4 ноября граждане России отметили День народного единства – праздник относительно новый, учрежденный федеральным законом только в декабре 2004 г. Основанием для выбора даты послужили события 1612 года. Тогда воинское ополчение под предводительством князя Дмитрия Пожарского и купца Кузьмы Минина изгнало из Москвы польские отряды, положив тем самым начало выходу России из длительного общенационального кризиса.
Этот кризис, который современники нарекли «Смутой» и «Великим разорением», был сложнейшим комплексом политических столкновений, нападений извне и мятежей внутри страны, интриг в высших сферах власти и народных бунтов. Многим очевидцам и участникам событий казалось, что для страны настали воистину последние дни. Один их средневековых русских литераторов с неподдельной болью восклицал: «Какой источник наполнит пучину слез рыдания нашего и стонов? О, какие беды и горести довелось увидеть очам нашим!» [ 1 ]
Впрочем, Смутное время будоражило воображение не только современников. Неслучайно три века спустя лидер белого движения генерал А. И. Деникин назвал свою книгу о событиях 1917-1921 гг. «Очерки Русской Смуты». О Смутном времени писали блестящие литераторы (вспомним хотя бы «Бориса Годунова» А. С. Пушкина), многочисленные историки.
Тем не менее, очень многие аспекты этого события остаются плохо известными до сих пор, многое в общественном сознании окутано мифами. Предлагаемая серия статей представляет собой попытку в самых общих чертах познакомить читателей с непростым периодом отечественной истории.
Правление Ивана IV Грозного с его чудовищным террором опричнины и неудачной Ливонской войной, привело к разорению страны. Многие города и селения запустели, обезлюдели, их жители либо вымерли, либо бежали на окраины государства. В Пскове, Коломне, Муроме и других городах до 94% посадских (городских) дворов стояли пустыми.
В сложившихся условиях правительство не могло обеспечить поместьями служилую знать: дворян и так называемых «детей боярских». Эта проблема в свою очередь означала неизбежное падение обороноспособности страны, ибо дворянское ополчение составляло важнейшую часть вооруженных сил. Приходилось идти на различные ухищрения.
Дворян, традиционно сражавшихся в качестве конницы, зачисляли в пешие «пищальники» и «самопальники» (воины с огнестрельным оружием), снабжали крохотными наделами в половину или четверть нормы.
Кризис также больно ударил по крестьянству – правительство всячески ограничивало его права, и без того немногочисленные. Среди прочего, подвергалось ограничениям право крестьян на переход от одного владельца к другому (знаменитый «Юрьев день»).
Экономические и социальные проблемы сопровождались проблемами в правящей династии. После смерти Ивана IV престол перешел к его сыну от первого брака Федору. Это был слабовольный и болезненный человек, который мало интересовался делами государства. Реальная власть сосредоточилась в руках царского шурина (брата царицы) Бориса Годунова, напротив, обладавшего всеми качествами незаурядного политика.
Действуя от лица Федора, Борис Годунов решил несколько серьезных, важных для страны задач. Так, в результате победоносной войны со Швецией (1590-1593) Россия смогла вернуть себе часть земель, утраченных в правление Ивана IV. Во главе русской церкви встал собственный патриарх (ранее ее возглавлял митрополит). Тем не менее, в глазах родовитого боярства Годунов оставался «худородным» выскочкой.
Фактическим наследником Федора являлся его сводный брат царевич Дмитрий, родившийся от седьмого, последнего брака Ивана IV. Однако всего на девятом году жизни (в мае 1591 г.) Дмитрий погиб при весьма загадочных обстоятельствах. Несчастного ребенка нашли зарезанным во дворе его терема в г. Угличе. По официальной, правительственной версии, царевич случайно закололся ножом во время игры в «тычку». Такое объяснение вовсе не было нелепым: Дмитрий страдал эпилепсией («падучей»), чреватой приступами, во время которых человек теряет контроль над собой. В народе, однако, распространились слухи, что ребенка убили и, возможно, по приказу Годунова. Многие современные историки считают, что молва возвела на Бориса напраслину.
Едва ли этот мальчик мог стать «добрым царем», о котором искони мечтал (а неких иных формах мечтает и поныне) народ. Современники сообщают, что царевич любил своеобразные забавы. Зимой он приказывал своим слугам лепить снеговиков, которым затем сшибал игрушечной саблей «головы», называя фамилии знатнейших боярских родов. И все же «лютая смерть» ребенка, естественно, вызывала сочувствие, а его имя быстро окутали легенды.
Новый монарх произнес во время коронации непредусмотренную ритуалом речь. Он клялся, что в его царстве отныне не будет нищих и бедных, обещал поделиться, если нужно, с подданными «последней рубахой». Затем был устроен роскошный пир. В Кремле для простого народа выставили огромные чаны с хмельным медом и пивом. Служилым людям по всей стране спешно раздавали жалованье. Столичное купечество на два года освободили от всех пошлин.
Вскоре Годунов показал себя не только щедрым, но и целеустремленным, энергичным политиком. Чрезвычайно активно стали развиваться дипломатические и торговые отношения с иностранными державами: Данией, Англией, Швецией. Царь Борис прекрасно понимал значение науки, стремился приобщить страну к новейшим достижениям Европы. Задолго до Петра I он стал направлять русских юношей для обучения за рубеж [ 2 ]. Одновременно в Россию приглашались иностранные ученые, строители, мастеровые, медики. Современники сообщают, что Годунов даже намеревался открыть на Руси университет, но столкнулся с противодействием духовенства. В Москве велось активное строительство, развивалась благотворительность.
И все же создать царство всеобщего благоденствия, как было обещано при коронации, Годунов не мог. Положение широких слоев населения оставалось тяжелым. Верхи боярской аристократии практически сразу начали интриговать против избранного царя. Более прочих усердствовали родственники первой жены Ивана Грозного, Романовы, которые сами претендовали на венец Мономаха. Мягкость Бориса, особенно заметная в сравнении с дикими расправами Ивана Грозного, лишь распаляла его недоброжелателей.
К несчастью, судьба не благоволила к Годунову. В самом начале XVII столетия на Россию обрушились природные катаклизмы. Лето 1601 г. выдалось на редкость холодным и дождливым. Хлеб на полях не вызрел, а ранние заморозки сгубили урожай окончательно. В 1602 г. холода повторились. Два неурожая подряд привели к страшным последствиям. В стране начался голод. В пищу пошла древесная кора и трава. Собаки и кошки были выловлены и съедены. Землевладельцы гнали прочь своих слуг-холопов, которых не желали или не могли кормить. Крестьяне покидали деревни, бродяжничали и нищенствовали.
Дело дошло до каннибализма. Немецкий наемник на русской службе Конрад Буссов сообщает в своей «Московской хронике» чудовищные подробности: «Истинная правда, что я собственными глазами видел, как люди лежали на улицах и, подобно скоту, пожирали летом траву, а зимой сено. Некоторые были уже мертвы, у них изо рта торчали сено и навоз… Не сосчитать, сколько детей было убито, зарезано, сварено родителями, родителей – детьми, гостей – хозяевами и, наоборот, хозяев – гостями… Путешественник в то время должен был остерегаться того, у кого он останавливался на ночлег» [ 3 ].
Правительство Бориса Годунова пыталось бороться с голодом. Населению раздавали зерно из царских житниц, в Москве – даже готовые пироги и калачи, помогали деньгами.
Переломить ситуацию, однако, не удалось. Голод привел к социальным потрясениям. Резко возросло число краж, грабежей, убийств. В 1603 г. вспыхнуло настоящее восстание, во главе которого встал некий Хлопко, происходивший, судя по прозвищу, из самого бесправного холопьего сословия. С большим трудом правительству удалось подавить мятеж.
Так оно и получилось, когда в Речи Посполитой (объединенном государстве Польши и Литвы) объявился некий молодой человек, провозгласивший себя царевичем Дмитрием. По устоявшейся традиции, принято считать, что под личиной сына Грозного скрывался беглый монах Григорий Отрепьев, но безусловных доказательств тому не найдено. Крупнейший специалист по истории XVII в. С. Ф. Платонов вообще полагал, что вопрос о личности самозванца не поддается решению.
Впрочем, версия об Отрепьеве весьма логична, учитывая биографию этого персонажа. Григорий («Юшка») Отрепьев происходил из небогатой дворянской семьи, карьеру начал в качестве добровольного слуги в доме бояр Романовых и в монахи попал, видимо, из-за гонений на своих хозяев.
Сначала новоиспеченный чернец скитался по провинциальным монастырям, но потом как-то смог перебраться в прославленный Чудов монастырь в Москве. Там его приметил патриарх Иов и взял на свой двор «для книжного письма» [ 4 ]. Подобная служба означала, что Отрепьев имел возможность познакомиться с настроениями самой верхушки русского общества, проникнуться духом придворных интриг.
Интересный рассказ о первых шагах авантюриста за рубежом содержится в хронике Конрада Буссова. Он якобы устроился слугой к знатному аристократу Адаму Вишневецкому. То ли случайно, то ли намеренно Гришка однажды совершил ошибку: подал Вишневецкому не то, что требовалось. Скорый на расправу князь тут же отвесил слуге пару затрещин и обругал его «сукиным сыном». Тогда юноша стал плакать, приговаривая «Знал бы ты, князь Адам, кто я такой, так не обзывал бы меня сукиным сыном, а тем более не бил бы меня по шеям из-за такой малости…». Князь, разумеется, спросил: «Кто же ты?». И услышал увлекательный рассказ о царственном происхождении, чудесном спасении из Углича и правах на русский престол [ 5 ].
Трудно сказать, так ли «объявил себя» самозванец в реальности. Однако покровителя Лжедмитрий I (как станут называть авантюриста впоследствии) избрал явно обдуманно. Князь Адам Вишневецкий слыл человеком дерзким, пьяницей и смутьяном. К тому же он принадлежал к роду с русскими корнями, исповедовал православие и имел земли на границах России, из-за которых постоянно конфликтовал с московским правительством. Неудивительно, что Вишневецкий охотно признал притязания Лжедмитрия.
В Москве известие о появлении самозванца вызвала большую тревогу. Борис Годунов даже предложил Вишневецкому за выдачу вора солидное вознаграждение, но согласия не добился. Для того, чтобы лучше объяснить последующие события, следует сказать несколько слов о ситуации в польско-литовских землях.
В 1587 г. королем Речи Посполитой стал Сигизмунд III, сын шведского короля Юхана III и Екатерины Ягеллонки, дочери польского короля Сигизмунда Старого. Его кандидатура, однако, пришлась по сердцу далеко не всем. Часть аристократии хотела видеть на престоле кого-нибудь из императорской фамилии Габсбургов, часть кого-то из польских магнатов. В результате практически всё своё царствование Сигизмунд был вынужден бороться с мятежами и заговорами.
Ситуация осложнялась религиозными и национальными противоречиями. Являясь фанатичным католиком, монарх наводнил страну иезуитами, всячески притеснял последователей других конфессий, а их в Речи Посполитой было немало – протестанты, православные, ариане. Нередко на борьбу с властью поднимались белорусы и украинцы, ударной силой которых служило запорожское казачество. Менее чем за десять лет до появления самозванца по Украине прокатился мощный казачий мятеж под предводительством Наливайко.
Много лучшего оставляло желать международное положение страны. В 1600 г. вспыхнула война со Швецией, причинами которой явились как соперничество за земли Прибалтики, так и претензии Сигизмунда на шведский престол.
В начале июня 1604 г. представители короля и Лжедмитрий подписали в Самборе секретный договор. Самозванец обещал, после возвращения на «отчий престол», уступить польской короне Чернигово-Северскую землю с Черниговом, Путивлем и другими городами. Он также обещал жениться на дочери Юрия Мнишка, Марине, а в качестве дара «преподносил» ей Новгород и Псков в вечное владение. По-видимому, претендент на русский престол втайне принял католичество.
Против помощи Лжедмитирию решительно выступал коронный гетман, сподвижник покойного Батория, Ян Замойский, который презрительно именовал претензии самозванца «Плавтовой комедией». Однако сторонники похода быстро навербовали на частные средства наемное войско. К тому же готовность поддержать «истинного царя» выразили донские казаки, направившие в Польшу своих послов, и небольшое количество русских, бежавших под защиту короля еще во времена Ивана Грозного.
В октябре 1604 г. небольшая армия самозванца вступила в пределы Российского государства. Лжедмитрий I решил наступать на Москву не по краткой дороге – через Смоленск, а кружным путем – через Чернигов. В Чернигово-Северской земле не было таких мощных крепостей, как Смоленская. Вообще, с военной точки зрения экспедиция имела мало шансов на успех. У самозванца не было ни осадной артиллерии, ни достаточного количества войск в целом. Однако сразу же после вторжения в его пользу начал активно «работать» социальный фактор. Слишком многие люди жаждали перемен, страдали от тягот жизни и ненавидели правящую династию.
В первой же крепости на пути самозванца, Монастыревском остроге (Монастырево) вспыхнуло восстание. Жители связали воевод и выдали их казакам из войска самозванца. Таким же образом в руки Лжедмитрия попал Чернигов. Как сообщает анонимный автор «Сказания о Гришке Отрепьеве»: «…Смутишася черные люди (беднота – А. М.) и перевязаша воевод» [ 6 ]. За Черниговом сдался Путивль – ключевой пункт обороны Северской земли.
Обеспокоенный Борис Годунов отправил против самозванца несколько военных отрядов. 21 января 1605 г. под селом Добрыничи царский воевода Мстиславский нанес самозванцу сокрушительное поражение. Самозванец едва избежал плена и укрылся в г. Рыльске. Царские воеводы захватили множество пленных. Поляков отправили под конвоем в Москву, а соотечественников, перешедших к самозванцу, казнили. Современник, голландский купец Исаак Масса, сообщает: «…Главный воевода Мстиславский повелел всех пленных, которые были казаками из Московии, рубить саблями, вешать на деревьях, расстреливать и некоторых спускать под лед…» [ 7 ].
Затем началось опустошение мятежных сел. В Камарицкой волости, как рассказывает К. Буссов, крестьян, их жен и детей вешали за ноги на ветвях деревьев, а потом «стреляли в них из луков и пищалей, так что на это было прискорбно и жалко смотреть» [ 8 ].
Казалось бы, с авантюрой Лжедмитрия покончено. Однако очень быстро выяснилось, что это не так. Под знамена авантюриста стекались новые толпы мятежников. Восстание охватило весь юг страны, где против правительства поднялись гарнизоны пограничных крепостей. Сторонники самозванца засели в городке Кромы (ныне поселок в Орловской области) и отражали все попытки царских войск овладеть им. Особенно стойко сражались донские казаки атамана Корелы, отличавшиеся к тому же чисто казачьим куражом. Они не только метко стреляли по врагу, но осыпали его насмешками, бражничали, веселились напропалую. Современник пишет, что на городские укрепления «часто выходила потаскуха в чем мать родила, которая пела поносные песни о московских воеводах…» [ 9 ].
Видимо, тогда родились присловья, характеризующие порубежные городки далеко не лучшим образом: «Кромы – первые воры, Ливны – ворами дивны, Елец – всем ворам отец». Слово «вор» на языке XVII в. означало вовсе не специалиста по кражам, а крупного преступника, бунтаря или изменника.
Правительство отвечало на мятеж новыми репрессиями. Но расправы не могли придать властям уверенности в себе. Борис Годунов явно пал духом. По словам И. Массы, он «почти лишился рассудка и не знал, верить ли ему, что Дмитрий жив или что умер» [ 10 ]. Царь стал подозрителен и нелюдим. Раньше он охотно занимался благотворительностью, теперь челобитчиков, пытавшихся вручить свои прошения, государева охрана гнала прочь палками [ 11 ] . Борис часто обращался к прорицателям, искал помощи у юродивых.
Душевные терзания подорвали здоровье царя. 13 апреля 1605 г. он скоропостижно скончался. И русские, и иностранные авторы сообщают, что Борису стало худо после обеда, и несчастный правитель едва успел пройти обряд пострижения в иноки, как это делали многие русские государи, чувствуя приближение смерти. Близкий ко двору французский наемник Ж. Маржарет видел причину смерти в апоплексическом ударе (инсульте) [ 12 ] , но бытовало мнение и о самоубийстве посредством яда [ 13 ] .
Престол унаследовал юный сын царя – Федор, которого, естественно, поддерживали многочисленные родственники, буквально наводнившие Боярскую Думу. В главных городах страны без всяких затруднений прошла присяга новому государю. Присягнул ему и Псков.
1 Плач о пленении и конечном разорении Московского государства // Памятники литературы Древней Руси: Конец XVI – начало XVII веков. М.: Художественная литература. 1987. С. 131.
2 См.: Арсеньев А.В. История посылки первых русских студентов за границу при Борисе Годунове. СПб., 1887.
3 Буссов Конрад. Московская хроника. 1584-1613. М.-Л., 1961. С. 97.
4 Скрынников Р. Г. Россия в начале XVII в. «Смута». М., 1988. С. 85-90.
5 Буссов Конрад. Московская хроника. 1584-1613. М.-Л., 1961. С. 94.
6 Цитируется по: Скрынников Р.Г. Россия в начале XVII в. «Смута». М., 1988. С. 146.
7 Масса Исаак. Краткое известие о Московии в начале XVII в. М., 1936. С. 90.
8 Буссов Конрад. Московская хроника. 1584-1613. М.-Л., 1961. С. 102.
9 Масса Исаак. Краткое известие о Московии в начале XVII в. М., 1936. С. 94
10 Масса Исаак. Краткое известие о Московии в начале XVII в. М., 1936. С. 97.
11 Там же. С. 99.
12 Жак Маржерет. Состояние Российской империи и великого княжества Московии // Россия XV-XVII вв. глазами иностранцев. Л., 1986. С. 267.
13 Масса Исаак. Краткое известие о Московии в начале XVII в. М., 1936. С. 97.Душой заговора стали братья Василий и Иван Голицыны, принадлежавшие к старинному и богатому роду. Они установили контакты с воеводой Петром Басмановым, который руководил царской армией, осаждавшей Кромы, и стали убеждать его принять сторону «истинного царя» Басманов ранее верно служил Борису Годунову, но основой этой верности была только личная выгода. После присяги юному Федору он получил менее высокий ранг, чем рассчитывал, был поставлен в «Разрядной росписи» ниже другого воеводы, Андрея Телятевского.
Местнические споры, надо заметить, являлись непременным и повседневным атрибутом жизни русской аристократии XVI-первой половины XVII вв. По сообщению русского источника, Басманов, когда ему прочли «Роспись», разрыдался, а потом стал кричать: «…Ныне Семен Годунов (боярин, троюродный брат царя Бориса – А. М.) выдает меня зятю свому в холопи князю Ондрею Телятевскому, и я не хочю жив бытии, смерть приму лутче тово позору» [ 14 ]. Неудивительно, что Басманов охотно принял предложение заговорщиков.
Еще одним активным участником заговора являлся рязанский дворянин Прокопий Ляпунов, человек незнатный, но очень храбрый и деятельный. Дворянство вообще крайне неприязненно относилось к богатому боярству и жаждало всяческих перемен.
Как свидетельствует русский источник, Голицыны и Басманов развернули в войске настоящую агитацию в пользу Лжедмитрия. Среди прочих, ему удалось привлечь на свою сторону дворян из Рязани, а также новгородских, псковских и великолукских дворян, которые тайно «крест Ростриге целовали» (клялись в верности самозванцу) [ 15 ].
7 мая 1605 г., перед рассветом, заговорщики подняли в лагере под Кромами мятеж. По условленному сигналу защитники города предприняли вылазку, а их союзники в царском войске подожгли лагерь. И. Масса рассказывает со слов очевидцев, что началось дикое смятение. Никто «не мог уразуметь, как и каким образом это случилось и не знали, кто враг и кто друг…» [ 16 ]. Нападавшие, впрочем, сознательно не применяли оружия, да в том и не было нужды. Деморализованные ратники обратились в бегство («плещи даша и побегоша»), а вышедшие из Кром донские казаки атамана Корелы гнали их, как скот, плетьми [ 17 ].
Разогнав сторонников Годунова, заговорщики отправили послов в Путивль к самозванцу. В ответ под Кромы прибыл один из соратников Лжедмитрия, князь Борис Лыков, который привел войско к присяге «царю Дмитрию». Некоторые воеводы (А. Тялетевский, М. Катырев, В. Морозов и др.) бежали из-под Кром в Москву.
Переворот под Кромами привлек на сторону Лжедмитрия множество сторонников. Прибывали подкрепления из Польши, подходили отряды казаков, дворян, восставших горожан и крестьян. Агенты самозванца разъезжали по городам, распространяли «прелестные письма» (прокламации). Войско авантюриста быстро двигалось к Москве. 31 мая 1605 г. его авангард встал лагерем совсем недалеко от столицы.
Москву охватило волнение, в котором, как и прежде, переплетались чаяния народных масс и интриги боярства. Эмиссары самозванца, бояре Наум Плещеев и Гаврила Пушкин, проникли в столицу. На Красной площади они открыто прочли толпе послание «царя Дмитрия». «Истинный государь» клеймил Годуновых и обещал всем и всё. Боярам гарантировалась сохранность их вотчин, «честь и повышенье», дворянам и служилым людям – новые пожалованья, купцам – облегчение налогового бремени. Народ кинулся громить тюрьмы и освободил множество лиц, арестованных в разное время за симпатии (истинные или мнимые) к самозванцу.
Мятеж охватил город. Люди осаждали и жгли подворья сторонников и родственников Годуновых, захватили винные погреба. «На дворах в погребах, - отметил летописец, - вина опилися многие люди и померли…» [ 18 ]. Восставшие ворвались в Кремль, где арестовали Федора Годунова.
При всем драматизме, события несли в себе парадокс, на который точно указал историк Р. Г. Скрынников: «Первая выборная земская династия рухнула под напором народных выступлений…» [ 19 ].
Самозванец торжественно вступил в Москву только 20 июня 1605 г., более чем через три недели после мятежа. К тому времени по его приказу были умерщвлены Федор Годунов с матерью. Шведский агент Петр Петрей сообщает, что своими глазами видел на телах убитых следы от веревок, которыми их задушили [ 20 ]. Тем не менее, В. В. Голицын объявил народу: «…Царица и царевич со страстей испиша зелья и помроша» [ 21 ].
18 июля 1605 г. Лжедмитрий торжественно короновался в Успенском соборе в Кремле. Накануне церемонии самозванец встретился с царицей Марфой Нагой, вдовой Ивана IV и матерью настоящего Дмитрия. Марфа сочла за благо «узнать» сына: рыдая, беглый монах и царица обняли друг друга.
Были предприняты также меры для подавления возможной оппозиции в верхах. Большую опасность представлял влиятельный клан бояр Шуйских. Дело в том, что один из его представителей, Василий Иванович Шуйский, еще при царе Федоре Иоанновиче, вел следствие по делу о гибели Дмитрия. Он прекрасно знал: истинный царевич мертв, поэтому к самозванцу относился с презрением. Видимо, боярину пришла идея организовать новый заговор и низвергнуть Лжедмитрия. Любопытно, что о правах Шуйских на престол в Польше неоднократно говорил Ян Замойский.
Самозванец решил нанести упреждающий удар. Василия Шуйского арестовали и обвинили в измене. Однако казнь знатного боярина была чревата конфликтом с московской аристократией. Поэтому относительно «главного изменника» дело ограничилось своеобразным спектаклем. Швед П. Петрей описывает его следующим образом: «…князя Василия Шуйского, Лжедимитрий велел пытать и славно отделать розгами, после чего он был предан суду и приговорен к смерти: привели его на площадь, прочитали приговор за его вину; уже голова его положена, как следует, на плаху и палач должен был сделать удар секирой, вдруг кто-то бежит во всю прыть из Кремля от Димитрия, машет рукой, кричит что есть мочи, чтобы палач остановился; прибежавши, сказал, что царь и великий князь всея России дарует жизнь этому Шуйскому и милует его, ради высокого его происхождения и для того еще, чтобы он исправился и не повторял больше таких затей» [ 22 ].
Положение Лжедмитрия I в Москве оказалось очень неустойчивым. Разумеется, он не мог выполнить обещания, данные королю Сигизмунду III, и всячески от них открещивался. Более того, авантюрист повел себя по отношению к прежним покровителям вызывающе, требовал, чтобы поляки титуловали его «императором», даже установил контакты с врагами короля в Польше. Желая завоевать симпатии московской аристократии, он дистанцировался от рядовых своих приверженцев. Из войска «выбили» холопов, крестьян, посадских людей, удалили из Москвы казаков. Тем не менее, кое-что для народных низов царь все-таки был вынужден сделать. Так, в январе 1606 г. около четверти холопов, попавших в кабалу в начале века, получили свободу.
Большой урон авторитету самозванца наносили его личные качества. Дорвавшись до власти, узурпатор придавался буйным оргиям и разврату. Жертвами его страсти становились девушки, замужние женщины, монахини. Ко всему прочему, царь очень часто не смог скрыть пренебрежения к старинным русским обычаям. Это обстоятельство впоследствии стало поводом, для предположений, что самозванец не был русским. Против такой точки зрения высказывался (и очень убедительно) еще знавший царевича Ж. Маржерет [ 23 ]. Другое дело, что Лжедмитрий, побывав за границей, явно проникся западными обычаями и отдавал им предпочтение.
Ситуация стала особенно напряженной, когда в Москву с большой свитой прибыла невеста Лжедмитрия, Марина Мнишек. Столицу наводнило множество поляков и литовцев. В большинстве своем это были совсем не те люди, которые сражались против войск Годунова, но вели они себя очень высокомерно, всячески оскорбляли местных жителей. Кстати, обосновался в Москве и старый покровитель Лжедмитрия, Адам Вишневецкий.
Поляки вызывали у москвичей крайнее раздражение. И дело было не только в обидах. Само присутствие чужеземцев, их непривычные обычаи казались жителям «Третьего Рима» отвратительными и оскорбительными. Очень задели русских людей многочисленные ошибки Марины при выполнении сложных православных обрядов. Невероятным казалось, что царь танцует со своей супругой. Русские вельможи могли смотреть на пляски скоморохов, но никак не плясать сами. Мелочное раздражение наслаивалось на большие обиды, копилась ненависть к иноземцам.
Между тем, в различных районах страны постоянно возникали новые волнения. Ходили самые невероятные слухи. Рассказывали даже, что Борис Годунов только «сказался мертвым», что он жив и бежал за рубеж. Еще в 1605 г. объявился некий самозванец, называвший себя сыном царя Федора Ивановича Петром. В действительности, это был посадский человек из Мурома, Илья (Илейка), некоторое время служивший в казаках на Тереке. Илейке удалось привлечь на свою сторону немало волжских и терских казаков. Лжедмитрий попытался установить с «царственным братом» контакты, направил к нему посла, но успеха не добился. Отряды Лжепетра громили купеческие караваны, нападали на боярские вотчины.
Ошибками и просчетами Лжедмитрия умело воспользовались его враги. Униженные, но не сломленные Шуйские затеяли новый заговор.
17 мая 1606 г., явно не без их участия, в Москве вспыхнул мятеж. Внезапно на колокольнях ударил набат. Бояре обратились к собравшейся толпе с призывом бить поляков, которые якобы хотят убить государя. Ненависть москвичей к «ляхам» давно ждала повода вырваться наружу. Повсеместно началось избиение поляков. Исаак Масса рассказывал: «Даже маленькие дети и юноши и все, кто только был в Москве, бежали с луками, стрелами, ружьями, топорами, саблями, копьями и дубинами, крича: «Бейте поляков, тащите все, что у них есть!» [ 24 ]. Москвичи перегородили бревнами улицы города и не дали ротам наемников, которые уже построились в боевой порядок поблизости от Кремля, вмешаться в события.
Избивая поляков, многие москвичи полагали, что спасают царя. В реальности же они его безнадежно губили. Группа заговорщиков ворвалась в Кремль. На Красном крыльце царского дворца дорогу им преградил хранивший верность самозванцу Басманов, но один из руководителей мятежа, М. Татищев, ударил воеводу ножом. Убийство послужило сигналом для штурма.
Лжедмитрий метался по дворцу, потом выпрыгнул в окно, но впопыхах сделал это неумело и сломал ногу. Искалеченного царя подобрали стрельцы, которые готовы были защитить его от заговорщиков. Однако силы оказались неравны. Стрельцы сдались, Лжедмитрий попал в руки врагов. Один из заговорщиков, Иван Голицын, тот самый, который всего год назад поднимал за самозванца царское войско под Кромами, сообщил толпе, что царица Марфа Нагая отреклась от лжецаря и не считает его своим сыном. После этого заговорщики накинулись на поверженного Лжедмитрия и убили его.
Тело несчастного временщика вытащили на площадь, на Лобное место. Рядом бросили труп Басманова. Католический священник Ян Велевицкий сообщает в своих записках: «…Заговорщики потащили труп Димитрия и положили его на стол (каменную степень – А. М.), чтобы каждый мог его видеть, ругаться над ним и поносить его. У ног Димитрия они положили труп Басманова, верного его приверженца, также нагой, и также чтобы каждый мог смеяться над ним; потом, приставив стражу, оставили оба трупа на этом месте» [ 25 ].
Тем временем, по городу убивали поляков, а заодно и других прочих иноземцев. Иссак Масса дает весьма впечатляющее описание погромов и насилий. Некий итальянец Челари, уже обобранный дочиста, помедлил отдать рубаху, «чтобы было чем прикрыть стыд». Грабители «вонзили ему нож в живот, так что он пал мертвым, и с него сняли рубашку» [ 26 ]. Смертельные ранения получили слуги голландского купца Гольбейна, погиб брабантец Марот и др.
Ужасная судьба ожидала придворных дам Марины Мнишек. «Молодые гофмейстерины, - пишет Масса, - были донага ограблены и обесчещены…, вели их нагими по улицам, наносили им всевозможные оскорбления и совершали над ними все непотребства» [ 27 ]. Сама царица, однако, сохранила и жизнь, и честь. Заговорщики ограничились ее арестом.
Успокоить взбаламученную мятежами страну было, однако, гораздо сложнее, чем свергнуть Лжедмитрия. В южных и юго-западных городах и уездах в июне 1606 г. снова поднялись на борьбу казаки, служилые люди, холопы, крестьяне. Восставшие не признавали воевод Шуйского, грабили «прожиточных», то есть богатых, людей и делили их имущество. Лозунгом движения вновь стала борьба за «истинного» и, следовательно, «милостивого» царя. Несмотря на гибель Лжедмитрия, ходили толки о вторичном (из Москвы) спасении государя, о его намерениях помочь простому люду.
Оружие против правительства подняли также многие дворяне, не ожидавшие от «боярского царя» ничего хорошего. Знакомый нам Прокопий Ляпунов начал сколачивать отряды на Рязанщине, мелкий помещик Истома Пашков – в Путивле.
Вскоре в Путивль прибыл с Украины с отрядом запорожских казаков атаман Иван Болотников. То был человек незаурядный, о жизни которого можно было бы написать увлекательнейший роман. Болотников состоял в холопах у князя А. Телятевского, ходил вместе с ним в боевые походы, попал в плен к крымским татарам и был продан ими в Турцию. Турки сделали его гребцом на галере – страшная участь, сулившая скорую смерть. К счастью, на галеру напал в открытом море вражеский корабль, освободивший рабов. Болотников попал в Венецию, оттуда перебрался в Венгрию, потом – в Германию и, наконец, - в Речь Посполитую. Здесь он повстречался с неким Молчановым, который назвался «царем Дмитрием» и предложил бывшему холопу стать его воеводой.
И. И. Болотников оказался превосходным военным организатором. Иностранцы, побывавшие в то время на Руси, не могли скрыть восхищения отвагой, энергией, благородством и честностью атамана. Собрав мощное войско, он развернул наступление на Москву. К столице также двигались отряды И. Пашкова и П. Ляпунова. 1 ноября 1606 г. Пашков и Болотников соединились в селе Коломенском, совсем рядом с Москвой.
Василий Шуйский, тем не мене, смог подтянуть подкрепления. Командовали правительственным войском родственники царя: брат Иван Шуйский и молодой племянник Михаил Скопин-Шуйский.
2 декабря у деревни Котлы состоялось сражение, в разгар которого Истома Пашков со своим отрядом перешел на сторону царских воевод. Не ожидавшие измены повстанцы потерпели поражение.
Болотников с остатками своего войска укрылся в Калуге. Во время последующей осады повстанцы продемонстрировали отличное знание военной науки. Когда царские ратники засыпали ров и придвинули к стенам Калуги «примет» (подвижной вал) из бревен и хвороста, болотниковцы сделали подкоп, с помощью которого взорвали примет с поднявшимися на него воинами. В стане Шуйского началась паника. Смелая вылазка из крепости довершила успех осажденных. В руки И. Болотникова попала вся осадная артиллерия и много добычи.
Московское правительство вновь оказалось перед угрозой гибели. Ситуация была тем более опасная, что свои действия активизировал самозваный царевич Петр. К новому претенденту на престол устремились всяческие честолюбцы, в том числе весьма знатные. Среди таковых оказался князь Андрей Телятевский, бывший хозяин И. Болотникова и один из врагов Лжедмитрия I.
А. Телятевский, по приказу Лжепетра, двинулся с отрядом запорожских и донских казаков на выручку осажденной Калуге. По пути он разгромил крупное царское войско, а также отряды Истомы Пашкова.
Таковы были парадоксы гражданской войны. Беглый холоп, воевода одного лже-царя действовал в союзе со своим бывшим хозяином, воеводой другого лже-царя против недавних союзников. Впрочем, многим современникам казалось, что альянс сына Ивана Грозного Дмитрия (от лица которого действовал Болотников) и внука того же царя Петра – дело понятное, так сказать, семейное.
Пленных болотниковцев разослали по русским городам. Около 400 человек, по сообщению летописца, попали в Псков. Горожане встретили их с явным сочувствием: поили, кормили, одевали и плакали, на них глядя. Конечно, речь здесь скорее о милосердии, но можно предположить также, что правительство Василия Шуйского большой симпатии значительной части горожан не внушало.
Основания для неприязни у псковичей были, и весьма веские. В 1607 г. Василий Шуйский задумал получить от Пскова денежное «вспоможение» в 900 рублей: царю требовались деньги на борьбу с многочисленными врагами. Псковский воевода П. Н. Шереметев с богатыми купцами организовали сбор со всех горожан, включая бедноту и вдов. Прекрасно сознавая, что у «малых людей» подобная уравнительная практика вызывает недовольство, воевода послал в Москву с деньгами именно наиболее упорных своих противников, одновременно направив царю послание, в котором говорилось об их «измене». История сохранила имена посланцев, звучащие весьма колоритно: Самсон Тифинец, Федор Умойся-Грязью, Ерема Сыромятник, Овсейка Ржов, Илюшка Мясник. Несчастные псковичи были арестованы уже в Новгороде и доставлены в столицу как преступники. Не попал под арест только Ерема, имя которого умышленно или случайно пропустили в грамоте. Он вернулся в Псков с вестью о том, что товарищей взяли «под караул».
Василий Шуйский распорядился казнить псковичей, но за них заступились земляки, служившие в Москве стрельцами. Тем временем в самом Пскове начались волнения. В этой ситуации правительство пошло на попятную, отпустив узников. Понятно, однако, какие чувства отныне испытывали к царю рядовые жители Пскова.
Поражение восставших в Туле, гибель их главных предводителей вовсе не означала конца гражданской войны. Даже после ухода Болотникова в Тулу жители Калуги не пускали к себе царских воевод, сидели в осаде. Их примеру следовали Астрахань, Зарайск, Ряжск, Пронск и другие города.
Ситуацией поспешили воспользоваться новые авантюристы. Страну охватила настоящая эпидемия самозванчества. С. М. Соловьев писал по этому поводу: «…Козакам понравились самозванцы: в Астрахани объявился царевич Август, потом князь Иван, сказался сыном Грозного от Колтовской; там же явился третий царевич Лаврентий, сказался внуком Грозного от царевича Ивана; в степных юртах явились: царевич Федор, царевич Клементий, царевич Савелий, царевич Семен, царевич Василий, царевич Ерошка, царевич Гаврилка, царевич Мартынка – все сыновья царя Федора Иоанновича» [ 28 ].
14 Белокуров С. А. Разрядные списки за Смутное время. М., 1907. С. 200.
15 Скрынников Р. Г. Россия в начале XVII в. «Смута». М., 1988. С. 196.
16 Масса Исаак. Краткое известие о Московии в начале XVII в. М., 1936. С. 101-103.
17 Скрынников Р.Г. Россия в начале XVII в. «Смута». М., 1988. С. 200.
18 Попов А.Н. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в Хронографы русской редакции. М., 1869. С.329.
19 Скрынников Р.Г. Россия в начале XVII в. «Смута». М., 1988. С. 213.
20 Петр Петрей. История о великом княжестве Московском // О начале войн и смут в Москве. М., 1997. С. 297.
21 Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). Т. 14. С. 66.
22 Петр Петрей. История о великом княжестве Московском // О начале войн и смут в Москве. М., 1997. С.301.
23 Жак Маржерет. Состояние Российской империи и великого княжества Московии // Россия XV-XVII вв. глазами иностранцев. Л., 1986. С. 279-284.
24 Масса Исаак. Краткое известие о Московии в начале XVII в. М., 1936. С. 138.
25 Иностранцы о древней Москве (Москва XV-XVII вв.). М., 1991. С. 224.
26 Масса Исаак. Краткое известие о Московии в начале XVII в. М., 1936. С. 141.
27 Там же. С. 140.
28 Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Книга IV. Т. 8. М., 1960. С. 483.Одни современники называли его «поповским сыном», другие – наделяли иудейским происхождением, третьи – считали бывшим учителем из Шклова. Известно также, что внешне Лжедмитрий II совсем не походил на первого. Людей, лично видевших «царя Дмитрия» в Стародубе, впрочем, не оказалось, и обман сошел с рук.
Под началом авантюриста довольно быстро собралось целое войско крестьян, холопов, казаков, небогатых дворян. Пришли ему на помощь также небольшие отряды из Польши и Литвы. В сентябре-октябре 1607 гг. Лжедмитрий II захватил Почеп, Белев, Козельск. Никакой помощи осажденной Туле оказано, тем не менее, не было.
Успехи самозванца заинтересовали польскую и литовскую шляхту. В апреле 1608 г. в лагерь Лжедмитрия II под Орлом прибыл князь Роман Ружинский, представитель старинного литовского рода, который нанял для «царевича» большой отряд гусар. Под гусарами в Польше того времени, надо сказать, понималась тяжелая кавалерия, т. е. ударная сила армии. Князь практически силой заставил самозванца дать ему должность гетмана (главнокомандующего). Приехал к Лжедмитрию II также Адам Вишневецкий, но ему пришлось удовольствоваться более скромным рангом конюшего.
11 мая 1608 г. армия самозванца нанесла поражение царским войскам Дмитрия Шуйского и Василия Голицына у городка Болхова (ныне районный центр в Орловской области). Бежавшие с поля боя ратники распускали ужасные слухи, что у «царя Дмитрия» неисчислимое войско. Немало царских воинов попало в плен, но Лжедмитрий II приказал отпустить их. Среди таковых оказались псковские стрельцы во главе с «головой» Афанасием Огибаловым и сотником Матвеем Блаженковым. Показательно, что, когда стрельцы вернулись в Псков, местный воевода Петр Никитич Шереметев приказал посадить названных командиров в тюрьму. Вероятно, он увидел в них сторонников самозванца.
Лжедмитрий II, между тем, решил воспользоваться успехом и стремительно двинулся на Москву. Практически без сопротивления ему сдались Козельск, Калуга, Можайск, Звенигород. В июне 1608 г. войска Лжедмитрия II разбили лагерь в подмосковном селе Тушино (теперь оно находится в черте города).
На помощь самозванцу начали активно подтягивались польские дворяне, изгнанные из Польши после победы короля над участниками очередной шляхетской смуты т. н. «рокоша Зебжидовского». Сигизмунд мог только благодарить Бога за удаление этих буйных смутьянов из Польши и не слишком препятствовал их походам на Русь (впрочем, возможности монарха здесь были очень невелики). Среди «рокошан» наиболее выделялся Александр Лисовский, сколотивший прямо-таки интернациональное войско из поляков, запорожских казаков и русских (в том числе бывших «болотниковцев»). Впрочем, шли к царевичу и влиятельные вельможи, действовавшие явно с одобрения короля, как, например Ян Сапега, родной брат литовского канцлера Льва Сапеги.
В сентябре 1608 г. в Тушино приехала отпущенная из ссылки Марина Мнишек. Несмотря на полное внешнее несходство двух самозванцев, честолюбивая панна «признала» в Лжедмитрии II своего мужа. Старый Юрий Мнишек попытался занять при авантюристе место главного советника, но его весьма быстро окоротил Р. Ружинский. Получив в качестве отступного солидную денежную сумму, Мнишек покинул лагерь, фактически продав дочь авантюристу.
Польские и литовские отряды немилосердно грабили северные и центральные уезды страны, облагали налогом целые города, изымали ценности. Чтобы закрепить свои позиции к северу от Москвы, они в сентябре 1608 г. предприняли попытку захватить Троице-Сергиев монастырь. Однако врага ожидал решительный отпор. Служилые люди, горожане, крестьяне, монахи сражались плечом к плечу. Ни штурмы, ни обстрелы, ни кольцо блокады не сломили стойкости защитников. Осада продолжалась 16 месяцев, однако захватить обитель неприятелю не удалось.
Лжедмитрий II очень быстро превратился в игрушку в руках польских и литовских военачальников. Тем не менее, он оставался символом борьбы против Василия Шуйского, имя его привлекало всех врагов династии. В Тушинском лагере прижился некогда постриженный в монахи Федор Никитич Романов (правда, к тому времени он уже именовался Филаретом и имел митрополичий сан). Подле Филарета сплотилась вся его «перелетевшая» из Москвы родня – Троекуровы, Черкасские, Сицкие. В убежище в Тушино нашел приют «воевода» первого самозванца Григорий Шаховской. Несмотря на бесчинства поляков, представители широких слоев населения также связывали с Лжедмитрием II определенные надежды.
В то время неспокойно было и в самой Москве. Окружение Василия Шуйского все более разочаровывалось в царе. Государь также не доверял приближенным. Сам человек предельно лживый и неискренний, он прекрасно знал цену боярской верности. Поэтому Шуйский сделал ставку на сближение с внешней силой. Он начал переговоры о союзе со Швецией, которая находилась тогда в состоянии войны с Речью Посполитой. Племянник царя, Михаил Скопин-Шуйский, отправился в Новгород для подписания соответствующих соглашений.
Псковичи издавна привыкли относиться к шведам и немцам как к злейшим врагам. Поэтому, когда 1 сентября по городу распространился слух, что приближается отряд шведских наемников, немедленно вспыхнул мятеж. Горожане арестовали Шереметева и открыли ворота отрядам Плещеева. Уже на следующий день, 2 сентября, Псков, включая детей боярских, присягнул Лжедмитрию II. Вскоре из Тушина прибыла новая администрация. Псковским воеводой стал сторонник Лжедмитрия II князь Александр Жирово-Засекин, но ведущую роль играл опытный администратор, дьяк Иван Леонтьевич Луговской.
Новгород, напротив, сохранил верность Василию Шуйскому. 28 февраля 1609 г. Скопин-Шуйский подписал соглашение со шведскими дипломатами. Король Карл IX обязался поставить России 15-тысячное наемное войско. Взамен он получал значительные территории, включая город Корелу. Отряды Скопина соединились с наемниками, которыми командовал шведский аристократ французского происхождения Якоб Делагарди, и двинулись к Москве. В конце апреля авангард русско-шведской армии разгромил высланных ему навстречу из Тушино запорожских казаков. Затем воины Скопина заняли Торопец, Торжок, Порхов, Орешек. Худо пришлось многим тайным сторонникам самозванца. Так, воины М. Скопина-Шуйского обвинили в контактах с неприятелем и убили приехавшего к ним Михаила Татищева, того самого, что участвовал в штурме дворца Лжедмитрия I.
Сторонники Шуйского также одержали верх в ряде поволжских городов. В январе 1609 г. нижегородцы разбили присланный из Тушина отряд, а его предводителя князя Семена Вяземского повесили на городской площади. Затем местный воевода Андрей Алябьев занял Муром и добился перехода на свою сторону Владимира. Русь явно охватил распад. Одни города держали сторону Лжедмитрия, другие – Шуйского, третьи – выжидали или поддерживали иные политические силы.
15 мая 1609 года в Пскове произошел небывалый пожар, затронувший Кремль, где взорвались большие запасы пороха. Как сообщает летописец, городские низы («чернь») и стрельцы обвинили в произошедшем «нарочитых» (т. е. более состоятельных) людей [ 29 ]. Они арестовали некоторых дворян и купцов, заявив им: «Вы город зажгли и погубили, нашего царя (т. е. Дмитрия, Тушинского вора – А. М.) не желая» [ 30 ].
Сам автор летописи, впрочем, не сомневался, что мятежниками двигали вполне меркантильные соображения: «А все это окаянные мятежники…затеяли против добрых людей, чтобы богатство их взять» [ 31 ]. Немалую власть в городе имел некий «мужик простой» Тимофей по прозвищу Кудекуша Трепец, который пытал богатых людей и священников, видимо, из числа противников тушинского режима [ 32 ].
Когда в Новгороде стало известно о событиях в Пскове, оттуда срочно выступил отряд казачьего атамана Тимофея Шарова, служившего Скопину-Шуйскому. В Пскове в то время совсем не было боеприпасов, погиб весь порох, не хватало ружей. Поэтому местные сторонники Лжедмитрия II вышли против новгородцев «заострив колья» [ 33 ]. Отряд Шарова разогнал импровизированное войско, но штурмовать город не решился. Атаман ограничился тем, что спалил Завеличье.
Тем временем М. Скопин-Шуйский, действуя совместно со шведскими военачальниками, наносил тушинцам одно поражение за другим. 18-19 августа 1609 г., под Калязином, ему удалось наголову разгромить войско Яна Сапеги.
Русско-шведский альянс имел, однако, и негативные последствия, ибо дал королю Сигизмунду III формальный повод развернуть против Руси открытую интервенцию. Чтобы подготовить общественное мнение к войне, Сигизмунд III использовал помощь публицистов. Некто Павел Пальчевский напечатал сочинение, в котором рисовал блестящие перспективы завоевания Руси, сравнивая его с покорением испанскими конкистадорами Нового Света.
Известие о подготовке королевского похода самым угнетающим образом подействовало на обитателей Тушинского лагеря. Многие поляки понимали, что самозванец теперь никому не нужен. Участник событий Иосиф Будило вспоминал о нежелании своих сослуживцев продолжать борьбу с русскими войсками. «…Из нашего лагеря от гетмана, - пишет он, - пришло известие, что его величество король приближается к московским границам, поэтому наше рыцарство не желало дольше добывать Скопина с немцами и пришло в лагерь. Оно стало опасаться, чтобы его труд, которому оно отдавалось в течение нескольких лет, не обратился, со вступлением короля, в ничто. С того времени войско перестало работать и слушаться» [ 34 ].
Находившиеся в Тушино поляки послали делегацию под Смоленск к Сигизмунду, король же со своей стороны направил в Тушино свое посольство во главе с паном Станиславом Стадницким. Прибыв под Москву, представители короля даже не удостоили самозванца визита вежливости. Все переговоры они вели со своими соотечественниками. Несчастный самозванец от страха за свою жизнь запил. Собутыльником его стал Адам Вишневецкий, но, однажды Роман Ружинский положил конец пирушкам, от души избив Вишневецкого палкой. Лжедмитрию II гетман и вовсе пригрозил смертью на плахе.
В сложившейся ситуации авантюрист решил бежать от прежних покровителей. Он выбрался из Тушина, спрятавшись в повозке, груженной тесом, и укрылся в Калуге. Население многих подмосковных городков еще верило в «доброго царя» и взяло Лжедмирия II под защиту. Несчастную Марину Мнишек авантюрист попросту бросил. Гордая «царица» обходила шатры, стараясь тронуть солдат своей красотой и слезами. Она, как писал очевидец, «распутно проводила ночи с солдатами в их палатках, забыв стыд и добродетель» [ 35 ].
Уже из Калуги Лжедмитрий II направил во Псков к своим сторонникам «похвальную грамоту». В городе действительно активно действовали сторонники самозванца, но в целом ситуация была не столь однозначной, как виделось из-под Москвы. После ухода отряда Шарова начались расправы со сторонниками Шуйского. Казнями и пытками руководил некий «мужик простой Тимофей».
В июне 1609 г. воевода А. Жирово-Засекин и дьяк Льговский отправили грамоту в Дерпт (ныне Тарту), который в то время находился в руках у поляков. Они просили прислать в Псков наемников для отражения возможного нападения из Новгорода, причем сторонники Шуйского именовались «изменниками» [ 36 ]. В августе того же года вспыхнул очередной мятеж. Стрельцы из числа сторонников Тушинского вора самовольно казнили местного купца Алексея Хозина, что вызвало возмущение уже всего городского населения. Псковичи выгнали стрельцов за пределы городских стен, и они обосновались в укрепленной слободе за рекой Мирожей.
В феврале 1610 г., на «масленой неделе», во Пскове стало известно о распаде «Тушинского табора». Из Новгорода приехали два стрельца с грамотой от царя Василия Шуйского с призывом отречься от самозванца и начать борьбу с поляками. Сторонники московского правительства попытались организовать «крестоцелование», но план их провалился. Горожане и стрельцы, державшие сторону самозванца, подняли крик, что теперь царь Василий будет мстить тем, кто выступал против него, и пощады никому не будет. В итоге «тушинцы» изгнали сторонников Шуйского из города.
Впрочем, на стороне Лжедмитрия II выступил не только Псков. Уход самозванца из Тушинского лагеря взбудоражил казаков, крестьян, холопов. Они готовы были сражаться за «доброго царя Дмитрия», но никак не за польского короля Сигизмунда. Тщетно атаман Иван Заруцкий, сблизившийся тогда с Р. Ружинским, призывал их объединиться с поляками. Казаки во главе с воеводой Д. Ф. Трубецким отправились в Калугу. Однако Ружинский погнался за ними со своим отрядом, атаковал и разгромил вчерашних союзников. 11 марта 1610 г., после долгих раздоров, поляки сожгли Тушинский стан и двинулись кто в Калугу, кто к Смоленску.
Русская столица, однако, ликовала. Исчез Тушинский лагерь, постоянная угроза безопасности города. Главным спасителем народ считал Михаила Скопина-Шуйского, особенную популярность он приобрел в среде дворянства. Царь Василий, напротив, вызывал все большее раздражение и презрение. Естественно, зародилась идея сменить дядю на племянника.
Одним из первых ее высказал Прокопий Ляпунов, который направил Скопину письмо с призывом «на царство». Честный военачальник отказался, даже арестовал посланника не в меру инициативного дворянина. К несчастью, Василий Шуйский сразу получил донос о происходившем. 23 апреля 1610 г., во время пира у князя Михаила Воротынского, М. Скопин-Шуйский внезапно почувствовал себя плохо. Через две недели полководец скончался, было ему в ту пору всего 23 года. Никто не сомневался, что царь Василий или кто-то из его окружения приказал отравить опасного конкурента.
Ненависть москвичей к Шуйским стала буквально всеобщей. 17 июля 1610 г. в столице произошел новый переворот. Руководители заговора Иван Салтыков и Захар Ляпунов (брат Прокопия) собрали на площади внушительную толпу, во главе которой направились в Замоскворечье, где стояли полки, собранные еще для отраженья самозванца. С собой мятежники вели патриарха Гермогена (его вытащили из дворца силой). В военном лагере собрался импровизированный Земский собор, низложивший царя. Только обретя эту, надо признать призрачную, имитацию законности, заговорщики решились на арест Шуйского. Одновременно помчались гонцы к боярам Лжедмитрия II. Видимо, многие участники событий полагали, что «калужане» тоже низложат своего «царька» и отправятся в столицу для выборов общего государя. Их ждало жестокое разочарование. Князь Дмитрий Трубецкой, ставший у Лжедмитрия первым воеводой, предложил москвичам открыть ворота перед «истинным государем».
Группировка дворян во главе с З. Ляпуновым попыталась провести на престол своего кандидата – князя Василия Голицына. Митрополит Филарет, забыв о своих клятвах Владиславу, предложил в качестве кандидата своего сына, 14-летнего Михаила. Были и другие претенденты, но явного перевеса никто не имел. Тогда было решено временно поручить дела государства совету из семи бояр. Так образовалась знаменитая московская Семибоярщина во главе с боярином Федором Мстиславским.
29 Псковская летописная повесть о Смутном времени // Плач о пленении и конечном разорении Московского государства // Памятники литературы Древней Руси: Конец XVI-начало XVII веков. М.: Художественная литература. 1987. С. 149-151.
30 Там же. С. 151.
31 Там же.
32 Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Книга IV. Т. 8. М., 1960. С. 538.
33 Там же.
34 Дневник событий, относящихся к Смутному времени // Русская историческая библиотека. Т. 1. СПб., 1872. С. 160.
35 Цитируется по: Скрынников Р. Г. Минин и Пожарский: Хроника Смутного времени. М., 1981. С. 125.
36 Полное собрание русских летописей. Т. 4. С. 329.Будучи царем, Василий Шуйский выступал как упорный поборник зарождавшихся крепостнических порядков и пытался не допустить никакого смягчения законов, запрещавших крестьянам покидать своих владельцев. Этими мерами он надеялся снискать симпатии служилого дворянства, очень страдавшего от крестьянских «переходов». Тем не менее, в глазах дворян Шуйский оставался «боярским царем», а его тщеславие, коварство, лживость возбуждали неприязнь даже в самом близком окружении.
Ко времени свержения царя Василия Шуйского армия Жолкевского находилась у Можайска, т. е. недалеко от столицы. Однако еще ближе, в селе Коломенском, собралось крупное войско сторонников Лжедмитрия II. На помощь к нему подошел Ян Сапега.
В этой ситуации глава Семибоярщины, Федор Мстиславский, решил, что польский вельможа все же менее страшен, чем «тати» самозванца, и срочно направил Жолкевскому письмо с просьбой о помощи. 20 июля польская армия выступила из Можайска, а уже через четыре дня она стояла на Хорошовских лугах всего в 7 верстах от Москвы. Помимо поляков, в армии Жолкевского имелись русские воины, уже присягнувшие королевичу Владиславу.
Тем временем Лжедитрий II, который приободрился, узнав о свержении Василия Шуйского, бросил свои отряды на захват российской столицы. Князь Р. Ружинский к тому времени скончался, и главным союзником самозванца стал Ян Сапега. 2 августа его воины начали штурм города в районе Серпуховских ворот. В этой ситуации русские из войска Жолкевского бросились на помощь москвичам. Жолкевский, со своей стороны, приказал польским воинам не вмешиваться в бой и никакой помощи Сапеге не оказал. Приверженцы самозванца были отбиты.
После этого возобновились начатые перед самым боем переговоры между Ф. Мстиславским и С. Жолкевским. Оба их участника являлись весьма примечательными людьми.
Федор Иванович Мстиславский принадлежал к старинному роду литовского происхождения и еще в годы Ливонской войны прославился как умелый полководец. При Борисе Годунове Ф. Мстиславский командовал войсками, действовавшими против Лжедмитрия I, но после победы самозванца признал его власть. При Ф. Шуйском боярин сражался против повстанцев И. Болотникова, был он также в числе претендентов на русский престол после свержения царя Василия.
С. Жолкевский, как и Ф. Мстиславский, несомненно, обладал талантами военачальника и одновременно являлся чрезвычайно проницательным политиком. Он отличился при осаде Пскова в 1581 г. и при подавлении восстания С. Наливайко в 1596 г. Подобно Я. Замойскому, С. Жолкевский неодобрительно относился к «димитриадам», в которых видел покушение на порядок и закон, пагубное для самой Речи Посполитой. Еще больше не любил он польских сторонников самозванца, считая их смутьянами. Неудивительно, что саму необходимость соглашения Мстиславский и Жолкевский признали сразу. Большие разногласия вызывали, однако, его условия.
Жолкевский предлагал положить в основу соглашения договор, подписанный королевскими вельможами и тушинцами под Смоленском. Московские бояре в принципе были согласны, но внесли в текст поправки. Сопоставление «московского» и «тушинского» варианта русско-польского соглашения дает чрезвычайно интересные результаты, значимость которых отметил еще С. М. Соловьев в 50-е годы XIX столетия [ 37 ].
В обоих соглашениях (и это вполне понятно) Владислав признавался царем при условии перехода в православие, а венчать на царство его должен был русский патриарх. В обоих соглашениях гарантировалась неприкосновенность владений церкви и бояр. Однако из «московского» варианта исчезла статья о пожаловании людей «меньших станов» за их заслуги. Не вошло в московский вариант договора внесенное тушинцами условие, по которому русским людям предоставлялся свободный выезд за границу для обучения. Вообще московский вариант почти не отразил типичные для тушинского варианта настроения провинциального служилого дворянства, желавшего потеснить на ступенях иерархической лестницы московское боярство.
С. Жолкевский согласился с предложениями московских бояр и даже обещал просить короля Сигизмунда III прекратить осаду Смоленска. 27-28 августа 1610 г. в Москве прошла церемония торжественной присяги «царю Владиславу Жигимонтовичу». Церковную службу вел патриарх Гермоген.
Многие москвичи, клянясь в верности польскому королевичу, надеялись, что таким способом можно будет остановить кровопролитную войну, принести в измученную страну мир и спокойствие. Было бы ошибкой представлять призвание Владислава как некий акт национального предательства, организованный группой бояр. Видный современный ученый Б. Флоря отмечал в связи с этим на страницах журнала «Родина»: «…В поддержку Владислава в 1610 г. высказались представители разных сословий русского общества, находившиеся в Москве» [ 39 ]. Иное дело, что надежды на восстановление мира оказались тщетными.
Вскоре после церемонии было собрано посольство, которое отправилось к королю Сигизмунду III. Во главе него стояли митрополит Филарет (Романов) и князь Василий Голицын. В состав делегации вошли также представители сословий, собираемых обычно на Земский собор: бояре, дворяне, дьяки и подьячие (чиновники), «служилые люди», верхушка городского населения, всего более 1200 человек.
Столичные верхи ожидали, что Владислав прибудет в столицу в самом скором времени, и спешно готовились к встрече государя-чужеземца. Для него даже составили несколько «росписей», которые давали представление о государственном устройстве, экономике, обычаях, традициях России. Одна из росписей была специально посвящена русской кухне.
Сигизмунд, между тем, вынашивал собственные планы. Он совершенно не собирался отправлять в «Московию» сына, надеясь, что сможет подчинить русское государство себе. К тому же, будучи фанатичным католиком, монарх, которого собственные приближенные прозвали «королем-иезуитом», не мог принять идеи крещения наследника в православие.
Послы прибыли под Смоленск 7 октября 1610 г. Начавшиеся переговоры очень скоро показали, что стороны имеют совершенно разные представления о будущем российской короны. Послам приходилось нелегко: ведь они возражали полякам, находясь в польском лагере, окруженные королевской армией. Тем не менее, их доводы часто отличались основательностью и даже дипломатической изощренностью.
Вот лишь один пример. Польские вельможи, требуя, чтобы вместе с Владиславом Русь присягнула его отцу Сигизмунду, лицемерно спрашивали, почему русские хотят «разлучить отца с сыном». Москвичи ответили вопросом на вопрос: отчего сами поляки, призвав в 1587 г. на престол Сигизмунда, не присягнули заодно и его отцу, шведскому королю?
Королевские войска между тем продолжали осаду Смоленска, хотя русские послы убеждали прекратить обстрелы. Нападали польские отряды и на другие города.
Гораздо более тонко действовал гетман Жолкевский в Москве. Ему удалось подчинить своему влиянию Семибоярщину, завоевать симпатии значительной части столичной аристократии, дворян и даже стрельцов.
Вслед за Москвой присягу Владиславу принесли Устюг, Ярославль, Вологда и многие другие города. С некоторыми трудностями, но все же был приведен к присяге Новгород, куда отправился воевода Иван Салтыков с русским по составу воинов отрядом. Псков, однако, присягать королевичу не стал – этот факт Жолкевский впоследствии особо отметил в своих мемуарах [ 41 ].
Соглашение с поляками неминуемо означало для Русского государства враждебные отношения со Швецией. Король Карл IX расценил поведение Семибоярщины как предательство, нарушение союзнического долга. В августе 1610 г. отряд французских наемников, находившихся на шведской службе, захватил Ладогу. В сентябре 1610 г. шведы осадили крепость Корела. Здесь они, однако, столкнулись с упорным сопротивлением гарнизона и жителей города, которыми руководил воевода Иван Пушкин. Осада затянулась на шесть месяцев, крепость сдалась только в марте 1611 г.
Другим противником московского правительства оставался Лжедмитрий II. Правда, самозванец лишился польских покровителей, но зато в его поддержку выступил вождь донских казаков Иван Заруцкий. Атаман сначала хотел служить Сигизмунду III, но в лагере под Смоленском столкнулся с пренебрежением со стороны польских панов и особенно русских бояр. Польский офицер, ротмистр Н. Мархоцкий, с явным сожалением вспоминал: «К нам он (Заруцкий – А. М.) был весьма склонен, пока под Смоленском его так жестоко не оттолкнули» [ 42 ].
Лжедмирий II после ухода Сапеги также стал подчеркивать свою неприязнь к «латинянам». О перемене в его настроениях весьма точно пишет швед П. Петрей: «Он (Лжедмитрий II) не уважал теперь ни одного поляка, ни немца, а только своих казаков, татар и русских; они были его лучшие и вернейшие слуги и воины…» [ 43 ] Так самозванец и казачий атаман вновь оказались в одном лагере. Впрочем, Лжедмитрий скоро превратился в марионетку Заруцкого, как ранее был марионеткой в руках Ружинского и Сапеги.
С. Жолкевский полагал, что королю следует как можно скорее прислать Владислава в Москву. Стоит подчеркнуть: гетман искренне верил в возможность сделать русским царем Владислава и действительно пытался убедить Сигизмунда считаться с условиями московского договора [ 44 ]. С этой целью он поспешно покинул Москву и отправился под Смоленск. С собою Жолкевский увез свергнутого и постриженного насильно в монахи Василия Шуйского, с его братьями Иваном и Дмитрием. Дальнейшая судьба бывшего царя сложилась печально: его переправили в Польшу и держали в заключении до самой смерти, наступившей, впрочем, очень скоро (сентябрь 1612 г.).
Тревога Жолкевского была обоснованной. Позиция Сигизмунда все более и более раздражала самые различные слои русского общества. По словам ротмистра Мархоцкого, наместник Владислава (т. к. королевичу было всего 15 лет) А. Гонсевский, получивший чин боярина, прекрасно понимал, что никакого приезда Владислава ждать не приходится, но «сколько мог, обманывал москвитян то такими извинениями, то этакими» [ 45 ]. Однако полностью погасить раздражение было невозможно. Неудовольствие высказывали даже члены высшей аристократии. Московский боярин Андрей Голицын, брат уехавшего с посольством Василия Голицына, открыто говорил, что если Сигизмунд не хочет присылать сына, то Москва имеет право отказаться от присяги королевичу. Такую же позицию занял патриарх Гермоген.
Чувствуя приближение кризиса, А. Гонсевский решил нанести превентивный удар. В середине октября 1610 г. он объявил, что раскрыт заговор. Группа бояр во главе с Голицыными и патриархом якобы готовилась передать столицу Лжедмитрию II, для чего вступила в контакты с воеводой самозванца Федором Плещеевым. Суд однако не смог обнаружить безусловных свидетельств вины «заговорщиков». Да оно и понятно. Лжедмитрий II действительно засылал в столицу своих эмиссаров, но никакой связи с Боярской думой и патриархом они не имели. Тем не менее, раскрытие мнимого заговора позволило А. Гонсевскому подавить любые попытки московского боярства к сопротивлению. Патриарха лишили штата его служителей, князя Андрея Голицына посадили под домашний арест. Польские отряды заняли святая святых русской столицы – Кремль.
Отношения между москвичами и иностранными солдатами, среди которых были не только поляки с литовцами, но и наемники из самых разных стран, очень быстро приняли напряженный характер. Ни о каких взаимных симпатиях, наметившихся при гетмане Жолкевском, не было и речи. Постоянно происходили стычки и ссоры.
Сигизмунд III тем временем старался сломить сопротивление Смоленска, но успеха добиться не мог. Непрекращающиеся военные действия подрывали надежды московского посольства на благополучный исход переговоров.
В конце 1611 г. произошли события, нарушившие расклад политических сил. Атаман Заруцкий, действуя от имени Лжедмитрия II, нанес несколько поражений войску Яна Сапеги, который теперь выполнял приказы Сигизмунда III. Калужский лагерь все больше втягивался в борьбу с чужеземцами.
Но 11 декабря Лжедмитрий II был внезапно убит татарами из своей собственной охраны. Во время поездки на охоту, в окрестностях Калуги, начальник татарского отряда Петр Урусов выстрелил в самозванца из ружья, а потом отрубил ему голову. По мнению многих современников, причиной убийства стали личные обиды [ 47 ], но поговаривали и о «руке» королевского лагеря.
Потеряв кандидата на престол, сторонники Лжедмитрия отправили делегацию в Москву, дабы ознакомиться с ситуацией в столице. Вести оказались тревожными: город патрулировали солдаты Гонсевского, москвичи всячески вредили иноземцам, обстановка явно накалялась. Вполне понятно, что присягать Владислву калужане не захотели.
В то время Марина Мнишек разрешилась от бремени сыном. Разумеется, сама она уверяла, что ребенок рожден от «истинного царя Дмитрия», но многие подозревали в отцовстве атамана Заруцкого. Надо заметить, что о нравственном облике «царицы» и польские, и русские современники отзывались критически. Тем не менее, новорожденный младенец, которого нарекли Иваном, вполне мог стать знаменем, символом борьбы для тех, кого не устраивали Семибоярщина и Владислав.
Фактическим лидером бывших тушинцев стал Иван Заруцкий, который постарался установить дружеские контакты с П. Ляпуновым, предлагал ему союз для борьбы с поляками. В то же время активную, хотя и завуалированную, агитацию против Сигизмунда III развернул патриарх Гермоген.
Зреющие очаги противоборства встревожили короля. В конце декабря он послал к Туле, где находился П. Ляпунов, отряд запорожских казаков. В помощь им из Москвы Семибоярщина направила ратных людей во главе с воеводой И. Сунбуловым.
Однако Ляпунов со своим небольшим войском успел укрыться в г. Пронске. Оттуда он стал рассылать грамоты с призывами о помощи. Вскоре к Пронску подошли несколько отрядов, которые заставили противника отступать. Среди военачальников, оказавших помощь П. Ляпунову, особенно отличился воевода города Зарайска, князь Дмитрий Пожарский.
Иногда, впрочем, ненависть к иноземным властям находила выражение в лозунгах, весьма далеких от тех, что отстаивал Ляпунов. Например, в начале января 1611 г. Казань присягнула на верность «царю Дмитрию» (весть о смерти самозванца города еще не достигла). При этом горожане убили, сбросив с башни, воеводу Богдана Бельского, призывавшего «целовать крест» Владиславу.
Лучше, чем казанцы, были информированы жители Нижнего Новгорода, которые 24 января 1611 г. извести Ляпунова о том, что они решили по совету всей земли и по благословению Гермогена идти освобождать Москву от поляков. Знамя восстания подняли древние города Владимир и Суздаль. Совместно с повстанцами действовали также воины из Калужского лагеря И. Заруцкого, которые захватили Коломну.
Встревоженный А. Гонсевский и члены Семибоярщины принялись готовить столицу к обороне. 19 марта солдаты начали поднимать на укрепления Кремля и Китай-города пушки. Москвичи открыто злорадствовали и осыпали польских солдат оскорблениями. Один из ротмистров приказал привлечь к работам по установке орудий московских извозчиков, но те отказались. Польские солдаты схватили мужиков и потащили их к месту работ силой. В результате вспыхнула драка. Немецкие наемники, решив, что началось восстание, атаковали толпу огнестрельным и холодным оружием. Итогом побоища стала гибель нескольких тысяч москвичей.
Резня в Китай-городе вызвала возмущение москвичей. По всему Замоскворечью люди взялись за оружие. А. Гонсевский приказал наемникам занять Белый город, но жители, перегородив улицы баррикадами, оказали карателям яростное сопротивление. Москвичи проявили прекрасное владение тактикой уличного боя Польский офицер Н. Маскевич вспоминал: «Русские свезли с башен полевые орудия и, расставив их по улицам, обдавали нас огнем. Мы (кавалеристы – А. М.) кинемся на них с копьями; а они тотчас загородят улицу столами, лавками, дровами; мы отступим, чтобы выманить их из-за ограды: они преследуют нас, неся в руках столы и лавки, и лишь только заметят, что мы намереваемся обратиться к бою, немедленно заваливают улицу и под защитою своих загородок стреляют по нас из ружей; а другие, будучи в готовности, с кровель, с заборов, из окон, бьют нас самопалами, камнями, дрекольем» [ 48 ].
Народное восстание перепугало московских бояр, которые боялись «черни» гораздо больше, чем поляков. Один из них, Михаил Салтыков, даже распорядился поджечь собственный дом, чтобы он не достался «хлопам». Лишь немногие из столичной знати поддержали повстанцев. Среди таковых был князь Дмитрий Пожарский.
Тем не менее, даже лишенные опытных руководителей, москвичи теснили врага. Положение поляков оказалось тем более сложным, что к Москве подходили войска П. Ляпунова и И. Заруцкого. В этой ситуации А. Гонсевский приказал поджечь городские посады. Пожар помог сломить сопротивление повстанцев. Поляки жестокого расправились с теми, кого считали вдохновителями мятежа. Боярин Андрей Голицын, находившийся под домашним арестом, был жестоко убит. Патриарха Гермогена бросили в темницу.
21 марта 1611 г. к стенам Москвы подошли передовые отряды из ополчения П. Ляпунова и И. Заруцкого, которое также принято именовать «Первым ополчением». В ночь на 1 апреля русские воины заняли почти всю территорию Белого города, но развить успех не смогли. Первоначально вожди ополчения рассчитывали захватить столицу одним ударом, при поддержке восставших внутри города. Когда же эти планы не осуществились, пришлось готовить и проводить длительную осаду.
37 Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Книга IV. Т. 8. М., 1960. С. 583-584.
38 Дневник событий, относящихся к Смутному времени (1603-1613 гг.), известный под именем истории ложного Дмитрия // Русская историческая библиотека. Т. 1. СПб., 1872. С. 210.
39 Флоря Б. Бунт окраина против центра // Родина. № 11. 2005. С. 49.
40 Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Книга IV. Т.8. М., 1960. С.592.
41 Записки гетмана Жолкевского о Московской войне. СПб., 1871. С.85.
42 Мархоцкий Н. История московской войны. М., 2000. С.86.
43 Петр Петрей. История о великом княжестве Московском // О начале войн и смут в Москве. М., 1997. С.356-357.
44 См.: Бохун Т., Кравчик Я. Сто повозок Ходкевича // Родина. № 11. 2005. С. 69.
45 Мархоцкий Н. История московской войны. М., 2000. С. 84.
46 Мархоцкий Н. История московской войны. М., 2000. С. 85.
47 См.: Измайлов И. «Я научу тебя, как топить в реке татарских царей…» Татары в Смутное время: события и судьбы // Родина. № 11. 2005. С. 77-78.
48 Дневник Маскевича 1591-1621 // Сказания современников о Дитрии Самозванце. Т. 1. СПб., 1859. С. 61-62.
Андрей МИХАЙЛОВ,Ссылки:
[1] http://www.gubernia.pskovregion.org/number_417/06.php