник - лепная посуда.
В 1993 г. вышла в свет монография В.В.Гришакова, в которой керамика могильников Окско-Сурского междуречья становится основным объектом всестороннего анализа [1J.
Упоминания о связях верхнеокского населения с культурой поволжских финно-угров в археологической литературе встречаются неоднократно. В частности, высказывалось мнение об участии племен мощинской культуры в формировании одного из культурно-этнических компонентов рязано-окских могильников [2]. Генетические связи между ними, по мнению исследователей, обнаруживаются в том числе и на керамическом материале.
В упомянутой работе [1] влияние традиций верхнеокского населения в изготовлении глиняной посуды прослеживается не только по керамике рязано-окской группы могильников. По мнению В.В.Гришакова, оно распространяется и дальше, вплоть до нижнего течения Оки. Для обоснования генетической преемственности автор выделяет группу лощеных и груболепных сосудов усеченно-сфероконической формы с раструбообразным горлом. Поиск традиций формовки таких сосудов приводит его на Верхнюю Оку, в круг памятников мощинской культуры. К сожалению, все ссылки, которые даются в работе для подтверждения и иллюстрации этой мысли, ограничиваются лишь двумя лощеными горшками с городища Николо-Ленивец и из кургана у деревни Шаньково (3).
Малое количество аналогов, которыми оперирует В.В.Гришаков, связано, несомненно, с отсутствием необходимой информации. Керамика мощинской культуры изучена крайне слабо. Первые публикации, где она является объектом специального анализа, появились лишь в последние годы [4]. Часть материалов опубликована в тезисах конференций и поэтому недоступна широкому кругу заинтересованных лиц [5]. Настоящая работа вызвана желанием хотя бы частично преодолеть этот информационный барьер.
Названный выше тип горшков - один из наиболее распространенных на памятниках мощинской культуры (рис.1). На некоторых поселениях (в частности, на городище Воротынск) он является практически единственным, на других (городища Мощины, Серенск) составляет более половины всего набора. В хронологическом отношении этот тип посуды признается наиболее поздним и связывается с финалом мощинской культуры [6 (с.95-110)].
Необходимо подчеркнуть, что все сказанное относится в первую очередь к груболепным сосудам, поверхность которых может быть обработана как очень тщательно, так и очень грубо. Лощеные же горшки аналогичного типа, как и горшки каких-либо других форм, на Верхней Оке единичны, поскольку лощеная посуда на памятниках мощинской культуры представлена преимущественно мисками. Поэтому, на наш взгляд, не совсем верно полагать, что влияние верхнеокских традиций выражалось "в исполнении некоторых образцов грубой посуды в подражание мощин-ским формам лощеной керамики" [1 (с. 125)]. Способ формовки был, видимо, одинаков для посуды как с грубой, так и с лощеной поверхностью.
В связи с вопросом об истоках керамических традиций поволжско-финских племен и возможных культурных влияниях на них представляет интерес один тип мошинских лощеных мисок, показанный на рис.2. Речь
Рис.1. Груболепные сосуды с поселений Верхней Оки: 1,5.6 - городище Мощины; 2 - селище Мощины; 3 - городище Воротынск; 4 - городище Серенск
Рис.2. Лощеные миски с поселений Верхней Оки: 1,3,4 - городище Мощины; 2 - городище Серенск
Рнс.3. Окские фибулы: 1 - Шанысово, курган 3; 2 - Закопищенский могильник
идет о мисках усеченно-сфероконической (конической) формы с выпуклым плечиком и раструбообразным горлом. Находки таких мисок на Верхней Оке пока немногочисленны. Шесть экземпляров происходят с городища Мощины, два - с городища Серенск, один - из кургана у деревни Шаньково. Судя по описанию, миски этого типа встречены и на городище Николо-Ленивец [7]. Типологически они близки описанным выше горшкам, отличаясь от них пропорциями. Хронологически эти предметы синхронны, во всяком случае на каком-то определенном этапе, так как сопутствуют друг другу в комплексе кургана у деревни Шаньково [8 (с.5-7)].
В этом же захоронении встречены окские фибулы наиболее развитого типа (рис.3.1), аналогичные фибулам рязано-окских могильников (рис.3.2), что и позволяет связывать сосуды описанных типов с финалом мощинской культуры.
Не утверждая, что именно мощинские миски могли стать прототипами мисок схожего типа и различных его вариантов у поволжско-финских племен, считаем возможным предположить такую вероятность.
Таким образом, представленная в настоящей работе информация делает вывод В.В.Гришакова об участии верхнеокского населения в формировании некоторых керамических традиций племен средней и нижней Оки более аргументированным.
ЛИТЕРАТУРА
1. Гришаков В.В. Керамика финно-угорских племен правобережья Волги в эпоху раннего средневековья. - Йошкар-Ола, 1993.
2. Седов В.В. Рязано-окские могильники // Советская археология - 1966 -№ 4. - С. 89-92.
3. Никольская Т.Н. Культура племен бассейна Верхней Оки в 1 тыс. н.э. // Материалы и исследования по археологии СССР. - 1959. - № 72. - Рис. 18.3.
4. Массалитина ГА Лепная керамика городища и селища Мощины // Краткие сообщения Института археологии. - 1993. - № 208. - С. 44-52.
5. Массалитина ТА. Древнейший слой городища Серенск // Вопросы археологии и истории Верхнего Поочья: Тез. докл. 5-й историко-археологической конф. - Калуга, 1993. - С. 19-21.
6. Массалитина ГА. Мощинская культура: Дис. ... канд. ист. наук. - М/ Архив ИА. - 1994. - Р-2. - № 2567.
7. Никольская Т.Н. Городище у деревни Николо-Ленивец // Советская археология. - 1962. - № 1. - С. 232.
8. Булычев Н.И. Журнал раскопок по части водораздела верхних притоков Волги и Днепра. - М , 1899.К СЕМАНТИКЕ АЖУРНЫХ ЗАСТЕЖЕК ВОЛЖСКИХ ФИННОВ IХ-XIII вв.
А.Н.ПавловаОдним из интереснейших в семантическом аспекте украшений волжских финнов IX-XII вв. являются ажурные застежки с конскими головками или парными S-образными спиралями (рис. 1). Наибольшее число таких застежек происходит с древнемордовских могильников, что позволило ЛАГолубевой определить их как этническое украшение мордвы [1 (с.36)]. Однако такие украшения известны и на муромских памятниках. Исследования древнемарийских могильников Дубовский и Нижняя Стрелка также дали несколько подобных украшений, имеющих в декоре определенные отличия от мордовских.
Застежки имеют форму кольца, внутри которого размещен орнамент из сочетания гладких и волнистых линий. Нередко волнистая линия украшает и внешний край кольца, где располагаются кольца для крепления шумящих подвесок. В верхней части застежек находятся два столбика, заканчивающихся конскими головками или композицией из парных спиралей.
Древнемордовские застежки, как правило, в верхней части украшены конскими головками, в связи с чем ЛАГолубева рассматривает их как коньковые украшения [1 (с.34)). Иногда вместо конских головок используются круглые спирали (застежка из погребения 113 Пановского могильника [1 (табл.23,2)]) или S-образные спирали, венчающие концы столбика, выходящего за пределы кольца застежки [2 (табл.У, 39)1. Кольцо и столбики с конскими головками богато декорированы. Кольцо состоит из сочетания гладких и волнистых линий, выполненных из гладкой проволоки или жгута. Отличительной особенностью древнемордовских застежек является наличие внутри кольца лишь одной зигзагообразной линии или даже замена ее жгутом. Конские головки увенчаны пирамидками из шариков зерни, а столбики, завершением которых они служат, украшены S-образными спиралями или композицией из трех спиралей. Застежки имеют 5-8 шумящих привесок в форме утиных лапок, которые подвешиваются на витых цепочках.
Древнемарийские застежки имеют много общих черт с мордовскими, но вместо головок коней в верхней части по обеим сторонам кольца помещены S-образные спирали. Внутри кольца можно различить две зоны орнамента в виде волнистых линий, разделенных рядами гладкой проволоки. Все известные украшения данного вида из древнемарийских могильников выполнены из гладкой проволоки и содержат от 12 до 16 ко-
Рис.1. Ажурные застежки волжских финнов: 1,5 - Подбологье; 2 - Пановский могильник, погр. 113; 3 - Старобадиковский могильник, погр. 210; 4 - Урван; 6 - Максимовский могильник, погр. 3; 7,8 - могильник Нижняя Стрелка, погр. 19,10; 9 - Веселовский могильник, раскопки 1929 г.
лец для крепления шумящих привесок, последние имеют форму утиных лапок или ромбов с шариками зерни, т.е. стилизованы под утиные лапки. В качестве привески к застежке из погребения 19 могильника Нижняя Стрелка была использована костяная копоушка (рис. 1.8).
Муромские украшения из Макашовского и Подболотьевского могильников (рис. 1.1,5,6) также имеют своеобразные черты. Место конских головок в них занимают S-образные спирали, Такие же спирали расположены внутри кольца одной из застежек из Подболотьевского могильника. По богатству декора муромские застежки превосходят древнемордовские и древнемарийские благодаря сочетанию гладкой проволоки и жгута, использованию зерни, а также многозональности композиции - как, например, в застежке из Урвана (рис. 1.4). Некоторые из этих застежек были лишены шумящих привесок, у остальных они имели форму утиных лапок.
Можно заключить, что если даже древнемарийские и муромские застежки возникли под влиянием мордовских форм, то довольно быстро в их декорировании были выработаны собственные приемы.
В основе возникновения данных форм украшений у различных групп волжских финнов лежали общие представления об их семантическом назначении.
По мнению Н.А.Чмыхова [3 (с.38)], предмет воспринимался древним человеком на нескольких кодах или уровнях абстракции, начиная от бытового и заканчивая космическим. Поднимаясь с низшего (бытового) на высший (космический) уровень, мы находим все больше общих черт в мировосприятиях племен или народов, включая как мировые мифологические сюжеты, так и общие для больших этнических групп.
В то же время родство указанных групп волжских финнов представляется достаточно близким для частичного или даже полного совпадения символических значений отдельных групп украшений и, в частности, рассматриваемых кольцевых ажурных застежек.
В древности подобные застежки являлись нагрудными украшениями, т.е. занимали центральное место в костюме и соответственно в его символике. Нагрудные украшения, как и ряд других видов украшений, имели значение оберега, который должен был закрыть доступ вредным силам к телу человека, оградить его от болезней и пр. В женских украшениях обереги всегда имели и значение символа плодородия, защищая женщину как продолжательницу рода. Символика плодородия в рассматриваемых ажурных застежках тесно переплетается с космической. Позднее вместо металлических украшений широко использовались вышитые мотивы, также имевшие значение оберега. Парные розетки на груди женских рубах у марийцев носят название "сторож грудей" [4 (с. 13)] и связаны с символикой плодородия.
Наиболее ярко проявляется солярное значение данных украшений. На это указывает прежде всего их форма - ажурное кольцо. Финны принимали
солнце за золотое кольцо, в котором заключена огненная материя [5 (с.178)]. Отсюда и многообразие украшений в форме кольца у финно-угров [6 (с.70)]. Значение данных застежек как солярных символов 'подчеркивается и их местом в костюме. Традиционно финноязычные народы в I тыс. до н.э. - I тыс. н.э. в качестве одного из основных нагрудных украшений использовали бляхи с различными солярными изображениями. Особенно ярко эта традиция просматривается у населения Среднего Поволжья в ананьинское время [7].
В средневековых украшениях солярная символика выступает в более сложном контексте. На сложную символику кольцевидных украшений и блях с отверстием в центре указывал А.А.Миллер [8 (с. 143-144)]. Он считал, что подобные предметы являются не только солярными, но и небесными символами, воспринимавшимися в древности как модель вселенной.
В предложенном контексте можно рассматривать ажурные застежки волжских финнов конца I - начала II тыс. н.э. Солярная семантика кольца соединялась в них с моделью вселенной. Отверстие в центре кольца могло означать вход в иной мир, подобно тому, как оно трактовалось у других народов [8 (с. 143)].
Внешний ободок кольца в виде волны или зигзага мог трактоваться и как "нижнее небо" - вода. Ассоциация нижнего мира с подводным была распространена в финно-угорской среде. Отголоски подобных представлений сохранились в "Калевале" (руна 14), где подземное царство Маналы отождествляется с рекой [9].
При подобном толковании семантики данных застежек представляется вполне уместным и использование привесок в форме утиных лапок, получивших распространение у различных групп финноязычного населения и ассоциировавшихся с водой. А.А.Миллер считал, что шумящие подвески могли означать гром - "голос неба", подчеркивая небесную природу украшения [8 (с. 141-142)]. Такое прочтение данного символа не противоречит его ассоциации с влагой, вернее, с небесной влагой, поскольку в средневековых украшениях каждый символ можно рассматривать как полизначный.
Привески в виде утиных лапок, использовавшиеся финноязычными племенами в I тыс. н.э. и как самостоятельное украшение, восходят в своем семантическом значении к образу водоплавающей птицы. Культ водоплавающей птицы, чаще утки, хорошо просматривается в искусстве племен северо-восточной Европы с эпохи неолита. Птица наряду с копытными и змеями входит в группу животных, семантизировавшихся человеком еще с палеолита [10 (с. 90)].
Образ водоплавающей птицы в финно-угорской мифологии представляется сложным и многоплановым. В.В.Напольских показал космогоническое значение этого образа в мифологии различных групп финно-угров [11]. Широкое распространение женских украшений в форме уточек и утиных лапок указывает на его значение оберега и символа плодородия. Утка
Сибири была связана с идеей возобновления жизни: в виде птиц души умерших живут в ветвях мирового дерева, ожидая своего часа для того, чтобы вселиться в тело младенца. Отголоски таких представлений сохранились и в фольклоре: у марийцев нельзя было убивать дикую утку, у эстонцев существовало поверье, что вместе с перелетными птицами весной прилетают души умерших [12 (с. 14)].
Водоплавающая птица, являющаяся древним космогоническим образом, воспринималась как символ плодородия и знак небесных сил, ассоциируясь и с небесной влагой. Небесное значение этого образа еще более возросло с восприятием финно-уграми идеи мирового дерева как организующего начала вселенной.
Использование шумящих привесок подчеркивало небесную природу украшения, оберегало от злых духов. Привески в форме утиных лапок передавали идею плодородия, органично связанную с небесной влагой как одной из основ существования жизни. В то же время такие подвески подчеркивали зональное членение композиции застежки в целом, организуя ее по вертикали и указывая на нижнюю часть и внешнее кольцо застежки как на образ нижнего мира.
Внутреннее кольцо воспринималось как небо с отверстием, означавшим вход в иной мир.
В композиции рассматриваемых застежек сочетаются вертикальное и зональное членения в соответствии с трехчастной моделью мира. От других украшений в форме колец и дисков их отличает отчетливо выраженное вертикальное деление: верх - головы коньков, низ - шумящие привески. Вертикальная и горизонтальная модели тесно связаны и передают одни и те же космические представления. Появление таких сложных символических систем было результатом длительного развития, в ходе которого под влиянием усложнения идеологии усложнялись и семантические ряды для передачи особо значимых идей и понятий. В результате в одном предмете либо могли соединяться несколько знаков, часто разновременных, с тождественной или схожей семантикой, либо древний знак, ставший уже "нечитаемым" символом, усиливал новый.
Именно эти процессы лежали в основе появления конских головок с двойными спиралями на рассматриваемых застежках.
Семантика образа коня в искусстве представляет большой интерес. Возникновение первых религиозных представлений, связанных с конем, у народов Восточной Европы Е.Е.Кузьмина отнесла к неолиту. Яркие мифологические образы божественных коней находим у индоевропейских народов, что отразилось и в их искусстве [13]. Очень рано конь стал отождествляться с солнцем, выступая как ездовое животное солнечного бога или даже его воплощение.
Довольно рано в индоевропейской культуре возник и образ двух противостоящих коней. В искусстве скифо-сибирского звериного стиля такие
парных изображений в индоиранской среде связывают с развитием близнечного культа, который зафиксирован у многих народов древности. В индоиранской мифологии с XIV в. до н.э. зафиксирован культ конных близнецов Насатья (эпитет Ашвинов). Ашвины, "обладающие конями" или "рожденные от коня", в индуистской мифологии связаны с солярным культом: в золотой колеснице они сопровождают солнце по небу. Их солнечная природа подчеркивается и такими эпитетами, как "золотые", "красные", "цвета меда". Близнецы Ашвины в то же время отождествляются и с противоположными началами вселенной: небо-земля, день-ночь, один из них сын рассвета, другой - сын ночи. Таким образом, в основе парных коньковых изображений лежит идея дуализма, присущего вселенной.
В финно-угорской среде образ коня в искусстве и мифологии стал разрабатываться сравнительно поздно. В Среднем Поволжье первые изображения коней можно отнести к ананьинскому времени. К этому периоду относятся навершия и кочедыки, украшенные конскими головками, из Старшего Ахмыловского и Акозинского могильников в марийском Поволжье [14 (рис, 2,3,9,10)]. Однако в искусстве того времени этот образ не получил широкого распространения, и лишь с середины I тыс. н.э. изображения коней стали занимать важное место в искусстве волжских финнов, как и других групп финно-угров. К концу I тыс. н.э. у отдельных финно-угорских племен уже выработались специфические формы коньковых украшений.
По мнению ЛАГолубевой, появление первых бронзовых коньков-амулетов в Прикамье можно отнести к IV-III вв. до н.э. [15]. С середины I тыс. н.э. они получили широкое распространение в Прикамье, Волго-Вятском междуречье и на Верхней Волге.
У финноязычных народов Поволжья в I тыс. н.э. коньковые подвески становятся специфически женским украшением, имеющим значение оберега и символа плодородия.
Столь быстрое распространение образа коня в финно-угорском искусстве и органичное включение его в сформировавшуюся к тому времени семантическую систему свидетельствуют о том, что конь в финно-угорской мифологии выступил преемником древнего мифологического животного лося или оленя (лося-оленя). Этот процесс зафиксирован и в устных вариантах мифов. В "Калевале" (руна 3) конь Вяйнемяйнена цвета гороха или соломы назван оленем или лосем. Этот конь имеет солнечную природу, на что указывают такие его эпитеты, как "золотой" или "рыжий".
Замена оленя конем в религиозных представлениях жителей Алтая выразилась в захоронении коня в оленьей маске [16 (с. 251)].
Культ небесного, солнечного оленя занимал важное место в религиозных верованиях народов севера Евразии и Америки. Его можно отнести к числу древнейших, возникших еще в палеолите. Образ оленя-лося имел глубокий космический смысл, что нашло отражение в различных вариантах мифов.
У саамов сохранился миф о том, что солнце едет кругом земли утром на медведе, в поддень на олене-быке, вечером на олене-важенке [17 (с. 238)].
Наиболее древний пласт мифов о небесном олене сохранился у народов Сибири. Вероятно, многие из этих мифов восходят к древнейшим представлениям, сложившимся у народов севера Евразии и Америки в мезолите или даже в палеолите.
В этой связи интересен миф о небесной охоте, согласно которому за небесным лосем Хэгленом, похитившим солнце, гонится по небесной тайге богатырь Манги, выступающий в наиболее древних версиях эвенкийских мифов как космический медведь, мифический первопредок, получеловек-полузверь [18 (с. 12-15)]. Миф о небесной охоте служил для объяснения таких явлений, как смена дня и ночи.
Солнечный конь в финно-угорской мифологии сменил солнечного оленя-лося. У индоевропейских народов по крайней мере с III тыс. до н.э. олень был почитаемым животным и также служил семантическим эквивалентом коня [13 (с. 104)]. Е.Е.Кузьмина отмечает, что у саков и скифов олень был символом солнца и плодородия, ассоциировался с древом жизни и был связан с культом богини-матери [13 (с. 105)].
Олень в древней мифологии представляется полисемантическим образом, связанным с различными мирами вселенной. В образе лося был изображен средний мир на бубне орочского шамана [18 (с. 20)]. В мифе гиляков мать-вселенная носит в своих рогах светила [18 (с. 24)]. В наиболее древних финно-угорских мифах вселенная также представлялась в виде лося.
С появлением в финно-угорской среде вертикальной модели вселенной, организованной относительно мирового дерева, лось, а точнее, уже конь ассоциировался со средним миром.
В финно-угорской мифологии и искусстве конь пришел на смену полисемантическому образу оленя-лося, унаследовав его солнечную, небесную природу и связь со средним миром.
У финно-угорских народов в I тыс. н.э. просматривается традиция захоронений с конем. Конь играл важную роль в заупокойном культе, в чем также проявилась древняя традиция. В мифологии эвенков олень-лось является одним из духов нижнего мира, охраняющим родовую шаманскую реку, по которой шаман путешествует в верхний и нижний миры. Конь также был связан с нижним миром, как и его предшественник олень-лось.
Итак, конь в финно-угорском искусстве представляет собой полизнач-ный символ. Он связан с идеей плодородия, как и древний олень-лось. В марийской мифологии лось является атрибутом богини плодородия Шочын ава. По представлениям эвенков, лосиха Харги лежит у корней мирового дерева в нижнем мире и рождает для среднего мира людей и зверей [18 (с. 21, 68)].
Появление образа коня на женских украшениях финно-угров не были случайностью, поскольку его предшественник лось-олень имел сходное семантическое значение. В основе изменения зооморфного кода лежали изменения в общественной жизни, связанные с преобладающим значением земледелия. В результате древние символы, сложившиеся еще в условиях охотничьего хозяйства, первоначально претерпели существенную трансформацию, а затем отошли на второй план, передав свои функции новым, в большей степени соответствующим состоянию общества.
Новый символ солнечного, небесного начала - конь - сохранил атрибуты древнего небесного оленя-лося. Речь идет о мотиве из трех спиралей, представляющем собой древний солярный символ. Впервые такой мотив появляется на бляхах и гребне ананьинского времени из Старшего Ахмы-ловского и Акозинского могильников в марийском Поволжье [14 (рис.79-81, 84)]. На солярный характер знака указывает заключение композиции в кольцо. Мотив свернутой в круг спирали представляет собой древний символ солнца. Сложнее обстоит дело со вторым членом композиции -S-образной спиралью. Схожий знак у индоевропейских народов Н.А.Чмыхов интерпретировал как изображение рогов быка [3 (с.47)]. В рассматриваемых финно-угорских древностях S-образная.спираль могла выступать в качестве символа лося-оленя. Солнечную природу образа подчеркивала третья спираль - знак солнца. Процесс сведения этого сложного образа к знаку занял длительное время, когда наряду с символической композицией у различных групп финно-угорского населения существовали схожие по семантике изображения, выполненные с различной долей реализма. Символ рогов оленя S-образная спираль берет свое начало от их стилизованных изображений, какие встречены, например, у оленей из Уфимского, Бикти-мировского и Охлебниковского могильников [19 (с. 61)].
Уже в древности, т.е. в VII-VI вв. до н.э., данный знак имел глубокий смысл. Если рассматривать его семантику в космическом аспекте, то нужно вспомнить все приведенные выше характеристики мифологического оленя-лося и его роль во всех мирах древней вселенной. Композицию из трех спиралей можно считать символом матери-вселенной в виде лосихи, несущей в своих рогах солнце. В то же время это символ солнечного божества, движущегося по небу на олене-лосе.
С космическим прочтением знака связана и его бытовая семантика. Мотив из трех спиралей использовался в декоре женских украшений и, в частности, гребня, что свидетельствует о связи его с магией плодородия. Древний олень-лось был воплощением или, возможно, к этому времени уже атрибутом богини-матери, дарующей жизнь и плодородие.
К концу I тыс. н.э. древняя символика знака и стоящие за ним мифологические образы уже не могли быть полностью понятны. Однако знак сохранил свое основное значение как символ солнца и плодородия.
Ажурные застежки волжских финнов представляют интерес и в плане семантической эквивалентности лося и коня. Большинство древнемордов-
ских застежек украшено двумя разносмотрящими конскими головками. Столбик в верхней части застежки из погребения 113 Пановского могильника вместо конских головок завершается двумя свернутыми в круг спиралями, что подчеркивает солнечную природу конских головок на данных украшениях. В качестве дополнительного элемента декора у основания столбика с конскими головками помещалась S-образная спираль или несколько таких спиралей, часто - композиция из трех спиралей (древний символ, о котором шла речь выше). Муромские и древнемарийские застежки не имели конских головок, по обеим сторонам столбика на внешнем и внутреннем кольцах они были украшены S-образными спиралями. Конские головки были исключены из композиции без изменения ее символического значения. Если в мордовских застежках двойные спирали усиливают символику коньковых изображений, то в муромских и марийских выступают их эквивалентом.
S-образные спирали имеются и внутри кольца ажурной застежки из Подболотья, что подчеркивает ее зональное членение. Здесь эти спирали выступают в качестве символа среднего мира в кольцевой композиции. Одновременно они усиливают идею плодородия, присущую украшению в целом, и указывают его солнечный, небесный источник.
Украшения в форме ажурных колец с S-образными спиралями в декоре были найдены и в Кошибеевском могильнике. Ажурные застежки волжских финнов IX-XII вв. имели схожие формы и в предшествующий период, что свидетельствует об их эволюции.
Таким образом, украшения рассматриваемой группы имеют довольно длительную историю развития, в ходе которой их семантика обогащалась за счет включения новых знаков-символов.
Одним из интересных аспектов в семантике данных украшений является наличие спаренных конских головок. Проблема спаренных изображений животных в древнем искусстве привлекает внимание многих исследователей. Поскольку ее подробная историография в рамках данной статьи не предусмотрена, отметим два важнейших, на наш взгляд, подхода к семантике таких изображений. Спаренные изображения, как и изображения двух животных у мирового дерева, трактуются как отражение в искусстве близнечного культа. Однако у волжских финнов ярких следов такого культа не обнаружено. Подразумевать его наличие только на основе данных изображений, на наш взгляд, неверно.
Другой подход к семантике спаренных изображений предполагает, что они представляют собой наглядное воплощение закона мифологической диалектики - борьбы двух начал.
Если обратиться к мифологии народов Сибири, которая зафиксировала древнейшие пласты космологических мифов, общих для многих народов севера Евразии, то в ней в качестве противостоящих начал выступают лось-олень и медведь.
Выше упоминалось, что в одном из вариантов эвенкийского мифа за небесным оленем Хэгленом, несущим в своих рогах солнце, гонится по небесной тайге космический медведь Манги. А.Ф.Анисимов считал, что в мифологии эвенков медведь и лось образуют единство противоположных начал, с которыми связана жизнь природы и общества [18 (с. 67)]. В верхнем мире медведь и лось порождают смену дня и ночи. В нижнем мире лосиха Харги лежит у корней мирового дерева, рождая для среднего мира людей и зверей, а дух-хозяин нижнего мира медведь Манги отводит души после смерти в нижний мир. В среднем мире лось и медведь выступают как борющиеся фратриальные тотемы [18 (с. 67-68)].
О существовании культа медведя у финно-угров известно по этнографическим данным. Медведь представлялся хозяином животных. Со времени волосовской культуры медведь был связан с культом плодородия. Известно, что в средневековье и позднее у волжских финнов, в частности у марийцев, олень также являлся атрибутом богини плодородия. Но на бляшке из Владимира представлена богиня, вероятно богиня-мать, с двумя медведями.
В качестве доказательства солнечной, небесной природы образа медведя в финно-угорской мифологии можно привести лопарский миф, в котором медведь выступает в качестве одного из ездовых животных солнца. На солнечную природу медведя указывает и солярный знак на фигурке из могильника азелинского типа у д.Нарионка Лаишевского района республики Татарстан.
Однако в изобразительном искусстве волжских финнов IX-XII вв. образ медведя встречается крайне редко, что можно объяснить переходом его функций к другому животному - коню.
Исследователь карело-финского эпоса "Калевала" В.Я.Евсеев обратил внимание на тесное переплетение в карело-финской поэзии образов медведя и коня, когда в одной и той же эпической песне лошадь называется то конем, то оленем. В.Я.Евсеев объясняет это степенью прирученности лошадей в эпоху создания рун, когда после весенних полевых работ лошадей на все лето отпускали в лес [20 (с. 88-90)]. Представляется более вероятным, что в рунах отразился процесс замены одного мифологического животного другим с переходом к нему важнейших, прежде всего космических функций.
Изображения спаренных животных, в частности коней, вероятно, были восприняты финно-уграми у других народов. Однако воплощаемая в таких изображениях идея существования противоположных начал вселенной имела глубокие корни в финно-угорской мифологии, как и в мифологиях других народов севера Евразии. Ранее эта идея воплощалась в образах медведя и лося, олицетворявших противоположные начала вселенной.
За каждым образом, включенным в композицию ажурных застежек, стоит сложная семантика. Совокупность этих образов была призвана воплотить идею плодородия, поскольку каждый из них - утиные лапки,
конские головки, эквивалентные им двойные спирали, солярные символы -воплощали тот или иной аспект этой идеи. В основе многоплановости образов лежали глубокие космические корни каждого из них.
Само украшение помимо охранительного имело и космическое значение. Композиция рассматриваемых застежек строилась в соответствии с представлениями об устройстве вселенной. Выше уже отмечалось, что данные украшения сочетали в себе две проекции космической модели -горизонтальную и вертикальную. Наряду с охранным значением наиболее наглядно в них выступает солярная семантика, так как издревле у финно-угров солнце было основой плодородия и зашитой от вредных сил. Волна по внешнему краю украшения напоминала и солнечную корону.
В то же время данные застежки ассоциировались и с трехчастной моделью вселенной. По вертикали конские головки и двойные спирали олицетворяли верх - небо и солнце, утиные лапки - воду, нижний мир. В горизонтальной проекции внешний круг ассоциировался с водой и нижним миром, внутренний - с небом (вот почему знак небесного оленя, S-образная спираль, был расположен и на внутреннем круге кольца).
Сложная символика ажурных застежек и сочетание в них различных проекций древней модели вселенной не случайны, поскольку именно подвески, к разряду которых можно отнести и данные украшения, подчеркивают отношение частного к общему, служащему ему основанием, а значит, эти украшения могут быть отнесены к разряду макрокосмических [21 (с. 122)]/
Таким образом, исследование семантики ажурных застежек финно-язычных народов позволяет увидеть общие корни космологических представлений, которые оформились, вероятно, во время существования их единой общности. Скорее всего, такая общность существовала в период распространения населения с текстильной керамикой при переходе от эпохи бронзы к эпохе раннего железа,
ЛИТЕРАТУРА
1. Голубева ЛА. Зооморфные украшения финно-угров. - М., 1979.
2. Иванов П.П. Материалы по истории мордвы VIII-XI вв. Крюково-Кужков-ский могильник. - Моршанск, 1952.
3. Чмыхов НА. Истоки язычества Руси. - Киев, 1990.
4. Соловьева Г.М. Орнамент марийской вышивки. - Йошкар-Ола, 1982.
5. Афанасьев А. Поэтические воззрения славян на природу. Т. I. - М.: Индрик, 1994.
6. Голубева ЛА. Символы солнца в украшениях финно-угров // Древняя Русь и славяне. М.: Наука, 1971. - С. 68-75.
7. Патрушев B.C. Марийский край в VII-VI вв. до н.э. - Йошкар-Ола, 1984.
8. Миллер А.А. Элементы неба на вещественных памятниках // Из истории докапиталистических формаций: Изв. Государственной академии историии материальной культуры. - 1933. - Вып. 100. - С. 125-157.
9. Калевала. - Л., 1984.
10. Топоров В.Н. К происхождению некоторых поэтических символов // Ранние формы искусства. - М., 1972. - С. 77-103.
11. Напольских В.В. Древнейшие этапы происхождения народов уральской языковой семьи: данные мифологической реконструкции (прауральский космогонический миф): Автореферат дис. ... докт. ист. наук: 07.00.07. - Ижевск, 1992.
12. Акцорин ВА. Мировоззренческие представления финно-угорских народов по данным фольклора // Современные проблемы развития марийского фольклора и искусства. Вып. XI. - Йошкар-Ола, 1994. - С. 5-19.
13. Кузьмина Е.Е. Конь в искусстве саков и скифов // Скифы и сарматы. -Киев, 1977. - С. 96-119.
14. Патрушев B.C. Древнее искусство финно-угров Поволжья. - Йошкар-Ола, 1994.
15. Голубева Л.А. Коньковые подвески Верхнего Прикамья // Советская археология. -1966. - № 3. - С. 80-98.
16. Худяков М.Г. Культ коня в Прикамье // Изв. Государственной академии истории материальной культуры. - М.-Л., 1933. - С. 251-279.
17. Лаушкин К.Д. Онежское святилище. Ч. II. // Скандинавский сборник. -Таллин, 1962.
18. Анисимов А.Ф. Космологические представления народов Севера. - М.-Л., 1959.
19. Обыденнов М.Ф., Минуглова Ф.М. Древнее искусство Башкирии. - Уфа, 1985.
20. Евсеев ВЛ. Исторические основы карело-финского эпоса. Кн. I. - М.-Л., 1957.
21. Земпер Г. Практическая эстетика. - М., 1970.
Бассейн среднего течения р.Воронеж, занимающий южные пределы Рязанской земли, относится к слабоизученным периферийным районам Руси [1(с.144), 2(с.16), З(с.ЗЗ)]. Однако по разведочным данным здесь известны многие древнерусские селища XII-XIV вв., два из которых, Казинка и Каменное, раскопаны на больших площадях: Казинка - около 1000 кв.м, Каменное - более 2000 кв.м. Памятники занимают правый берег нижнего течения р.Матыры (левый приток Воронежа). Они были открыты в 1963 г. Верхнедонской археологической экспедицией ЛОИА АН СССР под руководством В.ПЛевенка. В 1960-1970 гг. поселения изучались путем стационарных раскопок все той же Верхнедонской археологической экспедицией (руководители В.ПЛевенок и В.И.Матвеева). Ушедшие из жизни, авторы раскопок не успели опубликовать значительную долю результатов исследований. В настоящей статье мы осуществляем эту
публикацию и предпринимаем попытку определения специфики древнерусской керамики в Верхнедонском регионе.
Более многочисленную коллекцию составляет посуда с селища Казинка. Она насчитывает 963 сосуда.* К сожалению, коллекция представляет не все раскопы. Сохранились материалы раскопов № 5,6,9,10,13-15, траншей № 2,4 с общей площади около 600 кв.м. Важно заметить, что несмотря на неполноту источника, имеющаяся посуда происходит с наиболее информативных, насыщенных остатками сооружений раскопов.
Анализируемая керамическая серия с селища Каменное насчитывает 334 сосуда, которые происходят с раскопов 1979 г. NQ 7а,10-12 общей площадью 602 кв.м. Очевидно, что в данном конкретном случае керамика может характеризовать не весь памятник в целом, а его отдельные участки.
В основу классификации горшковидной посуды берется оформление края венчика как наиболее информативной для хронологической диагностики части сосуда. Целесообразность такого подхода объясняется также и тем, что по этому принципу классифицированы горшки с памятников Верхнего и Среднего Дона [2(с. 11), 4(с. 89-94), 5(с. 151)], а значит, есть возможность лучше определить место керамики рассматриваемых нами памятников в регионе.
В зависимости от оформления края венчика горшки разделены на шесть групп. Внутри первых трех групп (I-III) выделены варианты, соответствующие степени отклонения шейки сосуда от его вертикальной оси: в варианте А - отклонение составляет более 45°, в варианте Б - до 45°, у сосудов варианта В шейка строго вертикальна. Угол отклонения определялся расстоянием между вертикальной осью сосуда и линией, проходящей от края венчика к месту перехода шейки горшка в плечико.
Группа I. В нее входят горшки с простым оформлением края венчика, который чаще всего закруглен или приострен, иногда имеет косой срез и утолщение (рис. 1.1-5). Эта группа керамики многочисленна. На памятниках она встречается почти в равном процентном соотношении: (30,7±3) - (29,9±5)%** от общего количества анализируемых горшков каждого памятника (табл.1).
Внутри группы выделяются три варианта - А,Б,В. Вариант А на обоих памятниках немногочислен. Что же касается вариантов Б и В, то если на селище Каменное их соотношение примерно равно, на селище Казинка явно доминируют горшки варианта Б***.
*Сохранившаяся керамика селищ Казинка и Каменное находится в фондах Липецкого областного краеведческого музея. Приношу благодарность сотрудникам музея А,Ю.Клокову и И.А.Козмирчуку за предоставленную возможность работы с материалами.
**Доверительный интервал рассчитан по формуле Р±1,96.Р.(1-Р)/n (см. ([6]).
*** Процентное соотношение горшковидной посуды по вариантам отгоепелялось от их общего количества внутри каждой группы.
Таблица 1 [20]
Классификация горшковидных сосудов I-III групп с селищ Казинка и Каменное
Группа II. К ней относятся горшки с оформлением края венчика в виде желобка под крышку. Край венчика отогнут наружу (рис. 1.6-10; 2.1-3). Эта группа также многочисленна. Она насчитывает (22,7±2,6) -(31,7±5)% (см. табл.1).
В группе выделяются два варианта - Б и В. На селище Казинка они встречены почти в равном соотношении. На селище Каменное преобладает вариант В.
Группа III. К горшкам этой группы относятся сосуды, имеющие наплыв вовнутрь. Край венчика, как правило, приострен (рис.2,4-9). На памятниках такие горшки встречены почти в равном процентном соотношении: (20,1±2,5) - (21,5±4)% (см. табл.1).
Внутри группы выделяются три варианта. Существенных различий в их встречаемости между памятниками не наблюдается.
Группа IV. У сосудов этой группы край венчика отогнут наружу, образуя своего рода козырек. Как правило, шейка сосуда вертикальная (рис.2.10-11). На селище Казинка они составляют многочисленную серию,
Рис.1. Керамика I-II групп с селищ Каменное (1-6) и Казинка (7-10): 1-5 -1 группа (1,2 - вариант Б; 3,4 - вариант А; 5 - вариант В); 6-10 - II группа (6-8 - вариант Б; 9,10 - вариант В)
Рис.2. Керамика II-VI групп с селищ Казинка (1,3-10,12-18,22) и Каменное (2,11,19-21): 1-3 - II группа (вариант В); 4-9 - III группа (4,5 - вариант Б; 6,7 - вариант В, 8,9 - вариант А); 10,11 - IV группа; 12-16 - V группа; 17,18 - VI группа; 19-22 - редко встречающиеся сосуды насчитывающую 215 сосудов (22,4±2,6%). На селише Каменное их намного меньше - 46 сосудов (13,7±4%).
Группа V. В нее входят сосуды со сложной подтреугольной конфигурацией венчика (рис.2.12-16). С внешней стороны отогнутый наружу край имеет следы подрезки. С внутренней стороны он оттянут, образуя возможную ложбинку под крышечку. Шейка у сосудов чаще высокая и плавно изогнутая. Реже встречается короткая шейка. Сосуды встречены только на селище Казинка в количестве 10 ед. (1±0,6%).
Группа VI. К этой группе относятся горшки с отогнутым наружу венчиком. Его край в верхней части приострен в виде "клюва" и вытянут, образуя ложбинку под крышку. Внешняя сторона венчика закруглена. Шейки у сосудов как высокие вертикальные, так и короткие плавно изогнутые (рис.2.17,18). Таких сосудов встречено только 8 на селище Казинка (0,8*0,6%).
Оставшиеся сосуды (2,3% в Казинке и 3% в Каменном) представлены единичными экземплярами и нами не выделяются в отдельные группы. Это горшки с вертикальным венчиком, имеющим посередине желобок (рис.2.19,20), а также округлый или уплощенный в сечении валик (рис.2.21,22).
Кроме горшковидной посуды известны три миски (рис.3.1-3). Конфигурация их венчиков в целом аналогична горшковидным сосудам.
Цветовая гамма посуды древнерусских селищ однообразна. Преобладают серые, темно-коричневые и черные сосуды. Несколько сосудов V группы имеют цвет обжига близкий к оранжевому.
У подавляющей части сосудов диаметр по венчику составляет 14-20 см. Например, в серии из 75 сосудов, взятых с двух памятников, этому показателю соответствует 61 анализируемый объект.
Орнаментация посуды с селищ Казинка и Каменное в целом типична з для древнерусских сосудов (табл.2). Более половины из них - соответствен-i но 63,3 и 58,6% - украшены волнистым орнаментом, среди которого
Таблица 2 [21] Орнаментация сосудов с селищ Казинка и Каменное
Рис.3. Миски с селищ Каменное (1,2) и Казинка (3); гончарные клейма с селищ Казинка (4-8) и Каменное (9-21)
композиционно преобладает одно- и трехрядный декор. Реже, и преимущественно на селище Казинка, встречаются композиционные орнаменты в виде 5-9 волнистых линий. Приблизительно 1/3 орнаментированных стенок (соответственно 28,4 и 34%) составляет линейный орнамент. При этом композиционно преобладает одно- и трехрядный декор.
Линейно-волнистый орнамент встречен в небольшом количестве - 3,6 и 6,9% соответственно. Редок также гребенчатый штамп. Нельзя не заметить, что он более характерен для Казинки (4,8%), чем для Каменного (0,5%).
На памятниках встречены днища с отпечатками гончарных клейм (рис.3.4-21). На селище Казинка найдено 64 клейма (28,7% от всех определимых днищ), на селище Каменное - 21 клеймо (22,3%). Отметим, что отпечатки клейм с селища Каменное более четки. Особенно многочисленны клейма, в основе рисунка которых находится круг простых и усложненных модификаций. На Казинке их насчитывается 36, в Каменном - 5. Немногочисленные гончарные клейма имеют вид прямоугольных фигур, индивидуальных знаков, меток, многолучевых звезд, свастик. Значительная часть изображений (14 ед.) неопределима из-за фрагментарности. Клейм, происходящих с одной матрицы, не выявлено, хотя и встречаются клейма с одинаковыми изображениями.
Отметим, что селище Казинка в целом, согласно датирующим находкам, относится к XII-XFV вв. Рамками этого периода следует ограничить и его посуду.
Датировка керамики с селища Каменное в раскопах № 7а, 10-12 имеет более узкие хронологические рамки - вторая половина XIII - XIV вв. Это следует из того, что в пределах названных раскопов встречены датирующие находки, связанные с ордынским периодом: две серьги в виде знака вопроса, 5 фрагментов поливной и 13 фрагментов красноглиняной золотоордынской керамики. Подчеркнем, что датирующие находки домонгольского времени в этих раскопах не зафиксированы, хотя за их пределами они встречаются.
Именно различными хронологическими диапазонами можно объяснить некоторые различия в посуде двух памятников. Особенно это заметно при сопоставлении горшков вариантов Б и В групп I - III. Можно утверждать, что горшки варианта Б более характерны для селища Казинка, а горшки варианта В - для селища Каменное (табл.1 и 3).
Рассмотренная посуда с селищ Казинка и Каменное имеет широкие аналогии среди древнерусских памятников XII-XIV вв. Однако хотелось бы обратить внимание на некоторую специфику, определяющую ее место среди известных по раскопкам памятников Верхнего Дона. Одной из ее особенностей является, на наш взгляд, значительная серия горшковидной посуды IV группы (22,4-13,7%). По этому показателю керамический комплекс памятников на р.Матыре близок Шиловскому селищу XII-
Таблица 3 [22]
Соотношение вариантов горшков I-III групп на селищах Казннка и Каменное
XV вв., расположенному в низовьях р.Воронеж (37,2%) [7(c.21)J. Однако на селищах этого времени в окрестностях г.Ельца на р.Быстрая Окна посуда данной группы представлена в минимальном количестве - 5,6% на селище Аргамач-Пальна-1 и 2,4% на селище Аргамач-Пальна-5 (раскопки автора). Незначительна эта группа и на памятниках XII - первой половины XIII вв. в районе Куликова поля - 6% (5(с.151)]. В культурных слоях Булгара аналогичная посуда, по мнению МДПолубояриновой, встречается не ранее второй половины XIII-XV вв., т.е. в золотоордынский период (8(с.132)]. Горшки этой группы широко представлены на южнорусских памятниках второй половины XHI-XIV вв. (9(рис.23)]. Сказанное позволяет предположить, что горшковидная посуда IV группы с селищ на р.Матыре является наиболее характерной для второй половины XIII в.
Интересна планиграфия этой группы горшков на селище Казинка. Значительная часть посуды - 37,5% - встречена на небольшом по площади (90 кв.м) раскопе 9, что косвенно может указывать на датировку изученных в его пределах сооружений.
Особый интерес представляет посуда V и VI групп, встреченная только на селище Казинка. Она немногочисленна (суммарно 1,8%) и является более характерной для XII в. Некоторые исследователи относят ее к первой половине - середине XII в. (10(с.44, рис.3), 11(рис.2,3)]. Среди древнерусских памятников Верхнего Дона такая посуда встречена только на селище-посаде Лавского археологического комплекса XII - первой половины XIII вв. (раскопки автора). Отметим, что вся посуда V группы в Казинке распределяется только по раскопу 5.
Названные выше группы горшков, вероятно, фиксируют момент наиболее раннего освоения древнерусским населением р.Матыры. Возможно, это произошло в середине XII в.
В заключение нужно подчеркнуть, что дальнейшее изучение посуды и ее производства с привлечением сведений по другим памятникам Верхнего Дона позволит глубже понять особенности данного источника, способного осветить некоторые аспекты истории южных районов Рязанской земли XII-XIV вв.
ЛИТЕРАТУРА
1. Монгайт АЛ. Рязанская земля. М.: Изд-во АН СССР, 1961.
2. Цыбин М.В. Юго-восточная окраина Руси в XII-XIV вв. (по данным археологии): Автореферат дне.... канд. ист. наук. - Киев, 1987.
3. Винников АЛ. Древнерусское население лесостепного Дона в VIII - нач. XIII вв: Автореферат дис.... докт. ист. наук. - М., 1991.
4. Гоняный М.И. Поселение древнерусского времени Монастырщина III на Верхнем Дону // Куликово поле. Материалы и исследования: Тр. ГИМ. - 1990. -Вып. 73. - С. 86-96.
5. Гоняный М.И. и др. Гончарный комплекс первой половины XIII в. на поселении Монастырщина S / М.И.Гоняный, НА.Кокорина, А.Б.Свирина // Средневековые древности Восточной Европы: Тр. ГИМ. - 1993. - Вып. 82. - С. 143-160.
6. Писларий ИЛ., Пожидаев В.Ф. О применении метода процентных соотношений // Методологические и методические вопросы археологии. - Киев, 1982. - С. 178-187.
7. Пряхин А.Д. и др. Древнерусское Шиловское поселение на р.Воронеж / А-Д.Пряхин, А-З.Винников, М.В.Цыбин // Археологические памятники эпохи железа Восточноевропейской лесостепи. - Воронеж, 1987. - С. 5-36.
8. Полубояринова М.Д. Древнерусская керамика Болгара // Древнерусская керамика. - М., 1992. - С. 131-141.
9. Беляева С.А. Южнорусские земли во второй половине XIII-XIV вв. - Киев, 1982.
10. Каменецкая Е.В. Керамика Смоленска XII-XIII вв. // Проблемы истории СССР. Вып. 5. - М., 1976. - С. 40-55.
11. Блажевич Н.В. Керамика Ржищевского комплекса XI-XIII вв. // Древнерусская керамика. - М., 1992. - С. 21-35.
К ПРОБЛЕМЕ РАЗВИТИЯ ТЕХНОЛОГИИ СОСТАВЛЕНИЯ ФОРМОВОЧНЫХ МАСС В ГОНЧАРНОМ ПРОИЗВОДСТВЕ X-XVII вв.
И.В.БолдинПроизводство гончарной посуды X-XVII вв. на памятниках археологии Центральной России - одна из актуальных исследовательских тем, позволяющих расширить информативность такого важного археологического источника, как керамика.
Гончарное производство включает в себя несколько стадий - от добычи компонентов для формовочной массы до обжига изделия. На каждой стадии мастер-гончар в зависимости от уровня развития производительных сил, традиций, опыта использовал те или иные технологические операции. В процессе освоения гончарного круга, совершенствования состава формовочной массы, технологии обжига, обработки поверхности происходили качественные изменения изделий из глины. Технологические особенности каждой стадии производства развивались не обособленно, в рамках отдельной стадии, а при активном влиянии на технологические приемы других стадий.
Вопросы технологии гончарного производства в разной степени затрагивались как при исследовании керамики, так и при изучении конкретных памятников археологии [1-8].
Цель настоящего исследования - проследить тенденции развития технологий составления формовочных масс и их связи с последующими стадиями производства позднесредневековой посуды на памятниках |Центральной России.
Выбор глин в качестве сырья для производства посуды был определен двумя основными их свойствами: пластичностью и способностью в ]' процессе обжига приобретать камневидное состояние.
Пластичность, под которой понимается "свойство твердых тел необратимо изменять, не разрушаясь, свою форму и размеры под действием достаточно больших внешних сил" [9(с.205>], используется в данной работе как характеристика качественной стороны глины с применением элементов сравнения (больше-меньше). Пластичность связана с передвижением недеформирующихся твердых частиц относительно друг друга и зависит от следующих факторов.
Во-первых, это размер твердых частиц, из которых состоит материал. Чем они меньше, тем выше пластичность вещества. Так как размеры частиц, слагающих глины (речь идет о "чистой" глине, без учета всевозможных естественных включений), различны, то и пластичность их также различна. Наиболее мелкозернистый состав имеют беложгущиеся глины. Глины, в состав которых на молекулярном уровне входят различные соединения, менее пластичны из-за большей зернистости. Поскольку одним из самых распространенных элементов земной коры является железо, то в глиняных месторождениях, в большей или меньшей степени, присутствуют его соединения, наличие которых снижает пластичность материала.
Непосредственно с первым фактором связан второй - влажность, зависящая от количества воды, впитавшейся в комок глины. Объем воды определяется общей площадью поверхности частиц, ее составляющих. Чем больше эта поверхность, тем большее количество воды удерживается в глине и тем более пластична глина. Глины, состоящие из мельчайших
частиц и, соответственно, способные вбирать в себя значительное количество воды, называются жирными. Из-за большого содержания воды изделие, сформованное из высокопластичной жирной глины, при сушке сильно меняется в объеме и неминуемо трескается.
Третий фактор, определяющий степень пластичности глин, -количество и размер минеральных включений (влияние органических добавок, вводимых для повышения вязкости теста, нами не рассматривается, поскольку применение органики в гончарстве для данной территории в позднесредневековую эпоху нехарактерно). Чем больше совокупная площадь минеральных включений в глине, тем ниже пластичность всей массы. В отличие от первого фактора, который устраняется только при отказе от определенного типа глины, снизить вредное влияние третьего фактора можно при очистке сырья. После отмучивания глина, до того не пригодная к формовке, может быть использована для этих целей.
Как уже отмечалось, важнейшей проблемой в керамическом производстве является сохранение изделий при сушке и обжиге, когда линейные размеры глины (без примесей) сокращаются на 13-25% [10(с.842)], что ведет к растрескиванию изделия во время высыхания. Для избежания брака необходимо снизить свойство глины давать усадку. С этой целью в формовочную массу добавляют твердые примеси, не изменяющиеся в объеме при высыхании, - песок, дресву, шамот. Количество минеральных добавок определяется объемом, необходимым для предотвращения брака изделия из-за усадки. Присутствие дресвы в тесте обеспечивает минимальную усадку при обжиге, но в качестве отрицательного свойства дресвы следует выделить ее крупнозернистость [5(c.lO)J. Идеальной примесью является мелкозернистый песок: из отощенной с его помощью глины получаются наиболее качественные тонкостенные изделия. Но совокупная площадь мелкозернистых примесей во много раз превосходит совокупную площадь крупнозернистых при одинаковом объеме.
Так как без потери необходимой для производства керамики пластичности глины могут соединить строго определенное по совокупной площади количество твердых компонентов, то выбор твердых примесей при составлении гончарной массы обусловливается следующими моментами:
пластичность глины, готовой к составлению гончарной массы;
необходимый объем твердых добавок.
В соответствии с этим определяется зернистость примеси, от объема которой зависит сохранность изделия при высыхании, а от совокупной площади - пластичность массы. Глины низкого качества могут, не потеряв необходимой вязкости, принять в себя ограниченное по площади поверхности частиц количество твердых примесей, т.е. для этих глин может быть применена исключительно крупнозернистая примесь. Таким образом, крупнозернистость дресвы - не только не отрицательное, а совершенно
низкого качества и именно из-за этого дресва не могла быть заменена песком.
Для беложгущихся глин, в том числе конца XII - начала XIII вв., характерно отсутствие грубых примесей в тесте (5(с.43)], что объясняется только высокой пластичностью материала и его способностью без ущерба отощаться мелкозернистыми добавками, хотя, конечно, с одинаковым успехом в эти глины могли добавляться (и порой добавлялись) крупнозернистые примеси - дресва и крупный песок.
Закономерно возникает вопрос: какова причина, побуждавшая гончаров использовать при производстве низкокачественные глины, применение которых затруднялось дополнительной добычей дресвы? Ответ, заключающийся в отсутствии месторождений беложгущихся глин, высокая пластичность которых позволяет использовать их с добавкой мелкого песка или вовсе без искусственных добавок (если песок в достаточном количестве присутствует в месторождении), не является удовлетворительным для значительного количества памятников, на которых белоглиняная посуда впоследствии заняла доминирующее положение. Это городища Серенск и Воротынск, культурный слой Козельска, культурный слой Москвы, где в XVII в. белоглиняная посуда составляла до 80% [5(с.44)], подмосковные селища Михайловское 2, Ларино, Лешково 7 [11(с.51)] и др.
Так как для улучшения качества обжига древнерусские гончары подбирали легкоплавкие сорта глин (5(с.7)], наличие в составе которых окислов железа снижает температуру обжига, то определяющим условием при выборе глины являлась степень развития обжигающего устройства.
Подтверждают это предположение следующие наблюдении РЛ.Розенфельдта: белоглиняная посуда не встречается, за редким исключением, среди деревенской древнерусской керамики (5(с/43)]; температурный режим обжига из-за сильной теплоотдачи выше в больших горнах, характерных для крупных населенных пунктов [5(с.7)]. Однако исследователь не обратил внимания на взаимосвязь этих двух наблюдений и выделил в качестве причины появления белоглиняной посуды постоянный и устойчивый спрос у населения на дорогую и нарядную керамику [5(c.43)j. Представляется более вероятным, что именно развитие обжигающих устройств послужило причиной перехода от менее качественных сильно ожелезненных глин с температурой обжига 500-600°С к беложгущимся с температурой обжига 700-1000°С. Иными словами, белоглиняная посуда не могла производиться в небольших малоэффективных обжигающих устройствах, низкий коэффициент полезного действия которых или не обеспечивал достижения и поддержания достаточной температуры обжига изделий из беложгущейся глины, или требовал для этого больших трудозатрат (топлива), что значительно повышало их стоимость и не позволяло конкурировать с посудой, сформованной из ожелезненной глины, - как в натуральном, так и в товарном производствах.
Выбор гончаром технологии конструирования из составленной формовочной массы полого тела ограничен степенью пластичности массы. Так как гончарные глины после очистки и добавки твердых примесей имеют различную пластичность в силу естественной засоренности, зернистости, а также различного количества примесей (впрочем, в ряде случаев исследователи констатируют использование формовочной массы без искусственных добавок - видимо, природная глина уже содержала в своем составе необходимое количество неглинистых веществ), то и технологии формовки, которые могли быть применены, также различны. Низкопластичные гончарные массы ограничивают возможности формовки техникой налепа. Чем выше качество глин, т.е. чем выше их пластичность, тем разнообразнее технологические приемы формовки.
Свое отражение пластичность массы, в частности, нашла в вариантах соединения донной части сосуда и круга. Отсутствие на донце гончарного сосуда отпечатков подсыпки или следов среза означает, что формовочная масса, из которой он изготовлен, не обладала высокой степенью вязкости и не требовала изоляции от поверхности медленновращающегося круга при помощи неглинистого материала, преследовавшей две цели: крепление сосуда во время формовки и снятие его с круга без повреждений. По всей видимости, уровень развития круга, а точнее, скорость его вращения, соответствовал уровню развития технологии приготовления формовочных масс и отсутствие следов подсыпок и среза на донцах изделий относится к начальному этапу освоения гончарного круга. Подобная раннекруговая керамика встречается в материалах раскопок памятников IX-X вв.
Совершенствование формовочных масс и развитие гончарного круга, основным стимулом которого, вполне вероятно, было повышение пластичности формовочных масс, привело к необходимости применения подсыпок, так как срезать изделие, сформованное из низкопластичного материала, без повреждения очень сложно. Зернистость подсыпок зависит от степени пластичности массы: чем ниже пластичность, тем крупнее, как правило, подсыпка. Следы среза и отпечатки мелкозернистого песка или органики (скорее всего, золы) встречаются на развитом этапе гончарного производства, для которого характерны быстровращающийся круг и высокопластичная формовочная масса.
Таким образом, в развитии древнерусского гончарства выделяется следующая тенденция. Примитивные обжигающие устройства, создающие при обжиге относительно невысокую температуру, требовали легкоплавких сортов глин с высоким содержанием железных окислов, степень очистки которых была столь низкой, что твердые добавки без существенного влияния на вязкость массы могли быть только крупнозернистыми. Низкая пластичность этих формовочных масс диктовала необходимость применения единственно возможной технологии конструирования полого тела - техники налепа. Развитие обжигающих устройств, повышение и стабилизация температуры обжига повлекли за собой изменения в приме-
няемых глинах - от сильно ожелезненных к светложгущимся. Соответственно сменилась и добавка: крупнозернистая дресва уступила место мелкозернистому песку. Смена состава повысила пластичность формовочной массы, что позволило усовершенствовать и технику формовки сосуда.
ЛИТЕРАТУРА
1. Городцов В.А. О керамике. - С. - Пб., 1901.
2. Рабинович М.Г. Московская керамика // Материалы и исследования по археологии СССР. 1949. - № 12, т. 2.
3. Рабинович М.Г. Культурный слой центральных районов Москвы // Древности Московского Кремля. - М., 1971.
4. Смирнова Г.П. Опыт классификации керамики древнего Новгорода // Материалы и исследования по археологии СССР. -1956. - № 55.
5. Розенфельдт Р.Л. Московское керамическое производство XII-XVIII вв. // Свод археологических источников. - 1968. - Е1-39.
6. Бобринский АЛ. Гончарство Восточной Европы. - М.: Наука, 1978.
7. Генинг В.Ф. Древняя керамика. Методы и программы исследования в археологии. - Киев, 1992.
8. Сергина Т.В. Керамика Смоленска второй половины XIII-XVII веков: Автореферат дис. ... канд. ист. наук. - М., 1994.
9. Большая советская энциклопедия. Т. 33. - М.: Большая советская энциклопедия, 1955.
10. Энциклопедический словарь. Т. VIIIA. - С. - Пб., 1893.
11. Чернов С.З. К хронологии московской керамики конца XV-XVI вв. // Московская керамика. - М., 1991.
ИЗ ИСТОРИИ ПЕРВЫХ АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ СТАРОЙ РЯЗАНИ
Л.В.ЧекуринВ культурной жизни России 20-30-х годов XIX в. Рязань занимала заметное место. Крупные русские ученые, видные деятели культуры, пионеры изучения Древней Руси и славянства откликнулись своими трудами на находки в Старой Рязани (1822 г.) изумительных по красоте княжеских барм (оплечий) и других ювелирных изделий, отличающихся высокими художественными достоинствами, соединивших в себе традиции Киевской Руси и Востока и больше нигде не повторенных. Именно рязанские находки пробудили научный интерес к русским кладам.
Рязанский клад попал в руки К.Ф. Калайдовича, который немедленно его описал, датировал и издал описание со своими комментариями. К.Ф.Калайдович принадлежал к кружку графа Н.П.Румянцева, объединившего большую группу историков и археографов для собирания и
издания древних источников по истории гуси, в рамках этой программы Калайдович осмотрел место находки клада - Старую Рязань и описал документы архивов и библиотек рязанских монастырей, некоторых церквей и Рязанской духовной семинарии.
В 1823 г. К.Ф. Калайдович издал "Письма к А.Ф.Малиновскому об археологических исследованиях в Рязанской губернии с рисунками найденных древностей". Описание рязанского клада было опубликовано в "Отечественных записках", "Северном архиве" и других изданиях. Наиболее обстоятельное описание рязанских находок принадлежало перу директора Петербургской публичной библиотеки, президента Академии художеств А.Н.Оленина. В 1831 г. он опубликовал свой труд "Рязанские русские достопамятности, или известия о старинных и богатых княжеских и царских убранствах, найденных в 1822 г. близ села Старая Рязань". Рисунки к изданию выполнил Ф.Г.Солнцев.
Открытия на Старой Рязани продолжались. В июле 1832 г. на территории некогда разрушенного татарами города крестьянин, выбирая щебень, обнаружил три белокаменных саркофага, находящихся в выложенном из кирпича своде. Среди населения это место было хорошо известно и называлось "городок". Археологическими находками заинтересовался вице-губернатор А.В.Дашков. Он распорядился поставить для охраны открытых памятников офицера гренадера с рядовым солдатом. А на крышках гробниц, "где они соединяются с оными", положили печати. Сообщая об открытии в Петербург, Дашков писал: "Никаких драгоценностей, отысканных прежде в окрестностях сего места при генерал-губернаторе Александре Дмитриевиче Балашове, на этот раз не обнаружено" [1]. Тем не менее открытие вызвало интерес в научных кругах.
В 30-е годы прошлого века активный сподвижник Н.П.Румянцева П.М.Строев и "археологический художник" Ф.Г.Солнцев совершали бесконечные разъезды по древним русским городам, где без устали описывали и зарисовывали археологические находки, старинную утварь, древние постройки, фрески. В 1832 г. они посетили Рязань и Спасск "для исследования и описания найденных гробниц" [2].
Факт пребывания в Рязани крупного русского историка и археографа Павла Михайловича Строева мало известен. Имя его обычно связывают с заслугами в области собирания и описания рукописных богатств средневековой России. Именно он открыл "Изборник" Святослава 1073 г., произведения Кирилла Туровского и другие ценнейшие памятники, составил первый словарь русских писателей XI-XVII вв. ("Библиографический словарь"), указатель (ключ) к "Истории" Н.М.Карамзина, участвовал в издании летописей и большого количества документов по русской истории. Приезд его в Рязань и Спасск расширяет наши представления о размахе интересов ученого, его деятельности по изучению источников древней истории, сохраненных в провинции.
Приезд в Рязань художника Ф.Г.Солнцева - также важное событие в культурной жизни губернии. Он считался знатоком древнего искусства. Его биография была известна в России. Сын ярославского крестьянина, крепостной графа А.И.Мусина-Пушкина, он рано обратил на себя внимание способностями к рисованию, был взят в Петербург и определен в Академию художеств. После завершения учебы его судьбу решил президент Академии А.Н.Оленин, определив совершенствоваться "по части археологической и этнографической". Многие годы художник без устали зарисовывал старинную утварь, вооружение, предметы церковного культа, археологические находки, иконы и фрески. Известно около 5 тысяч акварельных рисунков художника, которые сохранили для потомков древности многих русских городов, в том числе Рязани. Нарисовал он и новые находки на городище Старой Рязани и составил план разрушенного церковного строения, внутри отштукатуренного, со следами сильного пожара.
Приезд Ф.Г.Солнцева не прошел бесследно. Идея зафиксировать старину такой, какой она сохранилась к началу XIX в., в Рязани имела своего энергичного приверженца. По поручению генерал-губернатора А.Д.Балашова воспитанник Дворянского корпуса Ильин (инициалы его в документах не упоминаются) с двумя товарищами под руководством землемера Леонтьева сняли с натуры фасады, планы, профили всех древних зданий в Рязани и в губернии. Было изготовлено до 50 рисунков, в том числе изображения Успенского и Архангельского соборов, архиерейского дома, церкви Бориса и Глеба. К этим рисункам были составлены исторические объяснения. Ильин вспоминал это уже в преклонном возрасте и о судьбе рисунков ничего не знал. Поиски альбома рязанских древностей начались в 70-е годы XIX в., но успехом не увенчались. Следы вели в архив упомянутого генерал-губернатора А.Д.Балашова. Видимо, ему рисунки передал рязанский гражданский губернатор Шрейдер [3].
Сенсационные находки на городище Старой Рязани, интерес культурной общественности к рязанским кладам, приезд в Рязань К.Ф.Калайдовича, П.М.Строева, Ф.Г.Солнцева создали условия для начала нового этапа в изучении русских древностей. Исследователи перестали довольствоваться случайными находками появилось желание провести организованные археологические исследования на Старой Рязани. Это было логичным продолжением в цепи рязанских открытий. Такая мысль могла принадлежать многим, а осуществить ее судьба предоставила спасскому юноше Дмитрию Тихомирову.
Для понимания культуры того или иного периода мы обязательно изучаем не только памятники духовной и материальной культуры, но и творческую личность создающего их, а также сам процесс творчества. Нам интересны взгляды творческой личности, система ценностей, которую она
исповедовала или которой следовала неосознанно. Также важно выяснить отношение общества к творческой личности и плодам ее занятий. Ответы на эти вопросы не всегда просты и по отношению к крупным ученым и деятелям культуры, тем более к начинающим заниматься наукой юношам.
Имя Д.П.Тихомирова появилось в печати в конце 30-х годов, но его биографией современники не заинтересовались. Не много света пролили и его собственные публикации. Однако Тихомирова не забыли. Рязанский учитель истории, знаток Рязанского княжества, впоследствии крупный русский историк Д.И.Иловайский записал беседу с родителями Дмитрия в 1856 г., когда самого Дмитрия уже не было в живых. Родители сообщили историку, что образование их сын получил в приходском училище, потому что уездного в Спасске еще не было. Науками Дмитрий начал заниматься "по собственной охоте", много читал, некоторое время даже писал стихи, но потом обратился исключительно к истории и древностям: собирал и разбирал рукописи, скупал медали, монеты и другие старинные веши, которые большей частью отсылал в Общество истории и древностей. Ему было не более 19 лет, когда он предпринял свои изыскания на месте Старой Рязани. Далекие от интересов сына, о ходе раскопок они ничего сообщить не могли. С сожалением лишь констатировали, что "торговые обстоятельства отвлекли его от любимых занятий, он уехал в Сибирь и там умер на золотых приисках" [4]. Вот, собственно, и все, что можно было прочесть о самом Д.П.Тихомирове в изданной литературе. В фундаментальных трудах о Старой Рязани [5, 6] упоминаются лишь некоторые его работы. Между тем в местных и центральных архивах, в архивных фондах Министерства внутренних дел, Министерства просвещения, Святейшего синода, губернских гражданских и церковных учреждений имя Тихомирова встречается.
Николаевская Россия любила во всем порядок. Как и сейчас, каждое дело, даже пустяковое, требовало разрешения власти. Раскопки древнего города были делом далеко не пустяковым, и на пути такого предприятия оказалось немало препятствий. Земля, на которой предстояло вести раскопки, была собственностью помещиков, захоронения - вотчиной церковного ведомства. Общее разрешение иначе как губернатор дать никто не мог, а он без Петербурга на это не решался. Вот и пришлось Тихомирову стать известным во всех российских учреждениях.
Дмитрий не был гробокопателем, расхитителем и корыстным искателем кладов. Он был совестлив и честен перед людьми и богом. У него рано проснулось историческое сознание, и мысли свои об истории России и рязанской истории он не скрывал, высказывая их всюду, где его соглашались выслушать.
В 1834 г. Тихомиров направил в журнал Министерства внутренних дел (тогда оно имело более широкие функции) две свои статьи о простонародных праздниках в Спасске и о селе Старая Рязань. Статьи
опубликованы не были, вернулись в губернский город с достаточно доброжелательным сопроводительным циркулярным письмом, в котором сообщалось, что статьи заслуживают внимания и показывают, что "между простым народом остались еще следы древних обычаев, даже языческих, и что в Рязанской губернии есть много памятников древности, скрытых от публики" [7].
Неизвестно, что в статьях не понравилось министерским чиновникам, но они рекомендовали губернатору "пригласить кого-либо и составить описание местных нравов и достопримечательных остатков древности". Результаты этого труда губернские власти были обязаны доставить в Министерство. Описать согласно циркуляру МВД обычаи и достопримечательности губернии было поручено уездным предводителям дворянства. Но это оказалось им не под силу. Лишь спустя два года после еще нескольких циркуляров МВД было составлено описание достопримечательностей уездных городов Зарайска и Михайлова, подготовленное городничими. Редактировал эти работы для посылки в центр инспектор первой мужской гимназии, "приобретший отличные познания в науках", выпускник Московского университета Ф.И.Ляликов. Составленный им труд "Курганы, древние могильные насыпи и укрепления в Рязанской губернии" опубликован в журнале МВД [8]. К этому времени относится также описание археологических памятников, городищ и достопримечательностей г.Касимова историка-самоучки И.С.Гагина.
Среди рязанских авторов Д.П.Тихомиров не упоминался. Власти его пытались не замечать. Но он был упорен в достижении своей цели и в результате стал организатором первых археологических разысканий на Старой Рязани. Приводим одно из писем Дмитрия Тихомирова:
Его высокопреосвященству Евгению архиепископу Рязанскому и Зарайскому и разных орденов кавалеру
Старая Рязань, где с древности существовала знаменитая столица славнейшего княжества Рязанского, ныне село разных владельцев, существует: Спасского уезда в 50-ти верст от губернского города; там господствовали великие князья с ХП-го столетия до переселения в нынешнюю [Рязань] в конце XIV века; там имели престол Епархиальные архиереи с первого Арсения. Но где сокрыты тела князей и Архипастырей Рязанских? Где лежит истлевший прах их? Неизвестно, молчит история, это единственное обстоятельство вынудило меня взять смелость выступить на обширное поприще Отечественной истории и принять на себя Археологическое исследование мест погребения великих князей и Архипастырей Рязанских. Обстоятельство столь ныне важное по существу своему, до того мало обращающее внимание людей, имеющих более возможности, заставило меня долгое время блуждать в лабиринте догадок.
Наконец, мрачная завеса неизвестности [приподнялась], озарился светом мрак веков давно минувших, и я, с помощью Всевышнего преодолев большие затруднения, по ходатайству Господ Министров Внутренних дел и Народного просвещения с 15-го числа прошлого мая месяца приступил к Археологическому исследованию.
В городе, огражденном с трех сторон земляными валами, а с четвертой укрепленном крутым нагорным берегом Оки, близ протекающей, возвышаются два холма, образовавшиеся, по мнению моему, от разрушенных двух каменных зданий, рухнувших в своем основании, вероятно, с нашествия Батыя в 1237 году. Со входа в Городок на втором холме, я начал исследование, обнаружились каменные стены предполагаемого мною Борисо-Глебского Собора, существовавшего в древней Рязани. Здание, имеющее толщину стен в 2,5 аршина, было из плитника мерою 6, поперек - 4 и толщиной - 1 вершок. Длина всего собора 44,5, ширина 28 аршин.
Теперь найдено лишь основание, самая же середина возвышения еще не открыта, видны три полукруглых алтаря на двух противоположных сторонах: колонны, тумбы, под всем зданием фундамент из белого известкового камня, под главным средним алтарем отыскан каменный склеп, вероятно, скрывающий гробницы великих князей и архипастырей Рязанских. Со входа в собор в углу на левой стороне открыта каменная гробница мерою в 2У», ширину -1 и толщину - У» аршина.
Обе находки по случаю оставления работы теперь снова засыпаны землею и не иначе будут отрыты, как при обнаружении всех гробниц предполагаемых мною к отысканию.
О чем, Ваше высокопреосвященство, имею честь донести.
Дмитрий Поликарпов Тихомиров июня 8 дня 1836 г. Спасск Рязанской губернии
Письмо обнаружено среди бумаг канцелярии обер-прокурора Святейшего правительственного синода [9].
Спасскому юноше пришлось обращаться за разрешением для проведения раскопок не только к местным властям (губернатору и архиепископу), но и в синод, Министерство внутренних дел и Министерство просвещения. Именно этому обстоятельству мы во многом обязаны описанию археологических раскопок.
Письмо свидетельствует также об исторических воззрениях участников раскопок: их взглядах на периодизацию истории Рязанского княжества, время перенесения столицы из Старой Рязани в Переяславль и т.д. Названо начало раскопок - 15 мая 1836 г., определена их топография, обозначены первые результаты.
Раскопки продолжались более трех месяцев и закончились в сентябре. Вели раскопки жители Спасска Т.И.Мелешкин и С.Ф.Цыплаков, Моршанска - Н.И.Томилин, Зарайска - А.Т.Бахрушин, Москвы -В.Н.Эрин. Никаких средств, естественно, выделено не было. Участники раскопок действовали "единственно по убеждению патриотизма" и из "...бескорыстного усердия на пользу Отечественной истории". Раскопки выявили богатый инвентарь: парча с зеленым узором, темно-желтые узорчатые петлицы, верх туфель красного цвета, золотая узорчатая ткань, изображения на ткани драконов, страусов, фантастических животных (звериный орнамент), золотые и серебряные пуговицы и т.д. [10]. Тихомиров увидел рязанскую древность в цвете. Она была в его представлении праздничной и радостной.
Неглавный результат раскопок Д.П.Тихомиров видел в определении общей топографии города, местоположения его укреплений и храмов Каменные стены собора (почти двухметровые) поражали воображение молодых археологов. Они понимали, что открыто еще только основание собора - лишь точка на карте российской цивилизации.
Археологи обнаружили рухнувшие арки, колонны, капители, обломки редких камней, остатки фресок, куски (до 20 фунтов весом) расплавленного олова с соборной крыши. Расчистка стен и оснований собора выявила его значительные размеры: 44 1/2 х 28 аршин, т.е. примерно 31,5x20,2 м [10].
В описании остатков рязанского собора, раскопанного Д.П.Тихомировым и его товарищами, обращает на себя внимание такая деталь, как "обгорелые до черноты большемерные кирпичи". Эта реальность как бы материализовала бессмертные строки "Повести о разорении Рязани Батыем": "Великая церковь внутри изгорала и почернела". Обломки плоских большемерных кирпичей, так называемых плинф, и сейчас находят археологи при ежегодных весенних и осенних осмотрах древнего городища.
Археолог Тихомиров и художник Солнцев спустя 600 лет после трагических событий прикоснулись к древней истории, описали и зарисовали то, что осталось от столичного города Рязанского княжества, разоренного в декабре 1237 года.
Открытия 1836 г. стали сенсацией не только местного значения. Результаты раскопок привлекли газетную и журнальную периодику: "Северная пчела", "Московские новости", "Чтения в обществе истории и древностей российских" напечатали материалы о раскопках. Отдельным изданием вышли пятидесятистраничные "Записки об археологических исследованиях в Рязанской губернии". Д.П.Тихомирову принадлежит исследование о генеалогии рязанских князей, где он оспорил некоторые моменты родословных ,составленных Н.М.Карамзиным. Тихомиров был принят в качестве соревнователя в Общество истории и древностей российских. Сам он называл себя "археологический исследователь" и этим
титулом подписывался под своими письмами. Наконец, его признали столичные и местные власти.
Историк И.И. Проходцов в деле о посещении Рязани наследником престола в 1837 г. нашел документ с названием "Записка о Старой Рязани, составленная местным спасским археологом купеческим сыном Тихомировым". Знал о Тихомирове и Николай 1, на докладе министра просвещения об открытиях в Старой Рязани он наложил резолюцию, чтобы "открываемые остатки не были разрушены". Эта задача, к сожалению, не решена и современной археологией.
Первому летописному упоминанию о Старой Рязани в этом году 900 лет. Со дня первых организованных археологических раскопок прошло 160 лет. Исследования продолжаются, Старая Рязань полна тайн, неоткрытых кладов и исторических загадок. Одна из них - вдохновение, которое подарила она спасскому юноше, преодолевшему все препоны и рогатки, но сделавшему свои первые археологические открытия и гордо назвавшему себя "археологический исследователь". Старая Рязань помогла ему осознать себя личностью, творцом, причастным к открытию российской цивилизации.
ЛИТЕРАТУРА
1. ЦГИАЛ. - Ф. 797, оп. 4, д. 17803, л. 3.
2. ЦГИАЛ. - Ф. 797, оп. 4, д. 17803, л. 5.
3. ЦГИАЛ. - Ф. 892, оп. 1, д. 1456, л. 1.
4. Иловайский Д.И. Прогулка по берегам Оки // Московские ведомости. - 1857. - № 149-152.
5. Монгайт А.Л. - Старая Рязань. - М.: Изд-во АН СССР, 1955.
6. Монгайт А.Л. - Рязанская земля. - М.: Изд-во АН СССР, 1961.
7. ГАРО. - Ф. 7, оп. 1, д.1, л. 7.
8. ГАРОгФ.7,оп. 1 л. 21,2.
9.ЦГИАЛ. - Ф. 797, оп.4, д. 17803, л. 8.
10. Тихомиров Д. Записка об археологических исследованиях в Рязанской губернии. - М., 1844.
Источник: http://culture.rinfotels.ru/public.htm [23]
Ссылки:
[1] https://62info.ru/history/node/3749#1
[2] http://history-ryazan.ru/node/3749?page=0,1#2
[3] http://history-ryazan.ru/node/3749?page=0,2#3
[4] http://history-ryazan.ru/node/3749?page=0,3#4
[5] http://history-ryazan.ru/node/3749?page=0,4#5
[6] http://history-ryazan.ru/node/3749?page=0,5#6
[7] http://history-ryazan.ru/node/3749?page=0,6#7
[8] http://history-ryazan.ru/node/3749?page=0,7#8
[9] http://history-ryazan.ru/node/3749?page=0,8#9
[10] http://history-ryazan.ru/node/3749?page=0,9#10
[11] http://history-ryazan.ru/node/3749?page=0,10#11
[12] http://history-ryazan.ru/node/3749?page=0,11#12
[13] http://history-ryazan.ru/node/3749?page=0,12#13
[14] https://62info.ru/system/files/node_files/admin/sbornik3_2.gif
[15] https://62info.ru/system/files/node_files/admin/vipusk3_table1.doc
[16] https://62info.ru/system/files/node_files/admin/3749/sbornik3_5.gif
[17] https://62info.ru/system/files/node_files/admin/3749/vipusk3_table2.doc
[18] https://62info.ru/system/files/node_files/admin/3749/vipusk3_table3.doc
[19] https://62info.ru/system/files/node_files/admin/3749/vipusk3_table4.doc
[20] https://62info.ru/system/files/node_files/admin/3749/vipusk3_table5.doc
[21] https://62info.ru/system/files/node_files/admin/3749/vipusk3_table6.doc
[22] https://62info.ru/system/files/node_files/admin/3749/vipusk3_table7.doc
[23] http://culture.rinfotels.ru/public.htm