И вы не смоете всей вашей
чёрной кровью

Поэта праведную кровь

М. Лермонтов

В 1836–1837 годах была проведена одна из самых гнусных операций, подобных тем, что в наше время получили название «чёрный пиар». Жертвой пал Пушкин – человек, ставший чуть ли не синонимом целой России, уже тогда и сам меривший себя именно этой мерой: «Слух обо мне пройдёт по всей Руси великой».

А уже потом чёрнопиаровская эта затея, вольно или невольно, многократно многие годы и многими усилиями многих – а в наши дни ещё и дополнительно – закрепилась: особенно после ставших известными писем Дантеса к Геккерну. Недавно эти письма вместе с рядом сопутствующих документов собраны и изданы итальянской исследовательницей Сереной Витале и научным сотрудником Пушкинского Дома Вадимом Старком в книге «Чёрная речка. До и после».

-Тебе куда надо?
-До Каменных Озёр или сколько можете.

-Садись...

***

-Живёшь что ли в этих благословенных краях?
-Да нет!Знакомых навещал.
-Сейчас же идёт Великий Пост.Ты постишься?
-Нет...
-Что так?

-Как-то не получается.Никак не удаётся проникнуться православным ду-хом...Все мировые религии мне интересны.И особенно- наше родимое православие.Весь наш русский быт, вся культура пронизаны им.

Хочу любимой быть тобой,
Хочу тебя любить и ненавидеть.
И в мороз и в дождь и зной
Хочу тебя в своих объятьях видеть.
Хочу я утром просыпаться
От поцелуев твоих нежных губ.
Хочу тебе я целиком отдаться
На зависть всех своих подруг.
Хочу в твоих объятьях растворяться
Из года в год, из века в век.

Хочу, чтоб утром говорил ты:

ТРАГЕДИЯ

Мне ли гнаться за тобою?
Мне ли нужно верить в Бога?
Я живу сама собою,

Я - владычица Востока.

СОДЕРЖАНИЕ

ТАЙНА
КРАСНЫХ ШНУРКОВ
(рассказ)

КУКЛЫ

Мистическое преследование красных шнурков. Замок рода Стэйлхинов наполнен азбукой потусторонних сил. – Такими вот заголовками пестрели едва не все газеты и многотиражные плебейские листовки лондонской прессы.

А тем временем единственный продолжатель рода почтеннейших Стэйлхинов, мистер Бадли Стэйлхин, разделял одиночество с каменными стенами родового замка. И похоже, что мёртвая лживая тишина, в пленительных парах которой он существовал, как жалкий кусок падали ненасытным гиенам, порождала сладостный дурман, доставлявший желанную пищу для зловеще пытливого ума. В омуте болотных глаз сверкали кровяные пиявки, рыжие усы с обгоревшими кончиками аккуратно язвительно прокалывали дымчатые метаморфозы. Во всём напыщенном существе мистера Бадли проявлялась холодная усмешка и кислое спокойствие, необычной, в отличие от всех остальных дней, крутой консистенции. Событие прошлой ночи никак не затронуло чёрствого старика, и более того, он не изменил своим тёмным перемещениям по злополучным колеям родового поместья.

Приехав в Москву утренним поездом, Светлана сразу же отправилась в институт, который кончала десять лет назад и где давно не бывала. В Москву ей приходилось ездить часто, в командировки, но занятая на предприятиях с утра до вечера, она в общем-то столицы не видела. Когда же выдавалось свободное время, банально тратила его на магазины. Вечерами шла в гости или театр, откладывая посещение института до следующего раза. Теперь отложить было нельзя: институтская подруга Лида, которой Светлана позвонила накануне поездки, попросила обязательно придти в институт, добавив, что это не только ее просьба, но и всей кафедры.

Пять лет Светлана училась с Лидой в одной группе, жила в одной комнате, кочуя из одного студенческого общежития в другое - Стромынка, Тушино, Черемушки, Сокол. Менялись места жительства и соседки по комнате и коридору, но Лида оставалась для Светланы самой ближайшей подругой и - самой опасной соперницей.

В краю том стволы сосен киноварью крашены. Гривы их сивые облаков касаются, В краю том из лощин, чуть солнце сядет, старик туман поднимается. Борода его седая подлеском тянется, за кусты, за поросль берез и осин цепляется, а цветы да травы с головою укрывает.
Там зелёные огни по ночам меж стволов разбегаются – что за огни, не знает никто: то ли папоротник цветёт, то ли глаза лесного зверья вспыхивают, то ли леший на игрище кикимор сзывает.
Не живут в стороне той зори утренние: долго солнце в космах еловых плутает, только в полдень в небеса выбирается. А уж выбравшись, так начнёт припекать, что испариной на сосновых стволах смола выступит, будто в русской печи, истомится земляника душистая, полыхнёт сухим жаром хвоя на земле.
Хорошо лето мещёрское! Хорошо лето в деревушке Ласково!
Деревушка махонькая, два десятка домов крохотных, за околицей всё лес да лес.

Жили в той деревушке крохотной испокон веков древолазцы-бортники, ловцы певчих птиц, их жёны, дети и матери. И была среди них, лет семьсот назад, сиротинушка...

На дворе осень. Свинцовые облака затянули небо. Капли дождя, попадая в окно, отбивают мелкую дробь, скатываются по стеклу на подоконник и дальше летят к земле, образуя настоящий водопад. В доме напротив кое-где уже включили свет. По времени ещё рано, но — погода: тучный сумрак опустился на город тяжёлой темнотой. За столом у заплаканной свечи сидят двое: Володя и Костя, самые что ни на есть закадычные друзья. Перед ними бутылка Токайского и бокалы. Прошло уже четыре го-да, как ребята, отслужив в армии, вернулись домой. И все еще — холостяки! Каждый знал, что есть на Земле та, единственная, которая суждена ему одному. Каждый из них был уверен, что когда-нибудь встретит ее, свою любовь. А потому — нечего размениваться по мелочам.

Но время шло, а сдвигов не было никаких. Женщин много — да, все не то. Эти двое, пройдя через горнило Афганской войны, где, словно в жерновах ветряка, перемалываются человеческие судьбы, умудрились выйти оттуда, не потеряв веры в людей, в себя, не утратив романтики жизни. Мало того, жизнь научила их не только мечтать, но и бороться за свои мечты. И все же сейчас они были беспо-мощны, как дети. Сидеть и ждать было не в их правилах.

Отправление поезда было в 18.45. Состав уже стоял на перроне.
- Иди, а то опоздаешь, - легонько подтолкнул меня Роман. Мы поцеловались в последний раз, и я вошла в тамбур. Теперь я стояла в вагоне, а он – на улице, и нас уже разделяла глубокая черная яма между перроном и ступеньками тамбура.
- Как только у меня будет возможность, я сразу приеду за тобой, - крикнул Роман.
Поезд тронулся.
- Катька, смотри, не получай двойки, они тебе не идут! - он помахал рукой, и еще несколько секунд я видела его удаляющуюся фигуру в дорогом джинсовом костюме.
В вагоне включили свет, проводница раздала постельное белье. Со своего места я внимательно рассматривала своих соседей-пассажиров.
Из Москвы возвращались неизвестно откуда появившиеся в России манекеноподобные молодые менеджеры, все как один в черных костюмах и очках в золотистой оправе, холодно-вежливые и безразличные ко всему.

Развеселые студенты, которым, казалось, все нипочем, бряцали на гитарах, обнимали девиц, оглушительно хохотали и жадно прихлебывали холодное пиво прямо из горлышка.

В центре современного города Дзержинского расположен Николо-Угрешский ставропигиальный мужской монастырь - один из красивейших в Подмосковье. Факт, известный разве что биографам русского писателя-мыслителя Константина Николаевича Леонтьева: в этом монастыре совершился один из актов его религиозной драмы...

Изнанка

Роман с хакером

Прошлой весной я познакомилась с одним парнем. Он на десять лет старше меня. Честно, я люблю знакомиться с ребятами постарше. Вроде бы, они знают, что хотят, думают, что делают, и читали ''Ветку персика''. Назовем парня Лимон. Не только из-за того, что ник его кислый и он любит Эдуарда Лимонова. Просто, не порочить же имя чудака, который так талантливо взломал мой компьютер. Я обожала его. Может, за то, что он знавал ''Чайку Джонатан Ливингстон'', доканывал меня макулатурным пикапом, плавно переходящим в НЛП посерьезней, и халявно кормил мороженым. Или за то, что он был человеком без прошлого, которое мне не особенно и хотелось узнать. Лимон редко говорил о себе.

Пещера

Было что-то ускользающе нежное в его взгляде и движениях, и даже в этой уверенной походке и в том, как он говорил слово “да”, и застегивал на все пуговицы рубашку. Он был ускользающим только потому, что он был, и нежным только потому, что он был со мной. Эти руки покрытые шрамами с тонко отточенными ногтями и взгляд иссиня-черных глаз пронзали, как тысяча голов ту границу, где начинаются ворота противника. Он никогда не говорил мне, что я не права, но я знала, что он абсолютно не согласен со мной, ни в чем, ни в том, что я иду, ни в том, что я живу. За это я любила его. У меня был роман….

Этот рассказ впервые был опубликован в 1909 году. Дата поражает, ибо повествование идет о церкви, переоборудованной под музей. Подлинное откровение ХХ века. Kolosov

После прочтения этого рассказа поражаешься дате, стоящей под ним. Да, он действительно был опубликован в 1909 году в журнале "Руководство для сельских пастырей", еженедельно выходившем при Киевской духовной семинарии с 1860 по 1917 год. Рассказ - провидческий. Его автор - Н.Колосов. По двум источникам (Венгеров С.А. Критико-биографический словарь. Пг., 1915. Изд.2. С.388; Венгеров С.А. Источники словаря русских писателей. Пг., 1914. Т.3. С.147) мы можем предположить, что это Николай Александрович Колосов, сын протоиерея Рязанской губернии, родившийся 15 апреля 1863 года, священник и духовный писатель, очевидно, проживавший в Киеве в 1900-е годы, известный как автор статей по истории и новейшей русской и иностранной литературе, а затем настоятель храма Трех Святителей в Москве. Вот оно, одно из откровений ХХ века.

ЕВПАТИЙ КОЛОВРАТ

Очерковый рассказ «Рождение поэмы» выл написан К. Г. Паустовским в 1933 году и в том же году опубликован в № 7—8 журнала «Смена». С тех пор он ни разу не перепечатывался.

Очерковый рассказ «Рождение поэмы» выл написан К. Г. Паустовским в 1933 году и в том же году опубликован в № 7—8 журнала «Смена». С тех пор он ни разу не перепечатывался.

«Рождение поэмы» — это первое приближение писателя к любимой им теме Мещерского края. Не удивительно, что кое-какие мотивы читатель встретит в некоторых более поздних рассказах и повестях, посвященных Мещерскому краю. Но многие эпизоды рассказа не повторялись впоследствии ни в одном произведении Константина Георгиевича.

Рассказ входит в сборник произведений, подготовляемый комиссией по литературному наследству К. Г. Паустовского.

Л. Левицкий