Наверное, клеши старшего брата и непоседливость моих предков — кубанских и запорожских казаков — подвигли меня на морскую карьеру. Я окончил курс Высшего военно-морского училища — наследника Петровской Навигацкой школы, — носящего имя всеми любимого советского сухопутного полководца М.В.Фрунзе. Тридцать лет отплавал штурманом, из них двадцать — на Северном флоте. В большие командиры не рвался, понимая, что георгиевские кресты моих предков рано или поздно этому помешают. Другое дело — специальная служба...
Еще петровский устав обязывал штурмана быть историографом. А для меня легенды, недомолвки, запреты из давней истории были всегда притягательны. Хотелось знать ответы на волнующие всех вопросы. Пришлось прочитать сотни редких книг, покопаться в архивах...
Предстоящий юбилей Российского флота — первый за все триста лет его истории. До сих пор юбилеи флота не отмечали. Но он интересен и тем, что летописцы этой истории, пытаясь примирить западников и славянофилов — радетелей и противников «норманнской теории» в развитии флота и самой России в целом, многое не досказали о самом процессе становления флота. Захватывающие дух события, великие и ничтожные личности, тяжкий труд и отвага первых матросов и офицеров... Корабли, флаги, крепости — символы флота. Без любого из них флот немыслим. Есть еще пленяющие воображение якоря, компасы и бело-синие одежды. Но эти заметки не о морском быте. Все написанное здесь основано на подлинных документах. Юбилей — хороший повод поднять забытые детали в пластах истории и не предаваться при этом отчаянию и тоске от знания правды...
Попытки создать Российский флот предпринимались задолго до Петра I. На Белом море, Дону и Волге на бесчисленных плотбищах строились кочи, лодии, ушкуи, струги, чайки, бусы, дощаники и другие малые и большие суда. Нет счета дерзким набегам донских и запорожских казаков, вольных и служилых людей на самые дальние берега Каспия, Азова и Черного моря. Не раз турецкие крепости подвергались разрушению на протяжении всего XVII века. Турки боялись малых маневренных лодок и абордажных налетов и решались сражаться только при явном преимуществе или в открытом море. Но как раз регулярного флота, состоящего из крупных парусных кораблей, россиянам недоставало. На что были способны «государевы верфи», видно из одного лишь эпизода.
«...государев дворянин Володимер Еропкин твоим государевым посошным плотникам велел струги делать наскоро в мерзлом и сыром лесу в зимнюю пору в два дня один струг. А у нас, государь, делают морские струги недели по две и больше».
Естественно, «еропкинские струги» тонули не дойдя до моря. С «виновных пеня взялась»: кого кнутами сечь, кого живота лишить, и все же к весне 1660 года у села Торбеево на реке Воронеж и у села Романове на Дону было построено 500 стругов. Из них лишь 30 смогли выйти в Азовское море...
Несомненно, что до деда Петра I — царя Михаила Федоровича — доходили слухи о корабельном хождении вокруг света и прочих чудесах из области судостроения и мореходства. Живучий у россиян принцип — «а мы чем хуже?» — сработал, и царь, позарившись на хорошие деньги, предложенные голштинскими купцами, дал согласие на транзитную торговлю с персами: ведь немцы обещали при этом построить десять судов в «землях царского величества», покупать лес, нанимать плотников и, главное, «от этих плотников корабельного мастерства не таить». Первым таким кораблем стал построенный в Нижнем Новгороде трехмачтовый с 24 веслами плоскодонный «Фредерик». Однако, мачты у корабля оказались слишком длинными для шквальных ветров Кюльзюма — так называли Каспий персы-мореходы. В первом же морском плавании на «Фредерике» сломалась грот-мачта. Он потерял управление и был выброшен на берег...
Однако царские думные дьяки не оставили попыток овладеть искусством строительства кораблей европейского типа. В 1660 году голландец ван Сведен набирает на русскую службу корабельных мастеров и капитанов. Человеком, побудившим царя на строительство флота для Каспия, был боярин Афанасий Ордин-Нащокин, шеф приказа Новгородской Чети.
«Указали мы. Великий Государь, для посылок из Астрахани на Хвалынское море делать корабли в Коломенском уезде, в нашем, Великого Государя, дворецком селе Дединове иноземцам полковнику Корнелиусу фон Буковену да корабельным мастерам Ламберту Гельтус товарищи. А у того корабельного дела быть Якову Полуектову да подьячему Степану Петрову».
Шесть голландских мастеров, получив задаток, сбежали, и пришлось Полуектову «имать» нужных ему людей по «грамоте Великого Государя». По указу Новгородской Чети, верфь обеспечили тридцатью плотниками, «которые наперед сего бусы и струги делывали», а также веревками, киндяком на знамя, железом и углем кузнечным, пушками, мушкетами, пистолетами, бердышами с нужным количеством пороха, свинца, фитиля, ядер.
«И у меня, холопа твоего, корабль и яхту делают; а у корабля, Государь, дно и стороны основаны, и кривые деревья все прибиты... Корабль опущен и доделывается на воде, а яхта и шлюпка поспеют в скором времени». Но лишь в сентябре Полуектов писал: «Корабль, яхта, два шлюпа и бот сделаны совсем, и истрачено на все 9021 рубль 25 алтын и полденьги».
Несмотря на указы «о поспешании» строительства, корабль, яхта и шлюпки остались на зимовку в Дединове. Фон Буковен доносил в Москву о низком уровне воды в Оке. Полуектов — напротив: «Вода велика и кораблям идти мочно, а подъячий с полковником пьет и бражничает и о государственном деле не радеет...» Царским указом корабль был наименован «Орлом» в честь главного символа России. Капитан нового корабля Да-выд Иванович Бутлер, которому Государь указал «служити на море Хвалынском капитаном и кормщиком-генералом», все еще был в Голландии, пытаясь вернуть в Россию сбежавших с деньгами мастеров. К весне 1669 года он появился в Дединове и 7 мая дал команду «якоря вынимать». Вся флотилия, достраиваясь на ходу, 21 июля прибыла в Нижний Новгород.
Благодаря книге Яна Стрейса, оснастившего корабль парусами, мы имеем представление о нем. Длина его была 24,5 м, ширина — 6,5 м, осадка — 1,5 м. Три мачты несли прямые паруса, поэтому «корабль» такой иногда называют «барком». И, наконец, 22 пушки и команда из 20 голландцев и 35 русских стрельцов. Не случайно Петр I в предисловии к своему уставу писал: «От начинания того, аки от доброго семени, произошло нынешнее дело морское». Почему-то историки не учли это мнение Петра. Возможно, в этом виноват сам царь, напомнивший, дабы усугубить облик «вора и смутьяна», о «разорении» «Орла» повстанцами Разина. На самом дел версии о разорении и даже сожжении — ошибочны! Вскоре после того, как «Орел» прибыл в Астрахань, с него сняли пушки для защиты города. Команда корабля разбежалась с появлением Разина, а «Орел» остался доживать свой век в тихой протоке, всеми забытый.
Три года спустя после разинской смуты астраханский воевода доносил в Москву: «...корабль да полукорабелье (яхта — В.Г.) стоят в Кутумове реке. Корабль ветхой, дно и бока сгнило, в ход не годится».
Вывод о качестве строительства напрашивается сам собой, если вспомнить, что петровские корабли плавали по двадцать с лишком лет. Так что действительно нет резона считать началом Российского флота эпопею с «Орлом». И все же помянем добрым словом дединовские труды: это был первый опыт отечественного кораблестроения.
Спасшийся от разинского «воровства» голландский матрос с «Орла» Карстен Брандт вернулся в Москву и много лет спустя латал дыры на «дедушке русского флота», найденном Петром I. Но об этом впереди.
Хрестоматийная и романтическая история находки в 1688 году молодым Петром английского ботика — в сарае его двоюродного деда Никиты Ивановича — известна всем. Прозванный «дедушкой русского флота», бот бережно хранится в Военно-морском музее в Петербурге по сей день. Все это могло показаться смешным и обидным для ревнителей русской морской истории. Но будем снисходительны. Просто ботик произвел впечатление на Петра, до того понятия не имевшего о море. Своей оснасткой и качеством он отличался от прежде виденных им судов, и главное, обладал способностью ходить под парусами против ветра. Весь груз знаний, полученных Петром от Зотова и Тимермана по морской части, вылился в неукротимое желание все попробовать самому. И началась в России эпоха «потешного флота», приведшая — благодаря навязчивой идее Петра о настоящем флоте — к неожиданно великим последствиям.
По приказу царя Франц Тимерман отыскал в Москве Карстена Брандта, бывшего матроса с «Орла», пребывавшего, впрочем, «в великой старости». Ботик живо починили, и, к удивлению Петра, он резво ходил по Яузе и на Просяном пруду, лавируя против ветра. Царь осыпал милостями Брандта, и в следующем году потешая команда Петра переместилась на Плещееве озеро под Переяславлем-Залесским. Здесь сам царь и его верные семеновцы и преображенцы овладевали корабельным ремеслом. Брандт и Петр состязались в постройке двух малых фрегатов, а солдаты строили еще три яхты. Плавания по озеру, с салютами и игрищами, продолжались все лето. Весной 1693 года Петр задумал поездку на Белое море — в Архангельск, ведомый ему до того как поставщик «всепьянейшему собору» всяких вин и пива, а еще заморских любимых цитрусов и мореходных инструментов. «Охота к морю», поддерживаемая в первую очередь его приближенными — Федором Апраксиным, Федором Головиным и особенно Францем Лефортом, становилась государственным делом. Лефорт, этот «дебошан французской», названный так за веселый нрав, общительность и неиссякаемую энергию в осуществлении любой, самой неожиданной новации или проделки, уже распорядился построить в Архангельске яхту к приезду Петра. На беду скончался легендарный Карстен Брандт. Петр отстоял отпевание в храме и проводил в последний путь подельника потешного флота по генеральскому разряду... В сопровождении Зотова, Апраксина, Лефорта и сотни разнообразной челяди Петр покинул столицу и уже в начале августа подрубил топором канаты, удерживающие на слипе яхту, названную в честь покровителя царя «Св. апостол Петр». На этом судне Петр впервые отправился в морское плавание, достигнув Терского берега. Заложив в Соломбале 24-пушечный торговый корабль и оставив его на попечение Апраксина, назначенного воеводой Архангельска, Петр поспешил домой. По пути, на заводе в Олонце он сам отлил пушки и выточил такелажные блоки для заложенного корабля. В самый конец распутицы следующего, 1694 года Петр снова спешит в Архангельск и 20 мая спускает на воду «Св. Павел» — пожалуй, первый русский торговый корабль, получивший вскоре «проездную грамоту» на право заграничной торговли...
Пребывание русского царя на Белом море — уникальные страницы истории. Скажем о главном. Дождавшись купленного в Голландии торгового корабля «Св. Пророчество», Петр поднял на нем трехцветный «штандарт царя московского» и в сопровождении «Св. Петра», «Св. Павла» и эскорта из восьми английских и голландских торговых и военных судов отправился на выход из Белого моря. Достигнув мыса Св. Нос и пожелав иноземцам счастливого плавания, Петр со своей эскадрой вернулся к устью Двины. Правда, до этого Петр совершил рискованное плавание на Соловки с известным крушением у Пертоминского монастыря. У голландцев он прошел школу морского ликбеза — от подачи пива капитану до уборки парусов. Получалось неплохо, тем более, что голландским языком царь владел в совершенстве.
Несомненно, 1694 год был переломным в истории флота. Петр понял: потешные игрища — лишь начало... В Архангельске он встречал торговое посольство из Голландии во главе с Николаем Витсеном — владельцем верфи в Роттердаме. Петр заказал ему построить «образцовую» 32-весельную галеру с тем, чтобы после прибытия ее в разобранном виде в Архангельск тотчас же отправить в Москву. По пути на пир, устроенный им для голландских и английских капитанов, Петр неожиданно прыгнул в реку. Нарядно одетые гости, наслышанные о крутом нраве царя, не замедлили последовать за ним. По преданию, Петр, страдавший водобоязнью, так снял с себя порчу и усугубил веселье за столом.
С голландскими кораблями уплыл за море не только петровский заказ на галеру, но и секретное письмо Лефорта своему старшему брату, как результат серьезных «консилий» в Архангельске на тему о будущей войне с турками.
«Меня непременно хотят сделать адмиралом, я отказываюсь, но Их Величество того желают. Это доставит мне большое содержание и беспримерную честь быть генералом и адмиралом. Мне поручено командовать всеми судами».
Оставалось ждать прибытия «образцовой» галеры, чтобы приступить к строительству флота, генерал-адмирал коего уже нашелся. Ждать не меньше года, это уж точно. Потому Петр после сухопутных маневров попытался с кондачка овладеть Азовым. В марте 1695 года 150-тысячное войско, из которого 30 тысяч должны были штурмовать Азов, двинулось на юг, но желаемой виктории не достигло. Понеся большие потери, русские отступили от Азова. Неудача объяснялась отсутствием блокады крепости с моря. Конфуз этот добавил энергии строителям нового флота, и в наступившую зиму в лесах верхнего Дона и Воронежа вовсю застучали топоры...
Слякотная осень в Москве — не помеха для спешных «консилий». Собрались: Шереметев, Гордон, начальник канцелярии Зотов, Аникита Репнин, самые причастные к делу морскому Лефорт и Головин и, конечно же, шутейный «государь» и шеф грозного Преображенского приказа «костолом» Федор Ромодановский. Здесь и умнейший Яков Брюс с картами и всякими инструментами, ласкаемый взглядами царя. Прислуживал, подавал и распоряжался «Алексашка» — будущий адмирал и генералиссимус — Александр Данилович Меншиков.
Флот порешили строить в Преображенском: 22 галеры по образцу голландской и четыре брандера, и везти их для сборки на Воронеж. На ближних к Воронежу плотбищах — Козлове, Добром, Сокольске сделать 1300 сплавных стругов для войска да триста лодок и сто плотов. В Воронеже учинить Адмиралтейство и цейхгауз, заложить два корабля, и дома для работных людей рубить неустанно...
Писцы скрипели перьями, Алексашка курьеров налаживал, копиистов рассаживал, сургуч на огарках расплавливал.— Гони в Вологду курьера, вели тамошнего плотника Осипа Чеку с товарищи 24 человека быть в зиму на Воронеже для сборки готовых членов моей «Принципиум» и прочих. В Нижний пиши, чтоб каторжные (то есть галерные — В.Г.) мастера с главным у них Яковым Ивановым, не мешкая, в путь тронулись.
Андрею Кревету, посольскому толмачу, отпиши о присылке математических инструментов, кои могли бы люди носить на себе, понеже дорог наших не ведали и к кораблям песок да стекло везут взамен песочных часов.
Дворовому моему Лукьяшке Верещагину вели на Воронеже «государеву шатру» поставить с двумя горницами, баней и протчим...Нанятым полковникам Георгу Лиму и Карлу Лозеру быть: первому вице-адмиралом, другому шаутбенахтом на воронежских караванах и капитанов обучать морскому строю...
«По возвращении от невзятия Азова с консилии господ генералов указано мне к будущей войне делать галеи, для чего удобно, мню, быть шхип-тиммерманам всех от Вас сюды...»
Между тем Архангельск дождался груза из Голландии. Ранняя зима понесла по Двине первые льдины. Пришлось «члены» галеры - мачты, стрингеры да шпангоуты мостить на дровни в путь до самой Москвы. В конце ноября разобранная галера на двадцати дровнях тронулась берегом вдоль Двины. 3 января 1696 года подводы с галерой прибыли в Преображенское. Историк флота прошлого века Сергей Елагин писал:«Положения консилии начали исполняться. Преображенское обратилось в верфь. На ней к концу февраля были срублены из сырого замерзшего леса члены двадцати двух галер по образцу доставленной из Архангельска и четырех брандеров. Галеры эти длиной 38 и шириной 9 метров с двумя мачтами и числом весел от 28 до 36. Первыми строителями флота были солдаты Семеновского и Преображенского полков, а также нанятые купцом Гартманом голландцы. Главным сервайером был знаток «каторжного дела» Франц Тимерман. Тихон Стрешнев отвечал за поставки леса и «имание» людей. Андрей Кревет — толмач Посольского приказа — улаживал с иноземцами поставки по парусной и такелажной частям — дела тонкого и мало кому понятного из-за обилия иностранных терминов...»
Ранней весной 1696 года началось драматическое «шествие» 27 судов из Москвы на Воронеж. По снегу, по воде и на дровнях — в распутицу. Солдаты дорогою «много дуровали» — беглых и пьяных нещадно «штрафовали». Под угрозой «всякого разорения и смертной казни за оплошку и нерадение» оказались и солдаты, и окрестные жители на 600-верстном пути к Воронежу... Затеянное в XIX веке интеллектуалами пари на более лаконичное изложение сути петровских преобразований, кажется, выиграл Пушкин, сказав всех короче: «Все дрожало, все безмолвно повиновалось».
Сам Петр путь до Воронежа одолел в два дня с остановкой в селе Становая Слобода. Место это, выбранное для Путевого дворца, вскоре было одобрено Петром для постройки «примерной крепости немалой». Забавная история с этой «крепостью», воздвигнутой Меншиковым и нареченной Петром Ораниенбург («Апельсиновый город»), еще впереди. А пока...
В последний день февраля Петр прибыл в свою «Шатру» на берегу реки Воронеж и с месяц пропадал на верфях с топором и линейкой, нещадно работая, понуждая к работе всех и раздавая «штрафы» за нерадение.
На петровской галере «Принципиум» работали самые близкие соратники Петра — будущие знаменитые мастера кораблестроения: Таврило Меншиков, Лукьян Верещагин, Федосей Скляев и «мастер разных художеств» Анисим Моляров. Эти и другие в следующем году отправились с царем за границу совершенствовать свое мастерство.
Весь флот состоял из трех караванов, возглавляемых тремя флагманами под общим командованием генерал-адмирала Лефорта на голландской галере. Для вице-адмирала Лима и шаутбенахта Лозера флагманскими стали два корабля: «Апостол Петр» и «Апостол Павел». Петровскую галеру чаще называли просто «Его Величество» или «Кумандера». 3 мая Петр покидает Воронеж.
«Сегодня с осмью галерами в путь свой пошли, где я от господина адмирала учинен есмь командором».
«В третий день. От города Воронежа с восемью галерами пошли в путь свой при доброй погоде; плыли парусом и греблей... В четвертый день. На свету якорь вынули... перед обедом вошли в реку Дон из реки Воронеж и на устье стали на якоре. День был красный, с погодою».
Остальные караваны уходили по мере готовности, ведя достройку на ходу, пользуясь материалами, которые везли на стругах. В пути Петр лихорадочно сочинял «Указ по галерам о порядке морской службы». Вот, к примеру, одна из статей его: «Под великим запрещением должны друг друга не оставлять и всячески о том радеть. Понеже пока в корабле доски плотно стоят меж себя, тогда всю Вселенную могут объехать и никакого шторма не бояться»... 15 мая Петру салютовал Черкасск — казачья столица. Казаки, встретившие караван, преподнесли сюрприз: три десятка лодок уже сделали попытку взять на абордаж турецкие суда, да борта у тех оказались слишком высокими...
Известие о первой стычке казаков с турками было хорошим подарком Петру — гетман левобережной Украины Иван Мазепа заслуживал всякого одобрения. На первом в Черкасске военном совете казаки вновь предложили свои услуги при нападении на Азак — так турки называли древний Азов. Вся морская эпопея 1696 года, положившая начало Российскому флоту, выглядела следующим образом...
Хотя два других каравана были еще в пути, Петр решил один из полков генерала Гордона посадить на галеры и двинуться к устью Дона вслед за 40 казачьими лодками во главе с войсковым атаманом Фролом Миняевым; на каждой лодке было по 20 бойцов. Однако из-за мелей галеры стали на якорь в самих протоках. Петр на казачьей лодке отправился в разведку на азовское взморье и увидел 13 судов неприятеля, стоявшие на якорях. Дальнейшие действия Петра остаются непонятными. Он спешно снимается, и все галеры поднимаются вверх по протокам и Дону к Новосергиевску — укрепленной базе русских кораблей выше Азова. Видимо, Петр решил дождаться подхода двух своих караванов, поскольку девять русских галер против тринадцати кораблей оказались бы в слишком невыгодном положении.
Между тем оставшиеся в засаде в камышовых зарослях казаки продолжали наблюдения за действиями турок. 19 мая атаман Миняев, обнаружив турецкий десант, направлявшийся с кораблей к Азову, решил напасть на 13 тумбасов со снарядами и продовольствием и прикрывающие их 11 вооруженных ушколов. Натиск сорока казачьих лодок был столь внезапным, что почти все тумбасы были захвачены в абордажном бою. Перегрузив припасы и пленных на один из тумбасов, девять других сожгли. Турки в панике бежали. Три тумбаса все же прорвались к Азову, а ушколы — к кораблям. Турки начали спешно сниматься с якорей. Два корабля не успели поднять паруса, и казаки напали на них. Один из кораблей турки затопили сами, второй был захвачен и сожжен казаками. Другие, пользуясь свежим ветром, бежали с позором.
Это была единственная морская баталия в Азовской кампании, и она была проведена с казачьих лодок. Значит, первой победе на море русский флот был обязан казакам. Потому, вероятно, Петр I в донесении «кесарю» не смог не слукавить:
«И того же дня (19 мая) мы, холопи твои, в малых судах, а казаки в лодках ударили на неприятеля. Те вышеописанные суда разбили, из которых 9 сожгли, одно взяли... С моря, майя, 31 дня. Петр».
В тот же день к вечеру казачьи лодки с захваченным снаряжением и пленными приплыли в Новосергиевск и были встречены салютом. Через неделю салют повторился по случаю прибытия к войскам генералиссимуса Алексея Шеина и к флоту генерал-адмирала Франца Лефорта. Первый российский адмирал не по своей воле задержался: рана, полученная в прошлой кампании, привела к тяжелой болезни. Теперь-то корабли, не мешкая, по протокам Каланча и Кутюрьма, в обход Азова, вышли, наконец, в море. Было это 27 мая. На беду разыгрался шторм. Уровень воды от нагонного ветра стремительно поднимался, и палатки с солдатами штурмового полка, высаженного на острова, стало подтапливать. Солдаты пересели на лодки, но шквальный ветер разметал их, выкидывая утлые суда на илистый, поросший камышами берег. Однако, корабли отстоялись на якорях без происшествий. На следующий день «великая погода» продолжалась...
2 июня к флоту присоединился отряд вице-адмирала Георга Лима с семью галерами. Десять дней спустя показалась галера шаутбенахта Карла Лозера и четыре брандера. Теперь весь флот, расположенный поперек залива, преграждал путь с моря к осажденному Азову, над которым давно уже клубился дым боя.
14 июня турецкий флот в составе шести кораблей и семнадцати галер стал на якоря в виду русского флота. Молчаливое противостояние продолжалось две недели, но 28 июня турки рискнули высадить десант в помощь окруженному Азову. Наши галеры тут же стали сниматься с якорей, чтобы сорвать высадку и ударить по кораблям. Турки, видя это, спешно поставили паруса и ушли в море. В последующие дни, как отмечал историк Елагин, «флот наш оставался в наблюдательном положении до взятия Азова войсками». 19 июля — в день славной виктории — флот вошел в устье Дона и с пушечным салютом стал на якорь у стен поверженной крепости...
Неделю спустя Петр проводил вновь заболевшего Лефорта водным путем в Москву и вышел с флотом в северную часть залива для осмотра Таганрога. Выбрав место для буду-ющей гавани и крепости, Петр приказал флоту стать на якоря в виду обретенного берега. Утром флот возвратился в Азов. Историк Елагин писал: «Кампания кончилась. Без громкой славы, скромно, но вполне, флот выполнил свое назначение — дать возможность не только покорить крепость, но приобрести край и кончить войну, искупив таким образом значительные издержки и почти нечеловеческие усилия, употребленные на его постройку».
Три года спустя Петр I проводил до Керченского пролива российского посла Украинцева для заключения мира с турками. Впервые в истории флота военный корабль России «Крепость» с послом на борту вышел в Черное море и направился в Стамбул...
Последствия Азовской победы отозвались по всей России. Осенью 1696 года в Москве состоялась пышная «триумфания» в честь взятия турецкой крепости. У триумфальной арки наряженный Гением стихотворец приветствовал первого российского адмирала и идущего следом Петра I:
Генерал-адмирал,Собранная Петром в Преображенском Дума выслушала историческое предложение Петра «...воевать морем, понеже зело близко и удобно многократ паче, нежели сухим путем. К сему же потребен есть флот или караван морской, в 40 или вяще судов состоящий, о чем надобно положить не испустя времени: сколько каких судов и со много ли дворов и торгов и где делать?»
Дума приняла «Статьи удобные, которые принадлежат к взятой крепости или фортеции от турок Азова». Приведем более пространный отрывок из этого исторического документа, чем широко известное троесловие:Морским судам быть, а скольким, о том справитца о числе крестьянских дворов, что за духовными и за всяких чинов людьми, о том выписать и доложить, не замолчав».
Азовская победа привела ко многим переменам в России. Возросло и национальное самосознание русского народа, надо было позаботиться о символах державы и флота. Азовская победа подвигла Петра на учреждение высшего ордена страны — Андрея Первозванного. Кстати, первыми кавалерами ордена стали: преемник Лефорта на адмиральском поприще Федор Головин и гетман Иван Мазепа за храбрые действия казаков. Учреждение ордена в свою очередь привело к появлению главной гордости Российского флота -Андреевского флага, но об этом -дальше.Недавнее возвращение на флагштоки российских военных кораблей и судов Андреевского флага — после столь долгого отсутствия — вызывает интерес к истории этого символа «веры и верности». Однако и у Андреевского флага была предыстория, уходящая корнями в далекое прошлое «ратного морского дела» и связанная с помыслами создателя Российского флота Петра I.
Вот как выглядели знамена (термин «флаг» вошел в обиход примерно с 1700 года) корабля «Орел». «Знамя, что живет на корме» (1) мало чем отличалось от «Знамени на переднее лежачее дерево» (2), то есть носового флага. «Долгое узкое знамя» (3) предназначалось для подъема на стеньгах мачт, выполняя функции вымпела.
Петр I в 1692 году учреждает «флаг царя Московского» (4) — трехцветное полотнище с двуглавым орлом золотистого цвета. Но струги Петра, на которых он плыл к Белому морю по рекам Сухона и Двина, были украшены знаменами с так называемыми «иерусалимскими крестами (4а, 46, 4в). Эти флаги, кстати, поднимались и на кораблях в азовском походе 1696 года. Морские плавания Петра на Белом море проходят неизменно под сенью «флага царя Московского» — таким образом, этот флаг был первым военно-морским флагом. В следующем году «чистый» трехцветный флаг без орла был пожалован на торговый корабль «Св.Павел». Это было началом трехцветного коммерческого флага, хотя еще некоторое время он неизменно поднимался на военных кораблях.
Существует много легенд о трехцветном флаге, якобы заимствованном у голландцев. Немецкий историк XIX века Вениамин Бергман, ссылаясь на некоего Схельтема, в своей «Истории Петра Великого» пишет: «В 1694 г. в Архангельске Петр I повелел вновь сделанный купеческий корабль снабдить российским флагом, который состоял из трех нидерландских цветов, перемешанных в противном порядке». Это заключение цитируется многими видными историками. Модно было в XIX веке уважительно цитировать любого иноземца, допуская еще и ошибки. Так А.С.Чистяков в «Истории Петра Великого» этот эпизод переносит на год раньше: «Петр при виде иностранных морских флагов решился придумать русский; он в образец выбрал нидерландский». Вообще, три российских цвета широко представлены на флагах многих стран, и потому всерьез говорить о заимствовании не приходится...
Решающим в истории русского военно-морского флага оказался 1699 год. В этот год был учрежден орден святого апостола Андрея Первозванного как знак почета для участников взятия Азова, ставший впоследствии высшим орденом государства. В центре восьмиконечной звезды было помещено изображение косого синего креста. Этот так называемый Андреевский крест (на Западе этот крест именовался Бургундским) Петр перенес на трехцветный флаг, который и сделал военно-морским флагом (5). Этот «флаг переходного рисунка» поднимался в течение примерно двух лет. В том же году Петр I собственноручно вычерчивает трехцветный флаг с соотношением сторон 1:1,8 (6) с припиской: «1699 г. после 8 октября». В следующем 1700 году создается целая серия флагов, в которых Андреевский крест занимает господствующее положение. Прежде чем сказать об этих нововведениях, вернемся в прошлое...
Андрей Первозванный... Это имя стало судьбоносным для флота в России. Но почему св. апостол Андрей, а не, к примеру, святитель Николай? Ведь Николай Чудотворец всегда считался покровителем России, а впоследствии — особенно — российских моряков. Издревле дни Николы «зимнего» — 8 декабря и «летнего» — 9 мая отмечались как большие праздники на Руси. И еще одна загадка. Только в России и в Шотландии столь высоко чтут апостола Андрея, но его таинственный синий крест встречается и в западной символике: бургундский крест — это уже Франция.
Св. апостол Петр — покровитель московского царя, не в нем ли кроется разгадка пристрастия царя Петра I к Андрею? Ведь апостолы — родные братья! Откроем евангелие от Иоанна: «Один из двух, слышавших от Иоанна об Иисусе и последовавшим за Ним, был Андрей, брат Симона Петра. Он первый находит брата своего Симона и говорит ему: «мы нашли Мессию», что значит «Христос».
Не правда ли, лестно царю Петру возвысить в своем царстве Андрея, первозванным для проповеди учения Христа? А география миссионерских путешествий Андрея охватывала и территорию Древней Руси вплоть до Новгорода. Вероятно, это главный довод в пользу того, что Андрей становится покровителем России. Это тем более понятно, что само слово «первозванный» пришло к нам из греческих преданий. Да и происхождение косого креста объяснимо: на греческом языке литера «X» была начальной в слове «Христос», а это и есть искомый Андреевский крест. Следовательно, крест этот, начальная буква имени — как бы символ Христа, и ходить под флагом с изображением косого креста — значит, быть под сенью... Христа!
Впрочем, живуча версия о том, что Андрей был распят римлянами в Патрах (Греция) именно на кресте диагональной формы, олицетворявшей имя Христа, но это предание более позднего происхождения...И еще. Что мы знаем о духовной жизни Петра I, постоянно находившегося в окружении выходцев из знатных родов Шотландии Патрика Гордона и Якова Брюса — пресвитерианцев и лютеранина Лефорта? Они вполне могли оказаться советчиками Петра при выборе ордена для России, поскольку Андреевский орден существовал в Шотландии!..
Но вернемся в 1700 год. В этом году царь вводит Царский штандарт (7), в корне отличавшийся от «флага царя Московского». В лапах и клювах орел о двух головах — черный на золотистом поле — держал... карты Азовского, Белого, Каспийского, а с 1703 года и Балтийского морей. Воистину, царь — мореплаватель! Одновременно учреждается бушпритный флаг — гюйс (8) как соединение сухопутного драгунского креста и синего Андреевского. Гюйс оказался многофункциональным флагом: крепостным — над крепостью поднятым, и должностным, причем самого высокого ранга. Отсюда его второе название: «кейзер-флаг«, значит, «императорский». При Петре I «кейзер-флаг» поднимал Федор Апраксин — президент Адмиралтейств-коллегий. С 1720 года, согласно принятому уставу, кейзер-флаг присваивался командующему всеми морскими силами и поднимался на грот-стеньге.
В том же 1700 году Петр I отделяет от галерного парусный флот и делит его на три генеральные эскадры. Кораблям кордебаталии — главным силам — был присвоен белый флаг с изображением Андреевского креста в крыже (ближний к шкаторине верхний угол) (9). Корабли авангарда несли синий флаг (10), арьергарда — красный (11). Эти же флаги, поднятые на стеньгах мачт, означали, что на корабле находится Первый адмирал (адмирал белого флага), второй — адмирал синего флага, третий — адмирал красного флага. Впрочем, в зависимости от места подъема флага на мачте определялся и чин (звание) должностного лица. Адмиральский флаг поднимался на гротс-теньге (высшая точка на корабле); вице-адмиральский на фор-стеньге; контр-адмиральский на крюйс-стеньге (12, 13, 14 соответственно). Командорский вымпел на кораблях представлял из себя Андреевский крест с трехцветным флагдухом (15).
Парадоксально, но в этом же, 1700 году в Воронеже, при спуске детища Петра I 58-пушечного корабля «Гото Предистинация» использовались оригинальные комбинации трехцветных флагов — с шестью и девятью полосами и вымпелы двух видов. Эти флаги (16,17) и вымпелы (18, 19) видны на гравюрах того времени. Впрочем, на старинных рисунках нередко встречаются флаги, которых в реальности не существовало. Говоря сегодняшним языком, это была чистейшая самодеятельность художников. Правда, про шести и девятиполосные этого не скажешь: какое-то время в середине XIX века они украшали суда Соловецкого монастыря.
История учреждения флагов Российского флота завершается в 1700 — 1712 годах. Сначала видоизменяется кормовой флаг кораблей кордебаталии: Андреевский крест выносится из крыжа и распространяется почти на все белое поле флага (20). С 1712 года кормовой флаг с «полным» крестом на все поле (21) становится кормовым главных сил, и с этого времени, собственно, и начинает приживаться термин «Андреевский флаг», означая «Военно-морской флаг российского корабля». Интересно, что этот флаг несли и корабли других эскадр, если они находились в отдельном плавании. Позднее (с 1865 года) кормовые цветные флаги (синие и красные) были отменены, и Андреевский флаг стал единым для всех боевых кораблей.
В заключение отметим, что Петр I, учредив флаги, завершил реформу парусного флота и привел его в соответствие с принятым в передовых морских державах. Еще будучи в Англии — Петр провел там более трех месяцев в 1698 году, он наблюдал маневры флота на Спитхедском рейде и увидел деление флота на красную, синюю и желтую эскадры с соответствующими флагами. Потом он, как мы видели, повторил приоритетность эскадр с точностью до наоборот, если это не простое совпадение или привязка к цветам российского флага сверху вниз...
Забавным было прощание Петра с Англией. Вильгельм III, король Англии, подарил ему 24-пушечную яхту, скорее как образец высочайшей судостроительной технологии, а также дубовый гроб как эталон для погребальных дел мастеров. С Петром находился, среди прочих любимцев, и Лукьян Верещагин — мастер-судостроитель. Позднее он был назначен «форш-мейстером» — начальником всех государственных корабельных лесов. Именно с его подачи появились знаменитые указы Петра I «О неделании дубовых гробов» и «О нерублении доброго леса на дрова», чтобы сохранить ценную древесину для новых кораблей. Так что учение в Англии пошло впрок, и англичанам не удалось загнать в гроб Российский флот. А хотелось, хотя виду никто не подавал...
Укрепив бастионы обретенного Азова, Петр I мечтал о строительстве крепостей по всем правилам фортификации. Он предпринимает поездку за границу не только для учебы, но и для сравнения уровня знаний, получаемых от приезжих иноземцев, с положением дел у них самих. Петр не скрывал, к примеру, своего разочарования голландцами: «Они не умеют всего на чертежах показать; тогда дело стало противно, чтоб такой дальний путь для сего воспринял, а желательного конца не достиг». Только Англия утешила русского царя. Здесь он познал «чертежное корабельное искусство» и нанял ученых и инженеров для организации в России инженерного образования, необходимого в мореходстве и фортификации.
Первое поражение под Нарвой в начавшейся в 1700 году войне со Швецией не смутило Петра. Шведы, потрясая мир своим могуществом, осмелились даже напасть на Архангельск и тем подвигли русского царя к более решительным действиям. Петр отправляется в 1702 году на Север. Теперь с совершенно иной целью: он решает ударить по шведскому флоту с самой неожиданной стороны.
Укрепив Новодвинскую крепость, царь на нанятых судах и новых фрегатах — «Св.Дух» и «Курьер» отправляется в Онежский залив. Здесь, у селения Нюхча он приказал прорубить просеку, чтобы переволочь корабли в Онежское озеро. 95-верстная «Государева дорога», проложенная на костях согнанных сюда тысяч людей, стала мрачным прологом Беломорканала, соединившего Белое и Балтийское моря. Морские силы и осадные войска достигли Ладоги у истока Невы и штурмом овладели крепостью Нотебург. 12 октября 1702 года старинный русский Орешек был освобожден после 90-летнего шведского владычества. Вновь обретенную крепость назвали Ключ-город — Шлиссельбург, и отличившийся при штурме Александр Меншиков становится его губернатором.
В зиму, когда на Олонецкой верфи закладывались первые корабли Балтийского флота, Петр снова отправляется в Воронеж — завершать строительство Азовского флота, как предписывал «приговор» Думы. Он проверяет работу английского инженера Джона Перри, нанятого для постройки на реке Воронеж доков, что позволило бы закладывать большие корабли. Петр с привычной ему свитой завернул и в бывший Путевой дворец. Здесь, стараниями Меншикова, теперь уже в подаренном ему имении, сооружена была «примерная немалая крепость» с пятью бастионами — Слышание, Обоняние, Видение, Осязание, Вкушение и тремя воротами — Воронежскими, Московскими, Шлиссельбургскими. Большой пруд на речке Ягодная Ряса имитировал море.
«Город по благословлении купно с больварками и воротами именовали Ораниенбург, о чем послал я чертеж при сем письме, и пили на первое — вино, на второе — галицкое, на третье — рейнское, на четвертое — пиво, на пятое — мед... Все добро, только дай, дай, дай Боже, видеть Вас в радости. Петр».
Так, по капризу Петра, село Становая Слобода превратилось в Ораниенбург — «Апельсиновый город». Позднее он стал уездным городом Раненбург Рязанской губернии. Пристрастие царя к цитрусовым породило в 1717 году еще один город во владениях Меншикова — Ораниенбаум, под Петербургом. В 1948 году в разгар борьбы с космополитизмом оба города получили новые названия: Чаплыгин и Ломоносов... И только недавно этим городам вернули прежние имена.
Между делом Петр проверил ход работ на строительстве Ивановского канала. 34 шлюза на водоразделе Воронежа и Москвы-реки вскоре соединили-таки через Дон и Оку Азовское море с Каспием, выполнив функции так и не завершенного капитаном Джоном Перри Волго-Донского канала...
1 мая 1703 года русским войскам при поддержке кораблей удалось овладеть крепостью Ниеншанц в устье Охты. «Эта, самая желаемая морская крепость получена!», — воскликнул Петр. Недоставало всего лишь маленькой победы на море над вице-адмиралом Нуммерсом. И она пришла...
Повелев «Василью на Острове» — инженеру Василию Корчмину запереть пушками главное устье Невы, Петр и Меншиков на тридцати лодках пробрались Малой Невой к шведскому флоту и в абордажной схватке захватили 10-пушечный галиот «Гедан» и восьмипушечную шняву «Астрильд». Эта победа стала поводом для Петра увенчать себя и Меншикова голубыми лентами желанного ордена и отчеканить медаль «Небываемое — бывает».
«Хоть и недостойны, однакож от господ фельдмаршала и адмирала мы с господином порутчиком (Меншиков) учинены Кавалерами Святого Андрея».
Наконец, 16 мая 1703 года на острове Янни-Сари (Заячьем) была заложена Санкт-Петербургская крепость, позже названная Петропавловской. Но царь понимал, новая крепость в дельте Невы не решит всех проблем борьбы со шведами и смело пускается в море к острову Ретуссари (Котлин), лежащему на пути к будущему Петербургу. Он лично промеряет фарватер и закладывает крепость Кроншлот. В следующем году, после взятия Тарту и Нарвы, наступает время и появляются возможности для строительства крупных линейных кораблей, способных сразиться со шведскими. Отсутствие достойной морской победы неослабно тревожило Петра...
Петр, считавший себя на службе, время от времени отличал себя сухопутными и морскими чинами. Так, после победы под Полтавой, увенчанный чином генерал-лейтенанта и шаутбенахта, Петр тем не менее просит именовать себя «корабельным контр-адмиралом».
«Мне чин третьего флагмана объявили, которого еще не заслужил во оной службе, но молю Господа, дабы даровал оный чин також заслужить как и на сухом пути».
Даже в 1713 году, когда Петр стал полным генералом, он все еще контр-адмирал и с борта корабля пишет жене Екатерине: «...на степи пожалован во флагманы, а на море в генералы». Но последующие громкие победы на море привели к желаемому: Петр достиг высшего в своей карьере чина вице-адмирала — второго флагмана.
1 мая 1715 года в центре новой столицы на стапеле Адмиралтейства Петр спустил на воду свой третий по счету флагманский корабль — 64-пушечный, двухпалубный линкор «Ингерманланд» и поднял на фор-стеньге свой синий вице-адмиральский флаг с андреевским крестом в крыже. На этом корабле «адмирал синего флага» Петр Михайлов, он же император Петр I, находился во время военных кампаний 1715, 1718, 1719 и 1721 годов. Еще этот корабль был флагманом соединенного англо-голландско-датско-русского флота, плававшего на Балтике под штандартом Петра...
Усилиями Петра I и его соратников, неисчислимыми жертвами россиян всего за 30 лет царство бородатых крестьян превратилось в великую империю с новой столицей и с самым могучим на Балтике флотом. К 1721 году уже была превышена мощь шведского флота по числу корабельных орудий. Всего же за 30 лет было построено 111 линейных кораблей, 38 фрегатов, 60 бригантин, 67 галер и множество других судов. Новые крепости стали прочной опорой флоту на Балтийском море.
«Петр I, — доносил своему королю французский посол Кампредон, — один из северных государей в состоянии заставить уважать свой флаг...»
Василий Галенко, штурман дальнего плавания
Журнал «Вокруг Света»: Корабли, флаги и крепости... Часть I [1]
Журнал «Вокруг Света»: Корабли, флаги и крепости... Часть II [2]
Ссылки:
[1] http://www.vokrugsveta.ru/vs/article/1222/
[2] http://www.vokrugsveta.ru/vs/article/1250/